Неупокоенные - Альбина Равилевна Нурисламова
Подъехав к дому, Тимофей посигналил, и дверь тотчас распахнулась. На пороге показался мужчина в джинсах и водолазке с высоким горлом – Иван. Все те же черные волосы ежиком, широкие плечи, правда, похудел заметно. Добежав до ворот, Иван отворил их и замахал руками, приглашая гостя заехать во двор. Что тот и сделал.
Увидев, что друг запирает ворота, Тимофей почувствовал себя спокойнее. Нервировали его Топольки и их обитатели. Вышел из машины, потоптался, разминая ноги. Иван приблизился, улыбаясь, протянул ладонь:
– Приехал все-таки! Ну ты молоток, конечно.
Поручковались, обнялись. Иван был рад искренне, неподдельно, и Тимофею стало совестно, что не хотел общаться, да и ехал сегодня без особого желания.
Отправились в дом. Крыльцо было кривоватое, все кругом выглядело неприбранным: во дворе железяки валяются, дверца сарая приоткрыта и болтается на одной петле, скамейка сломана. Впрочем, это в характере Ивана: никогда он аккуратностью не отличался.
Внутри было довольно холодно. Тимофей снял куртку, но ему захотелось натянуть ее обратно.
– Обувь можешь не снимать, – разрешил хозяин.
Они прошли через сени, оказались в большой комнате. Помимо нее, как сказал Иван, в доме имелись две комнаты и кухня.
– Не хоромы, но мне хватает.
Дом, как сказал бы знакомый риелтор, «с бабушкиным интерьером»: желтенькие обои в цветочек, тюлевые занавески, старомодная мебель – стенка, круглый полированный стол, продавленные диваны, расшатанные стулья.
– Ты садись давай, садись к столу, – пригласил Иван. – Сейчас тарелки организую, выпьем с тобой. Ты голодный?
На столе стояла бутылка водки и рюмки. Тимофей вытащил из пакета свой вклад: банку оливок, маринованные огурцы, колбасу и сыр в нарезке, шоколадный торт (Иван обожал такие, с орешками, съедал по штуке в один присест), коньяк. Тимофей пил мало и редко, но за встречу придется. Тем более он надумал попроситься на ночлег.
Иван ушел на кухню, вернулся с тарелками и вилками. Потом ушел еще раз, принес блины с медом, рисовую кашу с изюмом и пироги.
– Ого, печь научился?
– Соседка печет. Событие же как-никак. – Иван улыбнулся. – А ты зачем столько всего привез? Я, выходит, и на визит напросился, и на ужин.
Он нахмурился, и Тимофей поспешил сказать:
– Ты извини, что я пропал. Завертелось как-то все. Номер сменил, забыл тебе сообщить. Про то, что на почту можно писать, забыл, а ты молодец, вспомнил, написал. Я про тебя часто думал, но не сообразил, как найти.
Это была ложь, но Тимофей решил, что она во благо.
Иван кивнул, улыбнулся грустно. Может, не поверил?
Некоторое время они неловко молчали, сидя за накрытым столом.
– Ешь, я не очень голодный, – выдавил наконец Иван и разлил водку по рюмкам, оставив коньяк нетронутым.
Тимофей положил себе по чуть-чуть всякого-разного, чтобы не захмелеть на пустой желудок, с непривычки.
– Ты написал, тревожит тебя что-то, – осторожно сказал он.
– Есть такое дело. Одиноко мне, тяжело. Поговорить, пообщаться хочется, а не с кем. Всякий себя слышит. И погода тоскливая.
– Погода! – хохотнул Тимофей, желая разрядить обстановку. – Осень пройдет, зима будет, а там и весна. Это поправимо.
– Ты не понимаешь. Пусто у нас.
– Как же пусто, когда полная деревня народу? – удивился Тимофей. – Я, пока ехал, видел людей и в деревне, и около нее. Подумал еще, вот же неугомонные, шатаются под дождем!
