999,9… Проба от дьявола - Юрий Гайдук
На все про все ушло не более двух-трех минут. Сам же Дутый остался жив только потому, что родился, видимо, не только в рубашке, но также в штанах и в исподнем белье. В тот момент, когда «маски-шоу» расстреливали его стол, он перебрался за дальний столик, где в его честь также возносились тосты.
Когда помещение кафе заполнили стражи порядка, «Ласточка» захлебнулась в дикой женской истерике и не менее страшном лагерном мате, который рвался из глоток воронцовских братков, приглашенных Дутым на праздник души и тела. Сам же виновник этой бойни — никто уже не сомневался, кому конкретно предназначалась прицельная стрельба по столику, на котором плавали в луже шампанского, коньяка и водки остатки букета из красных роз, — все еще не мог выйти из состояния шока и только икал утробно, не в силах справиться с нервным тиком.
Десяток раненых, опрокинутые столы и лужи крови, тошнотный запах которой перебивал даже запахи местной кухни.
Прибывший на место побоища Рыбников разрешил покинуть «Ласточку» только раненым. Опрос свидетелей ничего не дал. Бандиты, ворвавшиеся в кафе, были в черных масках, никто никаких имен не называл, а на одном только мате, при помощи которого они клали мордами в пол кричащих барышень, даже словесные портреты невозможно было выстроить. Единственное, в чем не сомневались воронцовские опера, так это в том, что кровавая бойня в центре города была не спонтанной, а хорошо спланированной акцией по уничтожению дутовского колхоза. И только явная нервозность исполнителей этой акции помешала им довести дело до логического конца. Можно сказать, что Егор Блинков родился в ту ночь вторично.
О покушении на жизнь Дутого Кудлач узнал этой же ночью — позвонил свой человечек из Воронцовского ОВД — и уже до самого утра не мог сомкнуть глаз. Видимо, еще и возраст сказывался. Всего лишь пять лет назад он без особого напряга разводил не только кровавые стрелки, но и самолично ломал шеи особо строптивым беспредельщикам да тем, кто не желал жить по закону, вроде того же Жомбы, а теперь… И водки вроде бы стакан пропустил, и валерьяны рюмаху накапал, а сердечко как начало пошаливать ночью, так и колошматило до самого утра. Правда, малость успокоилось, когда стала рассасываться серая рассветная мгла и за окном забрезжила розовая зорька. Голова раскалывалась от многочисленных «если», однако он точно знал — ночной расстрел в «Ласточке» имел к нему, Михаилу Кленову, самое непосредственное отношение и был вторым звонком перед отправкой на тот свет. Первый звонок — страшное по своей жестокости убийство Лютого, о котором все еще продолжали шептаться в городе.
Боялся ли он за свою жизнь? Вряд ли. За те годы, что провел на зоне и завоевывал авторитет среди славянского крыла многонациональной братвы, одновременно продвигаясь по иерархической лестнице вора-законника, он столько раз ощущал на своей шее прикосновение остро заточенной косы, которую держала в руках костлявая подруга зэка, и столько раз чувствовал на себе ее могильное дыхание, что уже давным-давно перестал чего-либо бояться.
Правда, когда взвалил на себя бремя воронцовского смотрящего, страшился, что не выдюжит ответственности и что после того, как на крышку его гроба упадут комья земли, править балом начнет беспредельщик Цухло или кто-нибудь еще похлеще, хотя бы тот же Жомба. Догадывался, сколько крови прольется и в чьи руки поплывет черное золото, до которого он, будучи смотрящим, не допускал не только особо жадных земляков, но и залетных «старателей». К тому же от черного золота шел вполне приличный процент в общак, и случись вдруг серьезный прокол с его стороны, то этого ему не простил бы общероссийский сходняк. Понимал, поздно будет махать кулаками, когда вызовут на толковище и выборный предъявит обвинение в преступном бездействии и в не менее преступной несостоятельности. В итоге… на ножи, конечно, не поставят, однако позора можно нахлебаться выше крыши.
Это с одной стороны, а с другой…
Он абсолютно точно знал, что в городе уже кем-то прикормлены весьма влиятельные человечки, что им уже дана отмашка на команду «Фас!» и они ждут не дождутся того самого момента, когда он, князь и авторитетный вор Михаил Кленов, поскользнется на какой-нибудь ничтожной сопле, и тогда… Знал он и то, что для него уже заготовлены спецбраслеты, погост, областная дача и вроде бы даже заключение местного лепилы, где будет сказано, что Михаил Сергеевич Кленов получил путевку из-за остановки вконец изношенного сердца[11].
Вот и думай теперь, как поумнее сыграть на четыре звездочки, если против тебя сидит мазевый катала и колода вся из крапленых карт[12].
Когда толкался ночью по дому и доставал из холодильника водку, в дверном проеме нарисовалась взлохмаченная голова Малыша:
— Может, надо чего, Михал Сергеич? — озабоченно прогудел он, с укоризной покосившись при этом на початую бутылку, что красовалась на столе.
Кудлач недовольно хрюкнул. Хоть и привык на зоне к тому, что его обслуживали литерки и гарсоны, яшки со шнурками и прочие шестерки[13], однако та чисто человеческая забота, казавшаяся порой едва ли не сыновьей, которой окружил его Малыш, поимевший столь умилительное погоняло из-за своего роста и богатырского телосложения, иной раз даже раздражала Кудлача, и он рычал на парня. На этот раз сдержался и только отрицательно качнул головой:
— Все путем, ступай.
Малыш вновь покосился на водку, которую не очень-то жаловал, предпочитая сосать отечественное пиво, и все-таки счел за нужное спросить:
— Может, мясца на сковородку бросить? А то ночью да на пустое брюхо…
— Я же тебе сказал: нет. Ступай!
Когда Малыш скрылся в дальней комнате, Кудлач плеснул в стакан еще немного водки, после чего прошел на кухню, достал из резного буфета пачку любимого им «Индийского» чая со слоником, поставил на плиту чайник. Толково сваренный да хорошо пропаренный чифирок, к которому он пристрастился еще в первую ходку на зону, да столь же правильно употребленный, не только успокаивал расшатанные нервишки, но и мозги прочищал не хуже сладкоголосого кума на допросе.
Обхватив ладонями горячую, почерневшую от чифира кружку, верой и правдой служившую ему многие годы, не позволяя забывать лагерную шконку и самодельные прибамбасы в кочегарке, где специально поставленный на это дело варщик готовил чифир, Кудлач сделал первый, самый сладкий глоток и в немом блаженстве закрыл глаза. Теперь можно было и мозгами пошевелить.
