999,9… Проба от дьявола - Юрий Гайдук
Анализируя столь срочный вызов в Москву, а также тот факт, что одновременно с ним вызывается и Яровой, Крымов уже догадывался, о чем конкретно может пойти речь на «большом ковре». После того, как было получено подтверждение о причастности Жомбы и его боевиков к «Возрождению», кое у кого из руководства ФСБ уже зачесались руки по скороспелым арестам предполагаемых «возрожденцев», окопавшихся в России.
Господи, сколько оперативных разработок было загублено только потому, что кто-то «наверху» спешил с очередным победным рапортом в Кремль, после чего тут же отдавались команды на зачистку, и… А дальше полный облом — в лучшем случае на нарах оказывались только второстепенные исполнители.
Подумав о том, что подобный «финиш» может ожидать и воронцовскую разработку, у Крымова окончательно пропала сонливость, и он уже без особого энтузиазма выбрался из-под душа. Чтобы окончательно прочистить мозги, сделал еще пару глотков из коньячной бутылки. Как бы там ни было, но в этот день надо было встретиться с Кудлачом, чтобы оповестить его об отъезде в Москву. Воронцовский смотрящий ждал от него более решительных действий, и этот отъезд Седого в столицу заставит его поверить в то, что в первопрестольной уже формируется бригада боевиков, которые свернут шею Жомбе и его пристяжным.
Часть третья
Глава 18
Возвращаясь из Москвы в Воронцово, Яровой размышлял о том, кому он так сильно наступил на хвост в городе и на заводе. Как только он переступил порог Следственного комитета, его сразу же вызвал к себе особист и, выложив на стол с десяток впечатляющих фотографий, а также диск с записью, после которой можно было сразу лишать Ярового всех его регалий и полномочий, произнес сухим бесцветным голосом:
— Что можешь сказать по этому поводу?
Геннадий Михайлович не спешил с ответом. У него уже давно не складывались отношения с этим человеком, и он, еще раз просмотрев фотографии, на которых были запечатлены толпы воронцовских горожан с обличающими плакатами в руках, только пожал плечами. