Алина Егорова - Рубины леди Гамильтон
– Хочу к маме! Пусть она будет моей мамой! – потребовал Сережа.
Обычно братьев стараются не разлучать и отдают на усыновление вдвоем. Кандидатам в родители сказали, что у Сергея есть брат, и будет лучше, если они возьмут обоих. «Но только у этого ребенка имеется некоторая особенность», – уклончиво сообщила директриса детдома. Трудностей пара не побоялась – они были готовы принять в семью и Андрея.
Андрей на контакт не шел. За все время пребывания в детском доме он почти не разговаривал. Усыновителей мальчик дичился – как ни старались Черновы, войти в доверие к ребенку им не удалось.
– Сережа очень хороший ребенок, без дурной наследственности, что среди наших воспитанников, увы, редкость, – сетовала директриса. – У большинства детей есть живые родители – пьянь или наркоманы, а кто и за решеткой сидит. Их и не усыновишь, потому что не все родители лишены родительских прав. А если и лишены, то им ничего не помешает появиться в жизни ребенка, когда тот вырастет. Конечно, в этом случае ребенку решать, но кто знает, как он поступит по отношению к вырастившим его людям, если свою родную мать увидит? Все это очень тонкая материя, все знать наперед нельзя! А Сережа – круглый сирота, у него даже бабушек-дедушек нет. Жаль его, и брата его тоже жаль. Андрею сильно досталось: на его глазах родители превратились в кровавое месиво. Из-за такого зрелища и взрослый человек с ума сойдет, не то что ребенок! Психиатр поставил ему очень плохой диагноз, реабилитационные процедуры мальчику назначил. Только тут никакими процедурами не помочь, разве что память ему начисто стереть. Тетка их, Вера Марковна, здоровьем слаба, в одиночку она детей не поднимет – вырастут голодранцами. Вы мне симпатичны, – призналась директриса Черновым, – и я бы хотела, чтобы мальчики попали к вам. Вы люди ответственные, ребенка хотите взять не ради забавы – это сразу видно. Уж поверьте, насмотрелась я на усыновителей, знаю, что говорю. Вы способны дать ребенку хорошее образование и обеспечить ему достойное будущее. Мы, конечно, стараемся делать все, чтобы наши воспитанники ни в чем не нуждались, но детский дом есть детский дом, и здесь взращивают отнюдь не самых успешных людей.
Братья все равно в разных группах будут жить: Сережа в общей, а Андрюша, пока идет восстановительный период, в коррекционной. И еще непонятно, насколько затянется восстановление его психики. Я поговорю с Верой Марковной насчет усыновления, может, она и согласится.
Хорошо одетая чета, уже не первой молодости, но еще и не старых людей, сидела в четырехметровой кухоньке за квадратным столом, придвинутым к потрескавшемуся подоконнику. На подоконнике одиноко скрючился кактус – остальные цветы засохли, пока хозяйка лежала в больнице. Из комнаты доносился детский голос – там играл с новой машинкой Сережа. Вера нарезала принесенный гостями ореховый торт и поставила его на стол, рядом с чашками из своего парадного сервиза. Она внимательно смотрела то на женщину – крашеную пепельную блондинку с интересными перстнями на ухоженных руках, то на подтянутого импозантного мужчину с благородной сединой в волосах. Гости держались скромно, но с достоинством, говорили красиво, на правильном русском языке. «Интеллигенция», – отметила про себя Вера. Директор детдома ей тоже сказала, что Черновы – люди интеллигентные.
– Я дам согласие на усыновление Сережи, но с одним важным условием. Вы не будете препятствовать общению братьев. Мальчики должны видеться не реже, чем раз в неделю.
Супруги согласились, они и сами считали, что родственные связи нужно поддерживать.
Сережа переехал в Ленинград, в большую просторную квартиру, где у него появилась своя комната – с детской мебелью, с веселыми обоями в разноцветных клоунах, с красивыми игрушками и яркими книжками. Игрушек было даже больше, чем прежде, когда они с родителями и братом жили в Приморске. А в остальном все стало как прежде: уютный дом, вкусная еда, прогулки в парке, сказка и поцелуй на ночь. Черновы полюбили его как родного, и Сергей очень скоро стал называть их мамой и папой. Вот только не было рядом с ним брата, с которым они всегда так весело играли.
По выходным Черновы садились в свою вместительную «Волгу» и ехали в Сестрорецк, повидаться с Андреем и с тетей Верой. Андрея из детского дома тетка забрала. Несмотря на то, что до полных семи лет ему оставалось три месяца, в Приморске он уже ходил в школу. В Сестрорецке в обычную школу мальчика принять отказались.
