Самое королевское убийство - Беннет Си Джей
– Ммм, – согласилась королева. – И тем не менее в его завещании Ледибридж переходит к Флоре.
– Неужто?
– И у Валентина скоро свадьба.
– Что? Он женится? Я‐то думал он с тем пареньком, которого они привели на Рождество. Деловой партнер, как же.
– Ты прав.
Впервые Филип сбавил шаг:
– Он выходит замуж?
– Так точно.
– И что об этом думает Хью?
– Кажется, он рад, что имя Сен-Сиров снова появится в учебниках истории.
– Что? – Филип потряс головой. – Но… у Сен-Сиров нет больше наследников мужского пола, так ведь?
– Нет. По крайней мере, из близких родственников. Ветвь прерывается.
– И Хью рад?
Королева покивала – себе самой в той же мере, что и Филипу. Слава богу, она не одна думала, что ситуация сложилась весьма необычная.
Филипу было известно то, что знала и она и что сэр Саймон объяснил бы Рози, если бы она спросила: в британской аристократии однополая пара не может произвести законного наследника. Пэр мог иметь столько детей, сколько хотел, в браке и вне его, усыновленных или как угодно еще, но только генетический отпрыск женатых родителей имеет право унаследовать титул. Таков был закон, и, хотя в стране были силы, которые желали его поменять (как и то условие, что наследник по возможности должен быть мужчиной), они пока не добились большого успеха.
Суррогатное материнство не считалось, потому что генетические родители не были женаты, даже если законные родители были. Следовательно, поскольку два мужчины или две женщины не могут произвести на свет ребенка, который генетически наследовал бы обоим, аристократы, состоящие в гей-браке, не могли передавать свои титулы по наследству. Что, возможно, объясняет, почему до сих пор в истории не было ни одной такой пары. Мужчина мог “выполнить свой долг”, создать наследника в гетеросексуальном браке и впоследствии выйти замуж – без сомнения, такое должно было когда‐нибудь случиться, но пока этого не произошло. В любом случае, Валентин поступал иначе. Это будет его первый брак. На самом деле ему было сорок семь, и до сих пор он, казалось, вообще не торопился жениться. И отец на него не давил. Все внимание Хью было сосредоточено на дочери. Это тоже было странно.
– Хью упомянул это почти вскользь, – сказала королева.
Филип нахмурился. Конечно, он мгновенно уяснил все последствия. Не было ничего необычного в дворянине, которому все равно, с кем спят его дети, но дворянин, которому безразлично, на ком они женятся, и последующая потеря земель или титулов – такой зверь был реже единорога.
Наступила пауза: супруги остановились, чтобы полюбоваться парой упитанных куропаток, крадущихся впереди них по тропинке к фермерскому дому.
– Тебе приходилось наблюдать, как Хью общается с Валентином? – спросила королева. – Хью привозил его к нам стрелять, когда Валентин был еще подростком. Ты же говорил с ними?
– Да. Мальчишка был отличным стрелком. Очень координированный, очень собранный. В поле он был прекрасен – лучше, чем его отец. Я всегда думал, что он продолжит занятия стрельбой, но потом он отчалил в Лондон и так и не вернулся.
– Они с Хью были близки?
Филип пренебрежительно фыркнул:
– Назови хоть одного тинейджера из интерната, который близок с отцом.
Королева могла назвать нескольких, но не стала.
– Но они не были как‐то особенно неласковы друг с другом? – спросила она вместо этого.
Филип разглядывал облака, пока думал:
– Сейчас вспоминаю, и, пожалуй, да. Не то что неласковы, но будто чужие люди. Не помню, чтобы они говорили между собой о чем‐то, кроме собак. Я списал это на общую застенчивость Хью.
Королеву поразило выражение “чужие люди”. Да, именно так, абсолютно. Она задалась вопросом, не притворно ли безразличие Хью. Человек, который ради сына убрал аконит из ядовитого сада много лет назад, казался совсем другим. Но с тех пор что‐то изменилось. Она не думала, что дело в ориентации Валентина. Дядя Неда, Патрик, тоже был геем, и Сен-Сиры относились к этому как к очередному проявлению фамильной эксцентричности – при условии, что он женится на хорошей женщине. Нет, дело было в другом. И Нед, как чувствовала королева, был в самом центре этой загадки.
