Николай Зорин - Сестра моя – смерть
Может, и знала Зоя Иконина, может, и очень многое знала, да только, видно, решила скорее умереть, чем с кем-либо поделиться своей ценной информацией. Такое создалось у него первое впечатление. А еще Андрей понял, что она чего-то боится.
На столе в траурной рамке стояла фотография Любы. Сама Зоя была одета во все черное и не переставая плакала – или пыталась загородиться от него этими слезами, чтобы он не задавал ей вопросов, на которые она не желала отвечать.
– Девочки так дружили, так дружили, – бормотала она, всхлипывая, – сразу полюбили друг дружку как сестрички. Такие нежные отношения редко встретишь, особенно в наше время. Аленушка даже предложила пожить у нее, пока была в санатории, последить за квартирой, цветы поливать – вот как доверяла.
Андрей понимал, что Зоя его обманывает, только никак не мог усмотреть смысла.
– Аленушка никогда Любу не обижала. Все ведь ее всегда обижали, а она нет.
Она выгораживает Алену, вот что! Только зачем? Или есть на это причина? Алену она любит явно больше покойной своей Любы. И когда так успела полюбить?
– Вы давно знаете Алену?
– Аленушка – дочка моя родная, – с какой-то неопределимой интонацией – то ли с вызовом, то ли с гордостью – сказала Зоя. – Теперь-то я могу открыто в этом признаться.
– Я знаю.
– Знаете? – Зоя покачала головой. – А кто вам сказал?
– Выяснил. Работа у меня такая – выяснять, – улыбнулся Андрей.
– Ты и ко мне приехал выяснять? Я все в милиции тогда рассказала. Правду рассказала, – ощетинилась вдруг Зоя. – Люба сама повесилась! Сама! Потому что заклевали. Ее все клевали, все кому не лень! Вот и не выдержала.
– Повесилась. Сама. Никто в этом и не сомневается, – медленно, с расстановкой, словно отвечая на давние свои мысли, которые высказал сейчас вслух первый раз, проговорил Андрей, – вот только вопрос: где она повесилась?
– Здесь! – Зоя яростно засверкала глазами. – Здесь, в родном своем доме Любушка повесилась, где же еще?
– Вот именно, где же? Видите ли, Зоя Федоровна, – проговорил Андрей проникновенным голосом и взял ее за руки, успокаивая, – все, что вы мне рассказали, неправда, и я не то что вам не верю, я точно знаю, что все было не так. Вы что-то пытаетесь скрыть, выгораживая Алену, ну и скрывайте – от милиции, от посторонних людей, но мне, я очень вас прошу, расскажите правду. Алена в серьезной опасности…
– Аленушка в опасности? – Зоя всплеснула руками. – Ну, я так и предчувствовала! Где она, что с ней?
– Алену подозревают в убийстве мужа…
– Аленушка не могла никого убить!
– Она и не убивала. Я это точно знаю. Но дела это не меняет. Алену подозревают, разыскивают. Люди, которые ее подставили, похитили ее. Я думаю, они хотят представить это так: Алена убила мужа и потому сбежала. Мне необходимо ее найти раньше, чем с ней что-то произойдет, а без вашей помощи, боюсь, сделать это будет невозможно. Я частный детектив, не милиция, ну чего вы боитесь? Мне вполне можно доверять.
– Доверять? – Зоя горько усмехнулась, поднялась, отошла к окну, долго смотрела на свой неухоженный, сиротский двор. – Любушка вот доверилась, а что вышло?
– Кому доверилась? – Андрей насторожился.
– Ладно! – Зоя резко повернулась к нему. – Самой мне Аленушку не спасти и обратиться не к кому, придется тебе поверить. Я расскажу тебе, – женщина судорожно вздохнула, словно всхлипнула, – все расскажу. Только если предашь, знай, грех на тебе будет несмываемый. Только потому и рассказываю, что положение мое безвыходное. Не воспользуйся безвыходным положением несчастной матери, во зло Аленушке не обрати мою откровенность.
Высокий стиль ее последних слов покоробил Андрея, но он не подал виду: чувствовалось, что говорит она искренне и готова наконец рассказать все, что знает, не только готова, но теперь и сама этого хочет.
Зоя тяжело, со всего размаха опустилась на стул, в какой-то обреченной безнадежности уронила руки на колени и тихо заговорила:
– Все началось немногим больше месяца назад, в начале марта. Любу пригласил в ресторан один человек и рассказал, что она дочь Озерских, что отец ее очень богат и что ее место занимает другая девушка, Алена. Ей он объяснил, что является членом международного благотворительного общества – их организация занимается как раз такими случаями. Говорил он с небольшим акцентом, и Люба подумала, что он иностранец.
– Иностранец? Этот человек – иностранец?
– Русский. – Зоя презрительно скривила губы. – Федор Михайлович его зовут, он во вторую встречу Любе соизволил представиться. Наверное, специально себе акцент сочинил, чтобы солидней смотреться.
