999,9… Проба от дьявола - Юрий Гайдук
— Слушай, Сергеич, а может, ты все-таки ошибаешься и те пули, что ребят нашли, предназначались все-таки Дутому? Может, обидел кого-то Егорка?
Кудлач отрицательно качнул головой:
— Не та птица Дутый, чтоб по его душу такую музыку заказывать. Если бы кто из серьезных людей пожелал с ним разделаться, то сделал бы это тихо, скромно и без особого напряга, а тут… — Он зашелся тяжелым лагерным матом, и на его лице, которое продолжало носить на себе несмываемую печать российской зоны, заиграли вздувшиеся желваки. — К тому же этот бельмондо с тараканом в голове, эта хавка зачуханная еще за пару недель до этой ночи растрезвонила по всему городу, будто сам смотрящий будет поздравлять его от имени российских князей, что будет много приглашенных со стороны и светит ему едва ли не… короче, уже видел себя в законе, шланбой чеканутый[14].
— Это уже более чем серьезно, — протянул Крымов, думая даже не о Дутом, которого разъяренный и в то же время выбитый из колеи смотрящий нарек шланбоем чеканутым, то есть психически ненормальным человеком, а о том, какой бы поворот могло поиметь дело по выводу черного золота, прими вдруг воронцовский пахан приглашение Дутого. Судя по всему, стрельба в основном велась по гостевому столику, где должны были восседать особо почетные персоны.
— Вот и я о том же, — глухо процедил Кудлач, исподлобья наблюдая за гостем, — это уже более чем серьезно. Сегодня вечерком ко мне люди подъедут, чтобы обсосать случившееся и подумать о будущем, но каждый из них будет гнуть свой собственный интерес, а мне нужен объективный разбор, возможно, даже совет.
— Думаешь, что это все-таки Жомба? — догадываясь, что более всего волнует Кудлача, спросил Крымов.
Хозяин дома только невразумительно пожал плечами.
— А если это Гришка Цухло со своими отморозками?
— Всякое, конечно, может быть, но… Да нет же, нет, — вскинулся Кудлач. — У этого шизика хоть и много говна да гонору, однако запал не тот. Да и смысла нет авторитетных людей против себя настраивать.
В этот момент со стороны дома показалась шкафоподобная фигура Малыша с корзинкой в руке, и Кленов произнес устало:
— Ладно, будет еще время покалякать, а сейчас… Не поверишь, но я действительно почувствовал себя заново рожденным. — На его лице застыло нечто похожее на улыбку, и он как-то очень грустно добавил: — Не знаю, как ты, но я… Бывало на строгаче, когда в стакан[15] на пятнадцать суток определят, такая тоска за глотку возьмет, что в самую бы пору счеты с жизнью свести, а тут… только сейчас стал вкус жизни понимать. И чтобы из-за какого-то пидармота гнойного я стал бы бушлат деревянный примерять… Как говаривал когда-то хозяин[16] на пересылке: херушки вашей семеюшке, здесь вы будете по моим законам и баланду хавать, и нужду справлять.
В беседку поднялся Малыш и стал выставлять на стол разноцветные бутылки, каких, видимо, не имел счастья видеть тот самый хозяин с пересылки, державший в ежовых рукавицах вверенный ему спецконтингент. Французский коньяк и не менее дорогая водка, грузинское вино и три бутылки исходящего слезой «Нарзана». Судя по сервированному столу, Михаил Сергеевич Кленов действительно почувствовал вкус к жизни, и если совершенно недавно высшим блаженством для него была кружка умело запаренного чифиря, пущенная по кругу, то теперь…
— Может, с коньячка начнем? — предложил Кудлач, держа в мосластой руке пузатую бутылку из темного стекла. — Наш лепила на марийской зоне когда-то рекомендовал, уверял, что успокаивает. Короче, толковая вещь.
Крымов согласно кивнул головой: можно, мол, и по коньячку вдарить, чтобы нервишки успокоить. Тем более что ему еще предстояла встреча с цепким, как осенний репей, следователем Воронцовского ОВД, которая могла превратиться в нудный, затяжной допрос. О чем он и сказал Кудлачу, вернее, посетовал на жизнь.
— С чего бы это он вдруг? — изумлению Кудлача не было предела. — Вроде бы все замазано.
Крымов невольно насторожился. «Все замазано…» Просто так подобное не скажешь. Неужто и этот следак ходит под смотрящим?
Эта мыслишка уже давно точила ему мозги, и все-таки в такое не хотелось верить. Даже несмотря на то, что Оськин мытарил его по шитому белыми нитками делу «о наркоте», Антон испытывал к нему нечто похожее на уважение.
— Но ведь дело-то еще не закрыто, — напомнил Кудлачу Крымов. — Может, он еще чего-нибудь накопал на меня? Биография-то, как сам понимаешь, аховая.
Кудлач на это только выругался матерно. Потом долго молчал и наконец просипел, словно старый ворон в ненастную погоду:
— Оно, конечно, от этого волка всего можно ждать, но ведь… — Осекся на полуслове, стрельнув по гостю настороженно-вопросительным взглядом, и закончил угрюмо: — Похоже, они сейчас из-за Лютого волну гонят. Уже многих раком поставили, допытываясь, где был да что делал в ту ночь, когда Лютого заживо сожгли. Только не в том месте ищут, падлы красноперые. Ладно, разберемся!
Смотрящий своих слов на ветер не бросал, и если он пообещал «разобраться» даже со следователем Воронцовского ОВД, а подобное мог обещать только человек, уверенный в своих возможностях… М-да, знать бы, кто его крышует, кто этот всесильный НЕКТО? Ответ на этот вопрос мог быть ключом к той задаче, над которой бился Яровой, и, возможно, мог пролить свет на расстановку тех сил в городе и на золотой фабрике, которые подпитывали воронцовским золотишком националистов Украины.
Подумав об этом, Крымов вздохнул обреченно и потянулся за наполненной рюмкой. Как говорится, пойди туда, не зная куда, принеси то, не зная что. И в то же время с утра выпил — целый день свободен.
Глава 20
До гостиницы Крымова подвозил все тот же Малыш, удобный тем, что всю дорогу молчал и никогда не задавал лишних вопросов. А подумать Антону было о чем, и в первую очередь о Дутом. Судя по тому, с каким пренебрежением, а порой и презрением относился к нему воронцовский пахан, Кудлач знал истинную цену Дутого, однако вынужден был скрывать свое отношение к нему и как бы даже покровительствовал его группировке. Короче говоря, пустозвон, ничтожество, крысятник, и в то же время…
Несмотря на весь этот набор, с которым не очень-то долго походишь в тузах, Егор Блинков сразу же после освобождения остался в городе, хотя имел возможность вернуться в свой родной Питер, каким-то чудом подгреб под себя едва ли не самых удачливых золотонош, остался на плаву после кровавого передела, захлестнувшего
