Олесь Бенюх - Гибель "Эстонии"
— Одно наложилось на другое, пьянка на качку или наоборот. Дай-ка сюда это послание, а ты пока хлебни чего душа примет — горького или сладкого, и он подвинул к Яку несколько початых бутылок. Телеграфист выбрал клюквенную «Смирновку», выпил залпом полстакана, крякнул, отер губы тыльной стороной ладони, сказал:
— Ты вроде по имени и фамилии эстонец — Янар Лепп. А языка не знаешь. Вон тебе даже Антс из Мыйзакюла по-английски телеграмму строчит.
— Что? — оторвался новичок от бланка. — Ааа… Я родился в Буэнос Айресе.
— Да, и внешность у тебя того… тамошняя. Ты извини за любопытство, о каком экзамене идет речь?
— Экзамен? На компьютерщика-оператора. В Стокгольме.
— Что ж, успеха тебе, Янар Лепп. Я хлобыстну за это ещё чуток. Aite!
И он исчез за дверью. Прочитав телеграмму ещё раз, Хосе Бланко посмотрел на спящих, подмигнул, тихо произнес со зловещей улыбкой: «По-лундра!» Снова прилег, обдумывая предстоящие действия, пощупал широкий водонепроницаемый ремень, в котором находились три пачки стодолларовых купюр и кредитные карточки. «Наконец-то наш «голубой» гринго решился на истинно мужской поступок. Это будет чувствительный удар по ненавистному Дракону. А дальше… дальше я и до Рауля доберусь. Пусть сам погибну, но его глотку перерву!»
Адмирала в его люксе не оказалось. Як объявил из радиорубки: «Господин Луиджи Торини! Вам срочная телеграмма. Пожалуйста, сообщите, где вы находитесь!» И почти тут же раздался телефонный звонок: «Я в комнате отдыха на восьмой палубе». Когда телеграфист туда добрался (качка заметно усилилась), Луиджи Торини разливал по стаканам «Johny Walker» (black label). На диванах и у стола, на котором стоял ящик виски и тарелки с закусками, расположились десять женщин и пять мужчин, продавцы магазинов, закрывшихся из-за качки.
— Это ничего, что покупатели разбежались, — успокаивал он расстроенных негоциантов. — Завтра с утра будет штиль и до Стокгольма вы сумеете распродать весь свой замечательный товар.
Ближе всех к гостеприимному Луиджи сидела кукольная блондинка, Вайке Ягомяэ из ювелирного салона, и Як сразу понял, что этот богатый пожилой господин из люкса положил на неё глаз. Як вздохнул (он и сам был не прочь приволокнуться за пухленькой красоткой, да разве против тугого кошелька попрешь!) и вручил телеграмму обладателю роскошных усов и бакенбардов. Быстро пробежав её глазами, он небрежно сунул бланк в карман брюк. Як ждал, что он расстроится, как никак банк отказывает в кредите на приобретение дома. Но, похоже, у этого Торини не один дом и кредиты его не очень волнуют.
— За удачу в делах и любви всех прелестных дам, путешествующих на божественной «Эстонии», — радостно оживился он после пятисекундной напряженной паузы, вызванной чтением телеграммы. — И вы, вы тоже пожелайте им того же, молодой человек, — и Як получил свой стакан.
Торини наклонился к Вайке, чей день рождения отмечался, сказал что-то сквозь улыбку и удалился. Почти сразу же за ним вышел и Як, но обладателя усов и бакенбардов и след простыл.
Последним телеграмму получил Карл Кулласепп — Моцарт. Он располагался один в небольшой двухместной каюте второго класса. Около одиннадцати вечера он ушел в Адмиральский паб и оставил в дверях соответствующую записку. «Как будто знал, что его будут разыскивать», — подумал Як, прочитав её. Когда он добрался до указанного в записке бара, там — в отличие от всех других ресторанов — было людно. Рекой лилось пиво, многие выпивали и более крепкие напитки. Огромного роста детина, похоже, один из членов делегации из Выру, встав на стул и размахивая литровой пивной кружкой, дирижировал нестройным, но веселым смешанным шведско-финско-эстонским хором:
«Vana Kuusti ostis valge hobuse,Ostis valge hobuse!Kuusti, Kuusti anna piitsa,Oma valge hobusel.»[16]
Чтобы удержаться на ногах, детина наклонялся то вперед, то назад, то вдруг выделывал такие коленца, что захмелевшие хористы хохотали до колик.
— Господин Кулласепп! — пытаясь быть услышанным, что есть мочи выкрикнул Як.
— В чем дело? — также громко ответил неприметный мужичок, оторвавшись от кружки и сверля телеграфиста неприязненным взглядом.
— Вам срочная депеша, сэр! — балансируя между столиками, Як чуть не упал, но мужичок неожиданно сильными руками удержал его.
— Вот это хватка! — воскликнул он, морщась от боли в плечах, за которые взял его маэстро. — Вам не Карлом Кулласеппом, вам впору Йоханнесом Коткасом зваться.
— Весом не вышел, — ответил мужичок, читая телеграмму.
— Ну вот, — пробормотал он разочарованно, — опять сестра родила девочку.
— Чудак! — загремел детина. — Девочки — это же к миру, радоваться должен. За здравие новорожденной!
Все были рады очередному поводу для тоста. Один лишь новоявленный «дядя» был явно раздосадован.
— Мы мальчика ждали, — хмуро повторял он, пробираясь к выходу.