– А как он выглядит, этот Федор Михайлович? – Андрею почему-то вдруг вспомнился фальшивый плакальщик у забора на похоронах, и появилось чувство, да нет, уверенность, что след почти взят, он даже подобрался, готовясь сию минуту броситься в погоню за дичью, как гончая.
– Не знаю, – охладила его пыл Зоя, – я его никогда не видела. Он Любе звонил по мобильному – у нее был мобильный телефон, – добавила она с какой-то непонятной гордостью, – и назначал свидание. Встречались в городе.
– Может быть, Люба его описывала? Какой он из себя? Какого возраста?
– Говорила, солидный такой, представительный мужчина, лет тридцати-тридцати пяти. Небедный! – Зоя усмехнулась. – Машина у него иномарка, шика-арная.
– Люба, случайно, марку не называла? Или, может быть, цвет?
– Ничего не называла. Он Любу деньгами хотел заманить в семью Озерских, все показывал, как она могла бы жить, рассказывал, чего лишилась, и против Алены настраивал. Нашел чем соблазнять мою Любушку! Сроду корыстной она у меня не была! Она поначалу отцу обрадовалась, думала, что Озерский – отец ее родной, и хотела с ним встретиться. А как узнала, что не отец… Эх, да что говорить! Никогда бы Любушка ничью семью разрушать не стала, ни за какие деньги, ни за какие блага мира. А Аленушку полюбила, как сестру полюбила. И я ее сразу полюбила и своей дочкой признала – сердце почувствовало родную кровь. Где-то она сейчас, моя доченька, кровинушка моя? – Зоя всхлипнула.
– Вы встречались с Аленой? – удивился Андрей.
– До похорон Любушкиных ни разу не видела, только на фотографиях, ее Любушка фотографировала и мне показывала. Специально для этого фотоаппарат купила. Да я вам сейчас покажу! – Зоя вскочила и быстро, почти бегом, вышла из комнаты. Вернулась она не больше чем через минуту с довольно большой стопкой фотографий. – Смотрите, – она растроганно улыбнулась, – какая красавица моя доченька. И как Любушка хорошо научилась фотографировать! А с какой любовью сделаны снимки!
На фотографиях весьма посредственного качества в самых различных ракурсах была снята Алена Озерская: вот она входит в магазин, вот сидит в каком-то сквере на скамейке, вот с букетом цветов – каких, разобрать невозможно, – стоит на остановке, вот разговаривает с Валерием – похоже, они ссорятся. Судя по обилию снимков, вся Аленина жизнь весь месяц проходила под неусыпным контролем семьи Икониных.
– А зачем Люба фотографировала Алену?
– Ну как же? – Зоя с недоумением и даже с какой-то обидой посмотрела на него. – Мы жили одной Аленушкой с тех пор, как она у нас появилась.
– То есть с тех пор, как вы узнали о том, что она ваша дочь?
– Ну да. Мы мечтали, как станем жить все вместе, мы любили ее, больше жизни любили. Но открыться ей все как-то не решались. Вечером намечтаем, совсем уже Любушка соберется Аленушке открыться, а утром боязно становится: как она отнесется, вдруг не захочет нас принять? А потом, как этот змей-искуситель Федор Михайлович предложил пожить Любе в Алениной квартире, пока она в санатории, мы окончательно решились. Вот приедет, думаем, мы ей все и расскажем, праздник устроим, не может наша девочка от нас отказаться.
– Люба жила в Алениной квартире? А как она туда смогла попасть?
– Федор Михайлович ключи дал. Любушка так обрадовалась! Хоть и сомневалась сначала, хорошо ли это, без разрешения Алены. Я же ее и подтолкнула, говорю, живи, не бойся, это судьба нам указывает путь, значит, время пришло, значит, пора. Разве могла я подумать, что такое несчастье выйдет? Никак я от Любушки такого не ожидала! Я как будто уснула, никакой беды не чувствовала. Вот и не предотвратила, вот и не уберегла! Наложила на себя руки Любушка и Аленушку, доченьку мою, напугала. Связала ее, бедную, да на глазах ее и повесилась, как в той статье.
– В какой статье?
– Да читали мы с Любой статью в газете, как муж повесился на глазах жены, очень она нас поразила.
– Значит, Люба все-таки повесилась в квартире Алены?
– У Алены. – Зоя вздохнула.
– А как же тогда…
– Я ее перевезла сюда, мою бедную девочку, что было делать? Ведь Аленушку бы по судам затаскали. А то бы еще и посадить могли, им-то разве объяснишь, им лишь бы человека засудить. Разве могла я такое допустить? Одну не уберегла и другую не спасла? Нет! – Зоя помотала головой со злым отчаянием. – Не могла! И права не имела. Думаете, просто мне это далось? Думаете, душа моя не обливалась кровью, когда Любушку, которую двадцать лет своей дочерью считала, из петли вынимала, а потом… Страшно вспомнить, что пришлось мне сделать потом!
