Акиф Пиринчи - Кошачьи

— Почему? — спросил я, немного оробев.

— Потому что ты впервые сказал про дело жизни, Френсис. Ты сам разве не понимаешь? Он хочет, чтобы дело его жизни, которому он отдал столько своего труда, было признано другими или даже продолжено. На мой взгляд, тоже определенным собратом. Он осознанно предпринял усилия, чтобы быть разоблаченным. И хочет сообщить нам, что между тем перешел к поиску последователей, потому что по каким-то причинам это дело стало ему не по плечу.

— Странный метод завоевывать сторонников.

— Верно. Но и сам парень странный. Он как загадка, нет, он и есть загадка и ждет того, кто ее разгадает.

— Мог бы по крайней мере выражаться конкретнее. В сложившихся обстоятельствах мы вообще могли бы не выяснить, что им, собственно, движет.

— Не волнуйся, Френсис, рано или поздно мы правильно истолкуем его знаки и нападем на след.

— Твои слова, да Богу в уши. О'кей, отложим до поры до времени этот аспект истории и поговорим о единственном подозреваемом, который у нас есть на данный момент. Джокер! Что ты о нем думаешь?

Паскаль снова взобрался на свою королевскую подушку и уютно улегся.

— Очень выгодный подозреваемый. Он подсмотрел драму в лаборатории, а потом улучил шанс, чтобы сплести мученическую религию о страданиях Клаудандуса по классическим библейским традициям, что он и воплотил. Себя он, само собой, провозгласил всемирным представителем пророка. Этот пост давал ему много власти и особое положение в районе. Но кто же в действительности знает, что именно он тогда видел или, лучше сказать, чему научился у этих жестоких людей. Возможно, из-за непрестанного общения со злом перегорела система безопасности под его черепной коробкой. Возможно предположить такое или?..

— Исайя говорил о голосе пророка, который звучал в шахте, а не о голосе Джокера.

Паскаль скривился.

— Он изменил свой голос. Этот Распутин и не на такое способен. Впрочем, кроме Исайи, он единственный, кто знал о катакомбах и об их практической функции поглощения мусора.

— Не считая великого незнакомца!

— Если он вообще существует.

Я лег на паркетный пол и растерянно смотрел перед собой. Конечно, все, что говорил Паскаль, было логично и звучало, черт побери, убедительно. Но разве эта великолепная мистическая история была достойна такой простой, если не сказать дешевой, развязки? Итак, Джокер должен быть подлецом. Религиозный фанатик, которого я подозревал еще с той ночи, когда повстречал его как церемониймейстера болезненного ритуала, самоистязания. Все его явление включало в себе нечто дьявольское, всемогущее, жестокое, так что он превосходно подходил на роль хладнокровного убийцы. Но именно примитивность этой роли порождала во мне бесконечное чувство сомнения. Все подходило как нельзя лучше. Конечно, не признаваясь себе, я думал об этом подлом святоше. Он то и дело выползал как непобедимая змея из глубочайших глубин моего подсознания и гудел своим наводящим ужас басом: «Я — убийца! Я — убийца!» Но я все же отказывался слушать громовой голос, вообще воспринимать его существование. И вот не обремененный такого рода сомнениями Паскаль так быстро и легко подтвердил мои предположения, что я был просто обязан взглянуть в глаза фактам. В действительности, если скрупулезно взвесить все многочисленные «за» и «против», только Джокера и стоило рассматривать как убийцу. Но что-то во мне сопротивлялось принять решение, которое казалось слишком очевидным, чтобы быть правдой. Я верил, что у меня имеется еще один козырь, чтобы расшевелить Паскаля.

— А что скажешь насчет странной старо-новой породы, той, которую Синяя Борода представляет как результат забавного случая? — Я лукаво подкинул мысль для размышлений.

— Порода убийц профессора Претериуса! — просиял Паскаль.

— Да. Порода убийц Претериуса. А что, собственно, противоречит этому? Разве то, что такое предположение забавно, но логично, — ответил я как упрямый ребенок. Паскаль же не поддался на провокацию и улыбался как придерживающийся прогрессивного воспитания отец, который в состоянии обнаружить ростки творчества, даже если его ребенок попросту упрямится и капризничает.

