Анатолий Безуглов - Черная вдова
Тут только до Валерия Платоновича дошел смысл происшедшего.
Он не знал, как реагировать. "Шутка" могла плохо кончиться.
- А что, получилось довольно натурально! - бодро сказал профессор.
Он даже посмеялся над собой и попытался реабилитироваться перед Орысей, объяснив свой обморок тем, что находился под впечатлением событий, случившихся незадолго в лесопарке.
Орыся вновь стала просить прощения за легкомысленный поступок, но Валерий Платонович замахал руками:
- Полно вам, инцидент исчерпан! Нет худа без добра: вы рядом, и это чудно!
- Ну, слава богу, - немного успокоилась Орыся.
- Одного не пойму, - сказал профессор. - Вы, с вашими внешними данными, и прячетесь в шкуру!
- А мне нравится, - ответила Орыся. - Работка - не бей лежачего. На свежем воздухе. Да и понять можно... Вы знаете, как любят сниматься рядом со мной? Вернее, якобы с живым медведем! Отбоя нет!
- Я предпочел бы в таком виде, какая вы сейчас, - улыбнулся Валерий Платонович. - Верно, Мансур Ниязович? - повернулся он к Иркабаеву, смиренно стоящему у изголовья кровати.
Тот развел руками, закатил глаза, давая понять, что это было бы верхом блаженства.
Их беседу прервала врач, появившаяся в палате с медсестрой. Она вежливо попросила Иркабаева и Орысю удалиться, так как больной нуждался в покое. Те попрощались и вышли, пообещав навестить Валерия Платоновича завтра же.
Скворцов-Шанявский облачился в больничную одежду. Заполняя карту, врач поинтересовалась, случались ли у него подобные обмороки раньше.
- Не припомню, - ответил профессор. - Возраст, дорогой доктор! Нервы уже не те. Поверьте, я не из трусливых. Но ведь зверь!.. Не знаешь, что у него на уме. Знали бы вы меня в молодости! Шел на вражескую пулю и не думал о смерти! Сам черт не брат!
- Воевали, значит? - уточнила доктор.
- И где! В частях особого назначения! В тылу у немцев подрывал поезда, склады с боеприпасами и горючим. Не раз случалось отбиваться чуть ли не голыми руками от вооруженных до зубов фрицев! - профессор грустно улыбнулся. - Конечно, глядя теперь на меня, в это трудно поверить. Но, как говорится, из песни слов не выкинешь, - было, доктор, было!
- Почему же трудно? - пожала плечами врач. - Тело у вас сбитое, крепкое, как у атлета.
- Эх, кабы еще не этот чертов желчный пузырь! - произнес в сердцах Скворцов-Шанявский.
- Не волнуйтесь, вылечат, - с улыбкой обнадежила его доктор.
Закончив оформление больничной карты, она порекомендовала профессору заснуть - это для него сейчас было наилучшим лекарством.
На следующий день первым посетил Скворцова-Шанявского Иркабаев. Он заявился с сумкой, из которой по палате разнесся аромат знойного узбекского лета. Расспросив Валерия Платоновича о здоровье, Мансур Ниязович торжественно вынул гостинец - оплетенную каким-то засохшим растением дыню и тяжелую гроздь винограда.
- Откуда такое чудо? - всплеснул руками профессор.
- Из дома земляк привез.
- Но ведь еще только конец весны? - удивился Скворцов-Шанявский.
- У нас умеют сохранять, - пояснил Иркабаев. - С осени и почти до нового урожая держится. Даже слаще становится... Кушайте, дорогой Валерий Платонович, силы дает, скорей поправитесь.
И вот, когда он был уверен, что Орыся не придет, в дверь постучали.
- Да-да! - откликнулся профессор.
Сердце его забилось от счастья - в палату входила она! В накинутом на плечи белом халате, в модных брючках до щиколоток, блузке с бантом и пиджаке с широкими прямыми плечами.
Однако радость Скворцова-Шанявского несколько померкла, когда вслед за Орысей, робко протиснувшись в дверь, вошел патлатый фотограф. В руках у Сегеди была объемистая сумка.
- Извините, Валерий Платонович, - после взаимных приветствий сказала Орыся, - никак раньше не могли. Ни минуты свободной! Как назло, клиент за клиентом! Даже очередь...
- Радоваться надо, - улыбнулся профессор. - Небось выполнили план.
- Перевыполнили! - ответил мастер художественной фотографии, ища, куда бы выложить содержимое сумки.
Орысю это тоже, видимо, интересовало.
- Еда, наверное, здесь неважная, вот мы и... - начала было она, но Скворцов-Шанявский замахал руками:
- Ради бога, ничего не надо!
- Так не положено, - солидно произнес Сегеди и стал выкладывать на тумбочку свертки.
Тут был и сервилат, и балык, и черная икра.
- Братцы, милые! - взмолился профессор. - Я вам честно говорю: нельзя мне все это! Диета!
Фотограф хмыкнул, почесал затылок.
