Акиф Пиринчи - Кошачьи
— Я знаю эту семейку.
— Они так многочисленны?
— Черт побери, да. Похоже, недавно выведенная порода, которая особенно в цене. Скоро весь район наводнят эти надутые воображалы. Каждый год ограниченным людям приходят в голову все новые идеи ограничений — как облагородить наш вид. На этот раз они оплошали со своим исчадием.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Эти звери не такие, как мы. Ну, да, почему-то у меня сложилось впечатление, что у них во время процесса выведения утрачена способность приручаться. А новички еще более дикие, недружелюбные и опасные, чем их предки.
— Как хищники?
— Не совсем. Иначе люди испугались бы, струсили и не стали держать их, верно? Иногда я думаю, они только изображают из себя послушных братьев меньших, чтобы получать свой корм, иметь крышу над головой, а сами могут преспокойненько заниматься темными делишками. Грязные эгоисты. Во всяком случае, они с нами не общаются, и я их терпеть не могу. Что ты еще хочешь знать?
— Пока мне достаточно. Давай примемся за дело, его надо завершить, пока не стемнело.
Так как Густав из-за мороза закрыл все без исключения окна и двери, мы разыскали его в гостиной и попросили, мяукая, выпустить нас на свободу. Ремонт той комнаты свелся пока только к побелке потолка. За неимением рабочего места мой друг уже поставил здесь массивный письменный стол и раскидал на нем свои роскошные диафильмы и научные доклады. Он годами носился с нереальным проектом — издать объемную книгу о египетской богине Бастет. Каждую свободную минуту Густав трудился над этой книгой как одержимый. К сожалению, он приближался к своей цели миллиметровыми шагами — приходилось то и дело прерывать поиски и исследования, чтобы штамповать жуткие романы ради хлеба насущного. Так как новая квартира пробила в бюджете дополнительные финансовые бреши, Густав заслал даже в журналы для тинейджеров «настоящие классные» эпосы типа «Как у меня началась первая менструация и появились прыщики». Самое худшее, что он изобразил на бумаге, была халтура по всем критериям с сенсационным заголовком «Директор моей школы изнасиловал меня в своем кабинете!» (подзаголовок: «Шесть раз он насиловал меня, шесть раз, прибегая к жестокости!» Чтобы иллюстрация беспредела побила все рекорды, возможно, я бы лично еще дописал: «Потом я родила шестерых!») Но как бы усердно Густав ни занимался проституцией ради любимых денег, его сердце ни на минуту не переставало принадлежать мистериям Древнего Египта. Еще не изученному в полной мере культу богини Бастет предстояло стать темой его четвертой книги, и он изучал египтологию и собрания музеев всего мира. Бесчисленными днями и ночами Густав сидел над трактатами, документами и фотографиями настенной живописи и обстоятельно изучал их. Подготовка этой книги доставляла ему особую радость, так как поклонение богине Бастет, воплощению материнства, плодородия и других женских добродетелей, тесно переплелось с поклонением моему виду. Благодаря раскопкам известно, что богиня сама часто изображалась в виде кошки.
Густав как обычно сидел за своим письменным столом и потел над какими-то иероглифами, когда Синяя Борода и я вошли в гостиную и громко дали ему понять, что мы хотим покинуть дом. Сперва он решительно потряс головой, пролепетал на знакомом детском языке какие-то жуткие сказки про мне подобных, которые нашли свой конец в снежных сугробах, но все же смягчился и открыл окно в туалете.
На улице я еще раз вдолбил Синей Бороде, что он просто обязан строить из себя хама, если Джокер начнет отказываться от разговора. Потом наши пути разошлись, я побрел по глубокому снегу, потом по ограде в направлении места обитания Паскаля.
Пока я вдыхал ледяной воздух и любовался зимним пейзажем садов, мне вспомнились утренние шуры-муры. «Я не отношусь ни к какой породе», — сказала она. И еще: «Все объяснится однажды само собой». Она сделала тайну из своей породы и предсказывала, что та — и новая, и старая, и другая. Что все это должно значить? «Никакая порода» не существовала. Каждый из нас относился к какой-то породе. Это был просто незыблемый факт. Замечание Синей Бороды «они с нами не общаются» окончательно сбило меня с толку. Потому что, по воле случая, все как нельзя лучше подходило под теорию породы убийц. Но к черту все теории! Что-то сопротивлялось во мне и не принимало того, что божественное создание или ее сородичи — убийцы. Я не знал, почему так беспощадно опровергаю это предположение, но оно мной не рассматривалось. Может, я влюбился? Или так проявлялся мой безошибочный инстинкт? В итоге я утешил себя мыслью, что не стоит думать о поимке преступника, прежде чем не будет точно установлен мотив.
