Смерть в прямом эфире - Кирстен Уайт
Ладонь снова начинает чесаться. Теперь, когда действие холода закончилось, зуд вернулся.
– Как думаешь, у Дженни найдется антигистаминный крем или типа того? Моя рука просто горит. Наверное, аллергическая реакция на что-то.
Айзек заправляет кровать, словно тоже не очень хочет отвечать на расспросы друзей, и откликается:
– Мне кажется, у Дженни в сумочке есть всё. Антигистаминный крем. Упаковки со льдом. Раскраски с фломастерами. Пазл.
– Сигнальная ракетница.
– Плед для пикника.
– Полный набор блюд для пикника.
– Смена одежды.
– Смена одежды в семи разных размерах.
– Запасная шина.
– Вместе с монтировкой, – добавляет Вэл. – Чтобы заменить пробитое колесо или для других, менее законных целей.
– Ага, – смеется Айзек. – С Дженни лучше не шутить.
Она удаляется в свой номер и успевает воспользоваться ванной комнатой прежде, чем поднимаются все остальные, а когда выходит, мужчины уже распределяют между собой чехлы с костюмами.
Дженни протаскивает чемодан через смежные двери, неся в руках целый ворох платьев.
– Ты решила присоединиться к нам, – ее голос звучит не радостно, но и не раздраженно – скорее, устало. Она швыряет вечерние наряды на кровать. – Заехала домой и похватала всё, что есть в гардеробе. Подумала, что тебе не захочется надевать то же, что и на похороны отца.
Грубоватый комментарий для столь заботливого жеста. Вэл кладет руку на плечо Дженни.
– Спасибо большое за твою доброту.
– О, – та вскидывает брови, садится на край кровати, рассеянно перебирая ворох платьев. – Пожалуйста. Кажется, ты чаще благодарила меня за последний день, чем все остальные за много лет. Например, если мой муж решает помыть посуду, то я говорю ему «спасибо», но если это делаю я, то никто даже не замечает, потому что воспринимают не как акт проявления заботы, а как нечто само собой разумеющееся.
Даже Глории хватало благородства отметить тяжелую работу Вэл. Конечно, о повышении зарплаты речь не шла, но всё-таки.
– Отстойно.
– Еще как отстойно, – удивленно и немного резковато смеется Дженни. – Ладно, выбирай наряд.
Вэл рассматривает ассортимент. Она выше Дженни, шире в плечах при меньшем объеме груди, да и размер у них разный, однако одно из платьев – зеленое, без рукавов – довольно свободного покроя. Оно идет вместе с коротким болеро, которое девушка демонстративно откладывает. Она никогда еще не надевала чего-то настолько роскошного. Ей нравится, как ниспадают складки ткани, нравится шелест подола у мускулистых лодыжек. Большинство туфель, которые Дженни достает из чемодана, слишком малы, но одни – на высоких каблуках, с открытыми носами и на ремешках – смотрятся не так уж плохо. Процесс напоминает сборы на выпускной с подругой – как его себе представляет Вэл.
Дженни со вздохом вытаскивает бордовое платье с пышными рукавами, завышенной талией и длиной до середины лодыжек. Ткань выглядит безжизненной и тусклой. Такое бы подошло пожилой даме.
Вэл выхватывает его из рук компаньонки.
– Ни за что, – затем выбирает смелое ярко-красное платье без рукавов, с открытой спиной и длинным разрезом на бедре. – Примерь это.
– Я не могу такое надеть! – однако Дженни всё же прижимает его к себе и поворачивается, чтобы посмотреться в зеркало до пола, после чего проводит ладонью по материалу.
– Тогда что оно делало в твоем гардеробе?
– Я купила платье много лет назад в путешествии, когда чувствовала себя другим человеком. Тем, кто совершает спонтанные поступки, которые кажутся разумными, пока не возвращаешься домой и не осознаешь, что ни капли не изменился, просто реальность ненадолго осталась где-то далеко, – Дженни с новым вздохом опускает платье. – Оно слишком нескромное. Привлекает внимание. Я не могу.
– Почему?
– Разве ты не помнишь… хотя, наверное, действительно не помнишь, – она морщится, но видно, что недовольство направлено не на Вэл. Затем раскладывает красное платье на кровати, гладит пальцами шелковистую ткань. – Мы трое – ты, я и Китти – получали дополнительные уроки. Учили дополнительные правила. Отдельные от тех, что преподавали мальчикам. «Всегда одевайся прилично, Рубашка застегнута – это отлично!»
– О боже, – шепчет Вэл, и еще один кусочек пазла укладывается на место. – Вот почему, стоило надеть раздельный купальник, в мозгу вечно всплывал мотивчик: «Коль кожу показываешь и взгляды привлекаешь: Сама беду ты на себя накликаешь». Я думала, что просто слышала это где-то по радио.
– Нет, это наша песня. Одна из них. Про важность скромности. А еще были про необходимость проявлять приветливость со всеми, помогать взрослым, ценить что имеешь и не стремиться получить больше. И не возноситься высоко, иначе больнее падать.
– Как… извращенно.
– Да нет, – хмурится Дженни. – Нас просто учили радоваться малому, чтобы не разочаровываться из-за чрезмерных амбиций.
– Вот только мальчики почему-то не получали такой урок и не боялись потом всю жизнь показать кожу и привлечь внимание. Не старались снизить свои ожидания. Верно?
– Дело не в этом, – откликается собеседница, начиная краснеть. – А в сферах влияния, понимаешь? В том, чтобы найти способы быть счастливыми. «Проглоти свой гнев, И повтори припев: Никто не любит хмурых, Все презирают угрюмых. Будешь скромен, будешь мил – Тебя короной наградим». Мы так любили эту песню! Помнишь короны, которые нам надевали на склоненные головы?
Вэл не хочется огорчать бывшую подругу, но услышанные слова кажутся неправильными. Она бы никогда не стала учить девочек из лагеря ничему подобному. Хотя и использовала мотивчик про важность уборки, видимо, тоже прочно усвоив наставления, пусть и не помнила, откуда они взялись.
С другой стороны, надевать бикини назло зудящей в голове песенке было особенно приятно. Сопротивление ханжеским словам заставляло почувствовать себя сильной. Так что, возможно, уроки произвели противоположный эффект на Вэл, вызвав в ней чувство упрямого протеста. И всё же она действительно довольствовалась малым, никогда не требовала большего. Из-за усвоенных в детстве наставлений? Если они были не такими явными, то могли и не породить желания взбунтоваться.
Дженни сидит на краю кровати рядом с бордовым платьем, тыкая в скучную ткань.
– Я всегда воспринимала уроки и правила как должное. Их целью было сделать нас счастливыми, чтобы мы выросли хорошими людьми. Хорошими женами и матерями. Поэтому мне и в голову не приходило ослушаться. Я никогда не показывала плечи или бедра. Проколола только уши, поскольку это считалось женственным, но не агрессивным и не вызывающим. Даже в колледж поступила на кафедру психологии детского развития, чтобы тем самым послужить на благо других, а не из эгоистичных соображений. Потом, конечно, пришлось бросить учебу из-за беременности. Моя роль изменилась, как и приоритеты. Жена и мать – это же главная цель любой женщины, так? Теперь, родив шесть дочек,