- А свежие огурчики и помидорчики? - спросил он. - Апельсины?
- Ну, это еще куда ни шло, - вздохнул профессор.
Положив цитрусовые и овощи в тумбочку, Сегеди напоследок вынул бутылку дорогого марочного коньяка.
- Ни-ни! - решительно возразил Скворцов-Шанявский. - Смерть для меня!
Фотограф нехотя засунул бутылку обратно в сумку.
Орыся села на стул, Сегеди - на вторую койку. Начались расспросы о здоровье. Поинтересовалась Орыся и тем, кто еще лежит в палате с профессором.
- Эта койка пустует, - ответил Валерий Платонович. - Так что я тут один.
Профессор, разумеется, не пояснил, что к нему не будут никого подселять по его же просьбе. За соответствующую "благодарность" старшей медсестре. Главное, Скворцов-Шанявский хотел дать понять Орысе, что в случае чего - им мешать не будут. Но, похоже, на этот намек она не обратила внимания и спросила:
- Вы случаем не знаете, как там Лена Ярцева? Ну, в Средневолжске?.. До сих пор вспоминаю тот Новый год. Такая хорошая женщина! Простая и добрая. А уж готовит! Жаль, что так и не пришлось познакомиться с ее мужем. Как его звать? Глеб, кажется?
- Да, Глеб, - грустно кивнул профессор. - Вы не можете себе представить, какая трагедия произошла в ту ночь!
- Да что вы! - охнула Орыся.
И Скворцов-Шанявский рассказал о том, что слышал от Глеба и Лены Ярцевых - о нелепой гибели отца, утонувшего в озере.
- Ужас какой! На глазах у сына! - искренне переживала Орыся. - Как он только выдержал? Я бы сошла с ума, ей-богу!
- Не говорите! - вздохнул Валерий Платонович. - Вообще после этой страшной смерти у Глеба пошла какая-то нехорошая полоса. С Леной серьезные нелады...
- Странно, - удивилась Орыся. - Мне показалось, она любит мужа без памяти! Сама призналась на кухне, живут душа в душу. И Глеб думает только о жене.
- Чужая семья - потемки, - развел руками профессор. - Не знаю, Лена вам говорила, что Глеб был прописан в квартире своего отца?
- Нет.
- О, роскошные апартаменты! В центре города, на берегу Волги, комнаты - хоть на коне разъезжай. Представляете, со смертью отца Глеб остался в квартире один!
- Что же он в ней делает?
- На Москву хочет менять, - ответил Валерий Платонович. - Собирается перебраться в столицу.
- Без жены? - спросила Орыся.
- В том-то и дело.
Скворцов-Шанявский не говорил всей правды: в том, что семья Ярцевых дала трещину, он тоже сыграл не последнюю роль...
- Не пойму, - покачала головой Орыся. - Бросить такую женщину, как Лена! Наверное, не любил.
- Знаете, что сказал Горький? - спросил профессор. - Самое умное, чего достиг человек, - это умение любить женщину. От любви к женщине родилось все прекрасное на земле. Понимаете, Орысенька, наш великий писатель не зря выбрал слово "умение". Не зря! Умению любить надо учиться. Наше поколение было научено, а вот нынешнее - увы! - И он, сделав кивок в сторону сидевшего истуканом фотографа, добавил: - Не в обиду присутствующим будь сказано.
Сегеди хмыкнул в усы, но ничего не ответил.
И вообще Валерий Платонович пытался разгадать, в каких он отношениях с Орысей. Ухажер? Или только коллега по работе?
Профессор решил пустить пробный камень.
- Дорогие друзья, - деланно забеспокоился он, не обременителен ли для вас этот визит? Трудились весь день, устали да еще небось жена дома ждет? Последнее относилось непосредственно к фотографу.
- Если уж кто ждет, так это соседка, - хихикнул Сегеди. - Жены сейчас нет, уехала с дочкой погостить к родственникам в деревню.
"Это уже хуже, - подумал Скворцов-Шанявский. - И рядом все время такая женщина!"
- А вы, Орыся? - повернулся к ней профессор.
- Не беспокойтесь, Валерий Платонович, меня тоже никто не ждет.
"Ну, и слава богу!" - чуть было не воскликнул профессор, хотя видел, что она чем-то озабочена.
То, что Орыся снова не вышла замуж, профессора устраивало: стало быть, шанс его повышался. Он мучительно думал, как бы выпроводить фотографа и остаться с Орысей один на один хотя бы минут на пять. Или дать ей знак, чтобы завтра пришла без провожатого. Однако ничего придумать не мог.
Беседа не клеилась, затухала. Да и говорить-то особенно было не о чем. Сегеди уже украдкой поглядывал на часы.
- Ну, пойдем, - наконец поднялся он.
Профессор и Орыся встали тоже.
- Очень был рад вашему приходу. Надеюсь, еще навестите? - Валерий Платонович посмотрел в глаза Орысе с такой мольбой, что она не могла не понять, что просьба относилась только к ней.