Глава 25
До чего она докатилась?
Рози представила, как ее друзья в Лондоне, Лагосе и Нью-Йорке попивают капучино по пути на работу в сверкающих небоскребах и прохладных офисах, обмениваются историями о привлекательных мужчинах в коктейль-барах и сделках, которые они собираются заключить. И она – на краю света, с группой людей вдвое старше ее, собирается поставить себя в поистине незавидное положение.
Была половина восьмого утра, и солнце только выходило из‐за горизонта. Рози стояла на старом деревянном пирсе, который поднимался из темно-зеленых вод реки Дикс, что в Викери. На ней было только полотенце и купальник, и она чувствовала, как на коже нарастает ледяная корка. С ней было четверо: двое мужчин и две женщины, два человека тонких, как струна, и два – более дородных. В беспощадном утреннем свете все выглядели белыми как бумага. Кэти обещала Рози, что ей понравится. Сама Кэти сейчас лежала в постели под большим толстым одеялом. Что она могла знать?
– Готовы? Не забывайте, две минуты, не меньше, – объявила Мэри Коллаторн. – Рози, ты новичок, поэтому тебе тридцать секунд. Плечи под воду, иначе никакой пользы. Раз, два, поехали!
Мэри осторожно спустилась по ступенькам причала, вскрикнув от шока, когда добралась до воды. К ее ярко-красной резиновой шапочке быстро присоединились зеленая, синяя и белая шапочки товарищей. Рози шла последней. Как она и ожидала, вода обожгла голени и лодыжки ледяным прикосновением, и ей пришлось заставлять себя продолжить движение вперед. Каждая частица ее существа кричала, что нужно спасаться. Единственной мыслью было забраться достаточно глубоко, чтобы покрыть плечи, и вылезти так быстро, как только возможно.
Остальные плыли к противоположному берегу и обратно, повизгивая и покряхтывая. Рози лишь один раз вскрикнула, когда заходила, но теперь решила последовать примеру остальных. Это помогло, и Рози даже нашла что‐то веселое в том, как они все вместе выражали безумие происходящего. Тем не менее Рози не понимала, что у нее болит больше: живот, грудь или плечи. Тело протестовало. Инстинкт подсказывал выпрыгнуть из воды и убраться к черту, но Рози старалась побороть этот порыв.
Мэри сказала: тридцать секунд. Рози не была уверена, что продержится и двадцать, но после десяти ее кожа будто завибрировала. Это было новое и странное ощущение. Определенно не ужасное. Она вспомнила, что нужно дышать, и обнаружила, что с каждым новым вдохом боль превращалась в нечто более захватывающее. Медленно двигаясь в воде, она набиралась сил с каждым гребком. Отсюда открывался великолепный вид на берег. Когда Мэри крикнула “Тридцать секунд!”, Рози проигнорировала ее. После сорока секунд Мэри закричала настойчивее, и Рози неохотно вылезла.
Сердце колотилось. Каждый квадратный дюйм кожи покалывало, когда она поднималась по ступенькам к своему полотенцу. Она чувствовала себя по‐настоящему живой и немного завидовала остальным четырем, чьи разноцветные шапочки покачивались на поверхности воды, как бильярдные шары, пока они терпели и наслаждались последней минутой. К тому времени, как они вылезли на берег и присоединились к Рози, она была завернута в свое полотенце (ей заранее рекомендовали принести самое большое, и она была благодарна за совет) и чувствовала себя согретой, бодрой и сосредоточенной, как никогда.
– Как впечатления? – спросила Мэри, заворачиваясь в полотенце (в нем обнаружились рукава, и оно превратилось в пушистый теплый халат).
– Просто потрясающе, черт возьми! – прокричала Рози. – Почему все так не делают?
– Я знаю! – согласилась Мэри. – Иногда требуется несколько сессий, но я рада, что ты сразу обратилась в нашу веру. Кофе? Мы обычно заходим ко мне, прежде чем разбежаться по своим делам.