В нескольких столиках от Моцарта сидели Сальме и Росс. Перед ужином они забежали на часик в сауну и теперь отдыхали, потягивая бочковой «Хайникен». В эту ночь Иван решил не выпускать Моцарта из вида. Никаких конкретных подозрений у него не было. «Не интуиция, а наваждение какое-то», — злясь на самого себя, раздраженно подумал он, сказал Сальме, что отлучится туда, «куда царь пешком ходил», и направился за Моцартом. «Срочная депеша, — повторил он мысленно слова телеграфиста. — Пришла на паром ночью. Более чем странно».
Коридор был пуст, лишь в дальнем его конце промелькнула фигура вахтенного матроса. Росс посмотрел на часы, была половина первого. «Четко работают ребята, — одобрительно отметил он. — Каждые полчаса обход и регистрация всей контрольной аппаратуры. Можно кремлевское и даже астрономическое время сверять».
Иван вернулся в паб и позвал Сальме.
— Что стряслось? — спросила она, когда он, поддерживая её за руку, заторопился вдоль по коридору к лифту.
— Думаю, лучше нам отлежаться в каюте, — сказал он мягко, ловя её в свои объятия. Сын Кроноса и Реи сердится все сильнее.
— А я решила, что ты отправился выяснять отношения с моим напарником.
— Вроде нам выяснять-то нечего, — эти слова Росса прозвучали неубедительно. И потому он добавил: — А вот телеграмму, её истинный смысл и — главное — её срочность я очень хотел бы разуметь.
— У тебя будет время это сделать, — успокоила она его. «Чего, чего, а времени будет навалом, вагон и маленькая тележка», — скептически хмыкнул он. Наконец, они зашли в каюту Сальме. Иван уложил её в постель, накрыл пледом, сам устроился в кресле. Посвист ветра и надсадное уханье волн сливались в оглушительный поток адской какофонии. Сальме задремала. Иван никак не мог отделаться от мысли, куда подевался Моцарт. Набрал номер телефона каюты, никто не ответил. Где, где он может быть? Не к девушке же на свидание отправился он в такую качку. Нет, тут что-то другое. Что? И это «что» находится в прямой связи со срочной телеграммой.
Не успел Росс положить трубку, как аппарат призывно замурлыкал мелодию песенки «Мой милый Августин».
— Да, — сонным голосом выдохнула Сальме в укрепленный на стенке над её головой изящный пластиковый тюльпан.
— Сальме? — раздался в трубке сквозь шумы мужской голос.
— Я, — она сделала жест рукой, призывая Росса приблизиться.
— Это адмирал Чан Дун. Ты меня слышишь? Я с автопалубы, сюда льет вода. Через двадцать-тридцать минут «Эстония» будет на дне моря. Подымайся на верхнюю палубу, отыщи плот и…
Голос смолк. Раздался мощный удар металла о металл. Погас свет. Почти сразу же он вновь включился, но был уже вдвое слабее.
— Ты видишь, корабль дал легкий крен вправо, — Иван подхватил Сальме на руки и, раскрыв ногой дверь, выскочил из каюты. Пронзительно завыл сигнал тревоги. Сальме встала, ухватившись за поручень.
— Мы должны быть на автопалубе, там наверняка требуется помощь.
— Я — да. Но ты… Ты женщина, — возразил Росс. — И ты слышала, что сказал адмирал.
— Женщина! — крикнула она и он залюбовался ею — так вдохновенно-прекрасно было её лицо, такой силой и решимостью сверкали её глаза. — Любящая. Без тебя мне жизни нет. Куда ты, туда и я.
Лифт быстро опустился до второй палубы. За переборками раздался глухой удар. Еще. И ещё — с нарастающей силой. «Машины сорвались с креплений», подумал Росс, открывая дверь на автодек. Невдалеке от входной лестницы они увидели двух мужчин по колено в воде с пистолетами, направленными друг на друга. Паром качнуло, по полу побежала волна и почти одновременно раздались два слабых хлопка. Стреляли Моцарт и Хосе Бланко.
IX. Save our souls!
На автомобильную палубу адмирал вышел первым из троих, получивших телеграммы. Обычно на ней болталось много всякого люда — члены команды, пассажиры. Теперь там не было ни души. Отступив от пульта управления на два ярда, адмирал вскрыл переборку и отыскал нужные провода. «Механик толковый малый, — подумал он, вспоминая недавний ознакомительный тур. — Его бы я взял в свою команду. Так… замкнем здесь. Готово. Теперь на мостике все время будет гореть успокоительный зеленый глазок». Затем он подошел к пульту и, перекрестившись, нажал кнопку открытия «атлантического замка». Прошло несколько секунд и мощный удар встречной волны обрушился на герметически закрытые въездные ворота. «Есть такое дело! — удовлетворенно отметил он. — Визир поднят. Теперь осталось выпустить гидрозащелки ворот. Кажется, вот эти рычаги. Они! Император Кан Юай, задание вашего величества выполнено». И в этот момент он позвонил в каюту Сальме. «Надо бы и Моцарта предупредить. Пакостный стервец. Но ведь наш», — подумал он. И услышал за спиной скрежет металла и несколько глухих ударов. Обернувшись, он едва успел отскочить в сторону — громада трейлера, сшибая легковые автомобили, мчалась на ворота. «Кто-то раскрепил найтовы! — пронеслось в его сознании. — Кто?» И тут адмирал увидел вдали Моцарта. «А этот фрукт с какой стати здесь шляется в такое время? — адмирал втиснулся в небольшую нишу в стене. — Дракон продублировал то же поручение? Исключается. Моцарт не имеет визы стопроцентной надежности. Я помню — его дважды проверяли. Значит, он здесь…