— Здесь важна не только логика, Френсис, хотя должен признать, что в этой теории что-то есть. Она слишком прилежно скомбинирована, если я могу так выразиться. Ты забыл, что для возникновения новой или «староновой» породы не обязательно требуется искусная селекция, то есть манипуляция человеческими руками. Короче говоря, ты забыл так называемого «слепого часовщика», непостижимые скрещения случайностей, капризы матушки-природы. Как раз она ежедневно порождает новых любимчиков, не догадываясь о собственной чудесной работе. Выражаясь кратко, новые породы появляются также благодаря игре случая. Смотри, девяносто и девять процентов наших собратьев спариваются абсолютно бесконтрольно, без какой-либо системы. Естественно, что при этом возникают до сих пор неизвестные помеси. Какой вывод мы должны сделать? Новая порода — это результат естественного хода событий. Итак, не пренебрегай не только логикой в твоей теории о породе убийц, но и не-логикой, в том числе возможностью совпадений, мой дорогой.

— Ты полагаешь, моя милашка и ее родичи — продукт естественной селекции?

— Крепко сказано. При этом я не опровергаю твою теорию, потому что мне не хватает доказательств моей собственной. Зато на моей стороне старая добрая теория вероятности.

Старый хрыч был гениален, это следовало признать без возражений. Потому что пока я строил хитрые предположения, а потом изо всех сил изобретал запутанные причины и оправдания для них, он запряг коня с правильной стороны и исходил из вероятности и естественных причин. Я совершил ошибку, выстраивая сложные системы и при этом игнорируя, что в мире существуют и совпадения, и случайности. Другими словами, Паскаль думал логично, но притом просто, я же логично и сложно.

— Ты как всегда прав, Паскаль, — простонал я, признавая свое бессилие. — Если позволишь, я хотел бы перенести на завтра продолжение этого обмена мыслями, чтобы по крайней мере сохранить хоть каплю самоуважения.

Между тем наступил вечер, и за огромным стеклом позади моего черноволосого учителя я увидел, что таинственная тьма легла на заснеженные сады, лишив света даже романтично кружащиеся снежинки. Черное на темном. Вдруг у меня возникла странная идея, что доминирующая черным цветом сцена, на которой я находился, является своего рода негативом моего последнего сна.

Паскаль заметил мой отрешенный взгляд и покачал головой, усмехаясь.

— О нет, мой друг, ты истинный всезнайка. Только ты привнесешь для разгадывания этой шарады решающую идею. Возможно, у меня есть некоторое понимание дела и дар к трезвым размышлениям, но мне не хватает интуиции. Без этого любой гений бессилен. Самое худшее мучение нашего времени — это большое число полуталантов, которые безмерно переоценивают себя. Я, во всяком случае, знаю себе цену.

Я хотел протестовать, но вдруг Паскаль повернул голову в сторону и привстал с подушки, словно что-то у меня за спиной вызвало его неудовольствие. Я быстро обернулся и увидел превратившегося в бесформенный снежный ком Синюю Бороду; он громко сопел и барабанил в дверь. На кончиках его шерсти висели обледеневшие сосульки, нос пылал как спелый помидор. Полагаю, на мордочке Паскаля появилось выражение досады и отчаяния, вызванное дерзким поведением навязчивого гостя.

Искалеченный эскимос оставлял огромные грязные следы и маленькие лужи на недавно натертом паркетном полу. Вершиной его бестактности было остановиться прямо перед нами и основательно отряхнуться от снега; теперь не только пол, но и мы сами были забрызганы с ног до головы. Паскаль тихо застонал и чуть заметно потряс головой. Благодаря своей слоновой толстокожести Синяя Борода, конечно, ничего не заметил. Наш хозяин не прибег к скандальным требованиям и сохранял железную выдержку.

— Где Джокер? — наконец спросил я.

— Его нет. Исчез.

— Что это значит?

Он сел на мокрые задние лапы и снова затряс головой.

— Я влез в дом через открытое окно в туалете. Поставил все вверх дном, пока искал его преподобие. Я проник даже на этот проклятый склад на чердаке, а это было довольно жутким делом. Полки там просто ломятся от фарфоровых статуэток, которые представляют нас в натуральную величину. Тигры, ягуары и леопарды тоже высятся друг на друге. Все из фарфора, и все ужасно похоже на настоящее. Но Джокера там не было и в помине. Ну, потом я стал звать его. Кричал и кричал, пока совсем не охрип. Когда больше ничего не оставалось, навел справки в округе. Все говорят, что не видели его с последнего заседания.

— Убит! — пронзительно вскричал я.

— Нет, исчез, — сдержанно поправил Паскаль. — Он знал, что ты уже близко, чтобы схватить его, и поспешно скрылся. Так похоже на нашего чертова Джокера.