Иван поднял на него глаза и улыбнулся.
– Ты молодец. Карьеру сделал, а? Как и мечтал. Машина крутая. В начальники выбился?
– Не прям в начальники. – Тимофей коротко рассказал, где он сейчас, чем занимается.
Что-то в поведении Ивана настораживало, и вскоре он понял, что именно. Приятель был, как пришибленный: шумливая говорливость его покинула, смотрел грустно, не подкалывал, исчезла раздражающая привычка поминутно прикасаться к собеседнику, чтобы привлечь внимание к сказанному.
«Заболел, быть может?» – подумал Тимофей, соображая, как подступиться к этому вопросу.
– А родители где? Или один живешь?
– Они здесь не жили никогда, в город переехали давным-давно, я еще не родился. Отец помер, мать там и живет, в городе, сестра с семьей тоже. А это бабушкин дом, она умерла, а дед на севере работал, погиб.
Иван мотнул головой, указывая на стену, где висели фотографии в рамке. На одном снимке – молодые мужчина и женщина: головы сдвинули друг к другу, позы деревянные, глаза неулыбчивые. На втором – та же женщина, но в почтенном возрасте, на вид около семидесяти. Морщины, потускневшие глаза, истончившиеся губы, седые волосы.
– Понятно, – сказал Тимофей, испытывая жалость к другу, который оказался в одиночестве.
Жены, видимо, не было. Собственно, жены и детей и сам Тимофей еще не имел и не собирался, это дело наживное.
– На мотоцикле гоняешь? – спросил Тимофей, думая, что сможет перекинуть мостик к теме здоровья, если Иван ответит отрицательно.
– Отъездил свое, – сухо проговорил Иван и выпил, со стуком поставив рюмку на стол.
В его словах было столько горечи, что Тимофей не решился расспрашивать дальше. Умолк, ожидая, что еще скажет хозяин дома.
– Так и живу, братишка. А люди-то… Говоришь, полно народу. Твоя правда, в Топольках много кто обитает.
Последнее слово не понравилось Тимофею. Зловеще прозвучало, и он спросил, хотя и не собирался:
– Что-то с ними не так? С жителями? Они странные.
Иван пожал плечами.
– Мертвые просто. Чего странного.
Тимофей оторопел. А потом сообразил: шутка! И неуверенно засмеялся.
– Зря смеешься. – Взгляд Ивана, направленный на гостя, сделался неприятным, хитрым, лисьим. – Топольки – место непростое. Тут, видишь ли, мертвые оживают. Кого схоронили на местном кладбище, кто помер в этих краях, тому покоя не знать. Застревают почему-то на земле. Вот и бродят.
– Ты спятил?
– Говоришь, погода сменится? Нет, брат, у нас всегда морось туманная. Те, кого ты видел, – покойники. Одни в поле замерзли, другие в лесу заблудились. Или сердце прихватило, как у бабули моей. А молодняк-то приметил? Эти на машине разбились, покататься решили после дискотеки.
Внезапно в соседней комнате заскрипело, зашаркали шаги – старческие, слабые. На пороге показалась старуха. Тимофей, чувствуя, как кружится голова, узнал пожилую женщину с портрета.
– Гляди-ка, бабуля встала! – громко сказал Иван.
– Не лежится, – прошамкала она.
Тимофей вскочил и попятился.
– Это розыгрыш? Один из твоих идиотских розыгрышей? Бабушка твоя жива на самом деле, да?
Старушонка затряслась от смеха.
– Нет, милок, уж тринадцать годков как померла. А ты кушаешь плохо. Брезгуешь, что ли? А ведь надо поминальное-то кушать, надо!
До Тимофея дошло, что на столе, кроме принесённого им, стоят блины, мед, кутья, пироги – то, что подают на поминках.
– Прекратите! Вы сумасшедшие!
Он
