Олесь Бенюх - Гибель "Эстонии"

Теперь прощай, мой малыш. Такая кроха — и один, совсем один. Надежда на добрых людей. Хилая надежда. Потому и молю Господа нашего Иисуса Христа о счастье для моего мальчика…

Я вестовой капитана парома «Эстония» Арво Андерсена. Зовут меня Тиит. Я дезертир и подлец, из всех, кто был на капитанском мостике после полуночи 28 сентября, я единственный остался в живых. Согласитесь — дезертир и подлец, но дышу, бегаю, выпиваю и закусываю в компании миленьких девушек; это же лучше, чем герой, лежащий в земле под могильной плитой или на дне моря под саркофагом в неприкосновенной зоне.

Когда раздалось два внушительных удара и за ними последовал ужасный скрежет, капитан посмотрел на зеленый огонек на панели управления и сказал:

— Не нравятся мне эти непонятные шумы. Зная паром, говорю — они исходят с автопалубы. Тиит, голубчик — одна нога здесь, другая там. И доложишь мне лично.

Я помчался исполнять приказание. Но, ещё не добежав до лифта, остановился. Наш капитан — опытнейший, мировой моряк. Дай Бог всем кораблям всех флотов мира такого капитана! Но на сей раз он по-моему чересчур перестраховывался. Во-первых, зеленый глаз говорил, что все в порядке. Во-вторых, минут семь назад вернулся вахтенный матрос и сообщил — на судне полный порядок. Матрос этот, Хендрик, был мой корешок, парень аккуратный и дотошный. И я решил не торопиться. Заглянул в один кубрик, в другой. Во втором на столе стояли симпатичные бутылки, братва видать что-то обмывала, и теперь все спали. Я попробовал водочки, рома. Благодать! Поклевал закусочки, покурил. И пошел дальше. На подходе к одной из дверей на автопалубу встретился солидный дядя. Косая сажень в плечах, как говорят русские. И шкиперская бородка, и усы, и баки. Обличьем военный моряк. Глянул на меня пронзительно и молча удалился. Я раскрыл дверь и — мать моя родная! Въездной люк раскрыт, через него на автопалубу хлещет вода. Грузовики сорвались со своих мест и долбят правую часть ворот. Оттуда, где я стоял, был виден зеленый глазок на пульте управления. Почему? Ведь творилось что-то страшное, а он всех обманывал. Я хотел закричать «Полундра!» — но у меня вдруг пропал голос. Я снял телефонную трубку, но провод был оборван. Я испугался. Так, как никогда ещё не пугался в жизни. Корабль в опасности. И я не успею, не успею предупредить капитана. Я бросился вверх по лестнице. Но я не добежал и до третьей палубы. Ноги подкосились и я сел на ступеньки, тяжело дыша и обливаясь потом. Я, такой молодой, я ещё и не жил вовсе. И что — каюк?! Не хочу! Не буду жертвой моря! Спасусь — во что бы то ни стало! А на всех других мне наплевать. Конечно, капитана люблю. Но своя рубаха ближе.

Пересиливая себя, разбивая в кровь лицо и пальцы, я полз вверх в темноте, подминая под себя стонущих и хрипящих, отбрасывая с пути неподвижных и тех, кто пытался ухватиться за меня. Удивительно, но внятных слов ни на каком языке я тогда не слышал. Лишь где-то прямо в затылок мне кто-то дышал и все время жалобно просил: «Piistke, hirrad!»[17] Наконец, дав хорошего пинка обеими ногами, я избавился от этого идиота.

Я вестовой капитана парома «Эстония» Арво Андерсена. Зовут меня Тиит. Я дезертир и подлец, но я умный. Вывалившись на седьмой палубе на левый борт, я глотнул свежего воздуха полной грудью и крикнул: «Дьявол, я готов отдать тебе душу! На кой мне хрен она, если тела не будет. Спаси меня!» И тут же волна смыла меня в море. Я ухватился за надувной плот, но вскоре получил страшный удар в скулу. Наглотавшись солений, я разглядел моего обидчика. Это был тот крутой мужик, которого я встретил у одной из дверей на автопалубу. Он держался у бортика и видно ждал, когда я снова попытаюсь взобраться на его плот. Ручищи — оглобли, кулаки — двухпудовые гири. Нет, с меня было довольно одного хука. Невдалеке скакал по волнам ещё один плот. На нем никого не было. Взобравшись на него, я был во сто крат счастливее, чем если бы взобрался на первую красавицу Раквере, Выру или даже Пярну. Ура, живой! А живой Тиит — это сила.

