Мастер жестокости - Николай Иванович Леонов
– А папаша читал и клал их под сукно. Все как всегда.
– Дай-ка глянуть. – Лев Иванович протянул руку.
Станислав машинально прикрыл письма ладонью.
– Только ты это, Лева… текстовые части, ну, вводные и заключительные, лучше пропускай.
– А что такое?
– Нездоровое чтиво.
Лев Иванович пообещал, собрал пачку корреспонденции и погрузился в изучение материалов. Стараясь держать слово, от вводных честно отводил взгляд, как от срамных картинок, но некоторые фрагменты упорно лезли в глаза. Поэтому, закончив изучение писем, Гуров удостоверился в трех вещах: Счастливый-младший очень хорошо учился в академии, он талантливейший художник и у него шизофрения, мания преследования и еще непонятно что.
– В самом деле, исполнено на совесть. Знаешь, Стас Васильевич, сдается мне, что этих записок сумасшедшего достаточно, чтобы минимум потянуть на злоупотребление должностными полномочиями. Представь себе, если письма залить в интернет и дать им соответствующую сопроводиловку, то масштабная проверка обеспечена. Пожалуй, что и прокурорская.
– Ну эти-то могут. Нет у них ни плотной завязки на Академию, ни священного страха перед Ректором. Только ведь что в итоге? Ну, полягут все местные. Неплохая месть из могилки…
– Это-то да… основное действующее лицо и исполнитель все равно останутся за кадром. Уж не знаю, кто все это придумал, но в этой теплой компании разработана великолепная система безопасности. Не удивлюсь, что даже наши чародеи от кибернетики вряд ли смогут чем-то помочь.
– Что ты имеешь в виду? Ну-ка, поподробнее, – попросил Крячко.
Гуров вкратце поведал историю вчерашней «контрольной закупки». Во время повествования Станислав то и дело хмыкал и мотал подбородком, выражая восхищение:
– Слушайте, семья, вы друг друга нашли. Оба не в себе, но талантливые сумасшедшие. И все-таки вернемся к нашим баранам: стало быть, Счастливый жив?
– Сложно быть в чем-то уверенным, особенно в нашем мире, – философски заметил Гуров. – Во всяком случае, пока получается, что ни к его исчезновению, ни, что еще более важно, к ключнице Вестерман отношения не имеет.
– Лева, у нас тренд наметился. Уже два маньяка-кожевника, и оба Бунши. Точнее, оба имеют зуб на семейство Счастливых. – Крячко дернул себя за ухо. – Что-то мне нехорошо как-то, ослепили перспективы глобального расследования и предстоящего триумфа. Пойду пообедаю, может, отпустит. Ты как?
– Нет, неохота пока. Приятного аппетита.
Крячко удалился в сторону столовой, Гуров остался. Чтобы лишнее в глаза не лезло, он сложил в несколько раз лист бумаги и вернулся к изучению писем, прикрывая текст, не относящийся к «веселым» картинкам.
С топографической точностью воспроизведена схема закрытой территории – пешеходные дорожки, корпуса жилые и административные, кусты и деревья. Место обнаружения трупа, цифра «один», обведенная кружком. Все графические объекты сопровождались письменными пояснениями, причем было видно, что часто слов Счастливому не хватало, и тогда он снова рисовал. Так, он изобразил фрагмент мужского торса без кожи, обозначив линию, по которой покровы отделялись от мышц, потом обычный живот, спортивный, плоский, с кожей и даже кубиками. Вниз от пупа шла кривая, точно танцующей рукой выполненная, надпись: «Follow me!»
Схема номер два: карта поляны с дубом, на которой был обнаружен доморощенный злосчастный волхв, с точками и привязкой к неподвижным ориентирам, схематичным изображением расположения трупа. И отдельно – рисунок мужской головы, шишковатой, массивной, лысой, с толстыми, мясистыми ушами и фрагментом срезанной кожи, с указанными размерами – восемь на восемь сантиметров. Схематически набросанная свастика-коловорот.
Наконец, панорама илясовского поместья с точнейшими промерами и ориентирами на местности – подъездная дорога, сам особняк, бассейн, сам Илясов. По всей видимости, этот случай вдохновил Счастливого на рисование больше остальных, по крайней мере он с редкими подробностями воспроизвел изуродованную часть тела, шорты и кровавый прямоугольник, едва заметно провалившийся, размерами примерно пять на пять сантиметров. И, непонятно к чему, нарисовал черта в юбке и блузке, с родинкой на рыле и накрашенными губами.
В процессе изучения писем Лев Иванович не мог не обратить внимание на то, что напротив каждого плана схемы присутствовал рисунок, не относящийся к делу.
«Все замечательно, а это что? Или кто? Любитель ребусов. Не мог толком указать, для чего нарисовал», – недовольно размышлял Гуров, рассматривая три рожицы, по одной на каждом плане.
Все они были похожи, хотя и различались в деталях, точь-в-точь как в детской игре «Найди отличия».
На первой картинке, рядом с планом, относящимся к убийству Мерецко, рожа была страшноватой: щерилась кривыми зубами – то ли в улыбке, то ли вследствие туго заплетенных косиц – два глаза – скорее азиатского, нежели европейского типа – причем один заметно косит к носу, а сам нос, скорее, свиное рыло – пятачок, плоский, уродливый, с вывернутыми кверху ноздрями.
Напротив схемы номер два оба глаза на рожице смотрели уже прямо, исчезли кожаные складки между внутренним углом глаза и носа, придававшие лицу не то что азиатский тип, а больше идиотский вид, а взгляду – тяжесть. Изменилась прическа, появилась красивая густая челка, закрывающая лоб. Ноздри, впрочем, по-прежнему глядели вверх.
Наконец, рядом с планами и схемами поместья Илясова присутствовал рисунок в целом симпатичной девчоночьей головки, с аккуратным носиком, послушно глядевшим вниз, сумрачными светло-голубыми, как лед, глазами. Разве что внимательный взгляд тяжеловат. И в целом же это личико производило двоякое ощущение, в нем отсутствовало что-то очень важное, что должно присутствовать в лице любого ребенка.
«Ни беззаботности, ни открытости, тоска берет смотреть на девчонку, – думал Гуров, разглядывая рисунок. – Прекрасные портреты. Даниил как будто в самом деле смотрит и видит не то, что снаружи, а то, что внутри. И притом с исключительной эмпатией. Редкий талант».
Лев Иванович размял затекшую шею – оказалось, что за работой над этими записками из мертвого дома прошло уже три с лишком часа, – и подумал, как было бы замечательно написать такой же портрет с Марии. Он как раз прикидывал, в виде кого он мог бы представить свою супругу, как вдруг зазвонил телефон.
Номер был незнакомым, тихий, как будто звук шел не наружу, а внутрь, женский голос – тоже.
– Добрый день! – проговорил человек на другом конце беспроводной линии.
– Слушаю вас внимательно, – откликнулся сыщик.
– Простите. Мы лично не знакомы. Я Вестерман Зоя Аркадьевна, руководитель райотдела судебных приставов города Т.
«Вот это номер! Сегодня поистине удачный день», – подивился Гуров и сказал чистую правду:
– Очень приятно, Зоя Аркадьевна. Чем могу быть полезен?
Ее голос звучал совершенно спокойно, и лишь опытное ухо могло различить ноты истерики – уже прошедшей или только намечающейся. Дамочка явно не собиралась демонстрировать свои