– К сожалению, он учиться у нас не сможет, – развел руками директор. – С программой не справится. Он же у вас совсем не разговаривает.
– Да он же и читать, и считать умеет! И стихи наизусть знает. Мне сестра-покойница об этом писала. До той аварии он очень общительным был.
– Мы работаем с тем, что есть сейчас, а не с тем, что было. Сейчас это – замкнутая личность, ребенок-тень. Достаточно взглянуть на записи в его медицинской справке. Сами подумайте, кем ваш Андрей станет в коллективе? Изгоем!
– Что же ему теперь, неучем оставаться? – раздраженно спросила Вера.
– Ну почему же сразу неучем? Для таких детей есть специальные учебные заведения – коррекционные школы. Ближайшая к вам… сейчас, минуточку, – директор полез в разбухшую, как на дрожжах, тетрадь, – на Приморском проспекте, в Ленинграде. Приморский, дом 86. Обратитесь туда, там вас должны принять.
– Приморский проспект?! Я не смогу каждый день ездить в Ленинград по два раза! А ребенка одного туда отпускать нельзя.
– Ну, – развел руками директор, – ничем не могу вам помочь. Правда, есть один вариант. Коррекционный интернат. Он находится у нас, в Сестрорецке.
– Интернат?! Это же почти детский дом! Представляю, кто там учится – дети алкоголиков!
– Не надо так сгущать краски. Там воспитываются разные дети, как и в других местах. В нашей школе, к сожалению, тоже далеко не все ученики – выходцы из благополучных семей. В интернате дети проводят только будни, а на выходных они живут дома, и вы сможете забирать ребенка не только на выходные, но и вообще, когда захотите. Воспитанников интерната кормят за государственный счет, им выдают одежду, книжки, тетрадки. По-моему, оптимальный вариант в вашем случае, – директор окинул оценивающим взглядом скромную одежду Веры, что не осталось незамеченным ею.
– Не нищие, сами справимся, – буркнула она.
Отдать Андрея в интернат все же пришлось. Классы были маленькими – по десять-двенадцать человек (чтобы легче было справляться с подопечными), программа облегченная, ее мог осилить даже самый последний дебил. В классе с Андреем как раз такие и учились – дети с диагнозами «отставание умственного развития».
Левашов понемногу стал адаптироваться в социуме, но стал каким-то злым и нервным. Он по-прежнему держался особняком и не шел на контакт. Брата с его новыми родителями Андрей прогнал. От вида довольного лица Сергея и от того, как он ластился к чужим людям, называя их папой и мамой, Андрея замутило. Перед его глазами встали родители, как живые: милая, красивая мама – совершенно не похожая на эту противную тетку; папа тоже куда лучше этого старого, чужого, пахнущего неприятным резким одеколоном мужика. Его брату все равно, что родителей больше нет – они в земле лежат, а он весел и беззаботен! Сергей их предал, и его он тоже предал, а поэтому он ему больше не брат. Предательство прощать нельзя, никому и никогда! Так считал Андрей в свои неполные одиннадцать лет. Он переходил из класса в класс, обучаясь по облегченной интернатской программе. Андрей неплохо читал, умел считать, но свои способности он скрывал. Это был его маленький вызов, брошенный всему этому несправедливому миру, отнявшему у него родных людей.
У Левашова появились друзья – компания мальчишек из соседнего интерната. Корпуса обоих интернатов, обычного и коррекционного, стояли рядом и имели общую спортивную площадку. Педагоги старались препятствовать появлению на площадке детей из разных интернатов, ибо ни к чему хорошему такие совместные прогулки не приводили – «нормальные» дети третировали коррекционных, считая себя выше «дебилов». «Дебилы» обижались, и завязывались драки. Но детей на привязи не удержишь, вопреки всем запретам, они нарочно искали встречи с вражеским корпусом – если не на спортивной площадке, так во дворе или на остановке рядом с интернатами. Андрей со своими одноклассниками дружбы не водил и гулял в одиночку. Как-то вечером его подкараулила ватага ребят из другого интерната. Они были немного старше, выше и сильнее. Четыре скалы окружили его со всех сторон, но не били – с усмешками говорили обидные слова, ожидая команды своего лидера. Андрей смотрел на них тяжелым взглядом волчонка и даже не пытался убежать. Ему не было страшно – все самое страшное он уже давно пережил. Заводила оравы, Сашка Рыжиков, не выдержав его взгляда, отступил.
– Оставим его, – произнес он тихо.