Я чист перед людьми и богом. Вовсе не потому, что не бежал как крыса с мостика, спасая свою шкуру, а вместе со своим кораблем ушел под воду. «Эстония» была великолепным творением германских корабелов паппенбургских верфей. И по всем законам кораблевождения не должна была затонуть. Выполняя мои команды, офицеры и матросы боролись за её спасение и спасение всех, кто находился на борту. Мы попытались развернуть судно кормой к волне. Но «Эстония» не шлюпка, сила инерции была такова, что при скорости 15 узлов в час, нас протащило около километра, а за это время на автопалубу вливалось 10 тонн воды в секунду. За три минуты 1800 тонн! Оторвавшиеся от креплений трейлеры и грузовики сползли на правый борт, туда же перелилась и поступившая через въездной люк вода и произошел неизбежный в этих условиях оверкиль.

Пассажирам, кто сумел выбраться на палубы левого борта, члены команды раздавали спасательные жилеты, помогали спуститься на надувные плоты, в шлюпки, успокаивали, удерживали от паники. Темень, штормовой ветер, семибальные волны. Не у всякого морского волка нервы выдержат все это и позволят сражаться за жизнь. А здесь пожилые люди, женщины, дети, которые надеялись на веселую морскую прогулку.

Я принимаю свой уход спокойно, без ропота. Я люблю жизнь, но я моряк и выполняю свой долг до конца. Из всех членов команды у капитана есть особый, святой долг — если он не может спасти свой корабль, он обязан разделить с ним судьбу.

Простите, люди! Виноват, и потому ухожу на строгий суд владыки морского Нептуна. Засим последует суд небесный — ещё более строгий, беспристрастный, праведный.

Прощайте!

Небольшой, крытый, домашний бассейн был ласковый, стенки выложены радостными плитками с веселыми морскими пейзажами: парусные гонки, дельфиньи аттракционы, соревнования по прыжкам в воду. Из сауны выбежала голенькая белокурая девчушка, остановилась у края бассейна, недоверчиво глядя на его зеленоватую толщу, за ней Сальме и Хильда в купальничках. Посмотрев на ребенка, Хильда покачала головой и сказала:

— Ыннелапс все ещё боится воды.

— А ты? — лукаво улыбаясь, Сальме краем глаза следила за финкой.

— Я? — воскликнула та, делая вид, что не поняла подначки. — Я ни-че-го не боюсь. Когда я с тобой! — и, обхватив Сальме за талию, прыгнула вместе с ней в бассейн. Девочка поначалу широко раскрыла глазенки, но видя, что женщины смеются, успокоилась и тоже заулыбалась.

— Все ещё молчит, — тихо сказала Хильда, выбираясь из воды и ложась рядом с Сальме в парусиновый шезлонг. — Интересно, на каком языке она заговорит. Если это, конечно, случится. Мы ведь даже не знаем её национальность.

— Заговорит, — убежденно ответила Сальме, отжимая волосы. — Пройдет потрясение и заговорит.

Из сауны появились Иван Росс и муж Хильды Кристьян. Оба были в белых плавках, которые резко оттеняли пунцово-распаренные тела.

— Хильда молодчина, что настояла на вашем приезде к нам после госпиталя, — продолжая начатый разговор, сказал Кристьян. «Необычно пространный для финна монолог,» — Иван улыбнулся, касаясь ладонью плеча хозяина дома:

— У нас есть подходящее обстоятельствам ходячее выражение: «Дорогие гости, не надоели ли вам хозяева?» Пора и честь знать.

— Девочка, — Кристьян кивнул в сторону Ыннелапс. — Оттаять надо.

— Крис, — повернулась к мужу Хильда. — Проверь, как там дети готовят завтрак.

Через минуту Кристьян вернулся, протянул утренний выпуск «Eesti P(evaleht» Сальме, «Helsingin Sanomat» Хильде, «Moscow News» и «Правду» Россу.

— Пока ничего не сгорело, — объявил он, имея в виду завтрак, и вновь удалился. И хотя доступным средством общения между ними был английский, каждый с удовольствием погрузился в родную стихию.

— Твоя газета публикует списки спасенных? — спросила Хильду Сальме.

— Да, — ответила та, отрываясь от чтения. — Правда, каждый день он изменяется. А что?

— У тебя есть Луиджи Торини?

— Сейчас посмотрю. Сейчас. Да! — радостно воскликнула Хильда. — Есть! Это твой знакомый?

— Знакомый, — выдохнула Сальме, глядя на Росса. — очень даже знакомый.

— Кто он? Итальянец?

— Адмирал, — не задумываясь, вымолвила Сальме. И тут же спохватилась: — Так друзья его зовут. У него своя яхта.

— Хильда! — крикнул из-за двери, ведущей в кухню, Кристьян. — Помогай!

Оставшись втроем, Сальме взяла на руки девочку, подошла к Россу, стала их поочередно целовать. Ыннелапс положила голову на плечо Сальме и взгляд её упал на газету, которую та держала полураскрытой в руке. Глаза девочки вдруг застыли на одном из слов в заголовке. Пальцем она показала на это слово и Сальме стала читать вслух: «Vanemaid… Lapsed kaotavad oma vanemaid»[19]. Вроде, она узнала буквы и даже слова.