Наконец я добрался до старого дома, который выглядел как на рекламе ирландского виски: заснеженная крыша, ярко горящие окна и живописно дымящая труба. К сожалению, на этот раз задняя дверь была закрыта, так что мне пришлось обойти вокруг дома и поискать лазейку. Ее я обнаружил на боковой стороне здания, там, где находились окна подвала и откуда вела узкая дорожка на улицу. Превосходно! Что было для него характерно, хозяин Паскаля нашел идеальное решение для предоставления свободы передвижения своему любимцу. В самом низу у стены был прорублен лаз специально для нашего брата, который, само собой, отлично вписывался в суперсовременный интерьер. Лаз состоял из дыры величиной в тарелку, обрамленной сверкающим серебром стальным кольцом. Дверью служили сложенные веером пластмассовые пластины. Нужно было слегка толкнуть головой, чтобы они открылись, как автоматически срабатывает вспышка фотоаппарата. А как только проскочишь через дыру, пластины снова смыкались.
Я прямиком прошагал в кабинет, но на этот раз вместо Паскаля за компьютером сидел хозяин собственной персоной. Я бы с радостью внимательно рассмотрел в подробностях этого модного янки с косичкой на затылке, как у Карла Лагерфельда. Но в настоящее время, Бог видит, у меня были другие проблемы.
Паскаля я обнаружил в почти пустой гостиной, там, где стены были украшены изображениями гениталий. Он дремал на большой багряной бархатной подушке с золотистыми декоративными шнурами, на каждом углу которой висела великолепная кисть. Все помещение освещалось тремя маленькими, встроенными в потолок галогеновыми лампочками, которые бросали узкие пятна света на паркет.
Взгляд на Паскаля вызвал у меня ассоциацию с седым королем из трагедии Шекспира. И действительно, Паскаль вел королевскую жизнь под защитой своего заботливого и щедрого хозяина. Подумав об этом, я вспомнил обо всех измученных, избитых, с содранными шкурами созданиях, которым не выпало столько счастья, как ему. Твари, которые шутки ради были изуродованы человеком, твари Божьи, которые человек использовал, чтобы немного поиграть с ними, пресытиться и вышвырнуть прочь; твари, которые голодали на глазах у сытых людей; твари, которых жестоко убивали, потому что из их шкур хотели сшить шубы или перчатки; твари, которых варили заживо, потому что приготовленные так они считались вершиной кулинарного искусства; твари, погибшие под грузом, который должны были ежедневно носить; твари, которые ничего в своей жизни не видели и не знали, кроме того, как наблюдать из своих тесных клеток корчащих рожи людей или показывать какие-нибудь глупые, совершенно несвойственные их виду номера; твари, которые стали гомосексуальны, изнасилованы, насильно онанировали, калечили сами себя, пожирали собственных детей, впадали в апатию и депрессию, убивали себе подобных и в конце концов совершали самоубийство, потому что сидели в тюрьме с романтично звучащим названием зоопарк, где ими восхищались, восхищались и восхищались, пока они не совершали от отчаяния эти ужасные вещи; твари, которые с каждым днем лишаются своих естественных ареалов обитания, потому что человеку требуется все больше природных ископаемых. Да, существовали привилегированные животные, как Паскаль, которые вели прямо-таки райскую жизнь среди людей. Но этот факт не утешил меня ввиду мировой трагедии. Единственное, что придавало мне мужества, — обманчивая надежда, что люди однажды вспомнят о запыленном договоре, который в доисторические времена подписали с нами, потом, однако, позорно нарушили. Они признают свои ошибки и попросят нас о прощении. Конечно, это не было так хорошо, как то, что могло бы быть. Но мы были готовы к прощению и согласились бы не ставить в счет все наши пролитые из-за них слезы. Это была фантазия глупца, но я хотел лелеять ее до конца своих дней; я твердо верил, что только мечты могут победить грязную действительность.
Паскаль постепенно очнулся от своего сумеречного забытья. Узнав меня, он озадаченно раскрыл старые глаза:
— Френсис! Вот так сюрприз! Почему ты не велел передать через Синюю Бороду, что придешь?
— Не было времени. Произошло очень много важных событий, с тех пор как мы виделись в последний раз, Паскаль. Вещи, которые связаны с серийными убийствами, ускорят объяснение. Мне нужна твоя помощь, прежде всего твоя игрушка.
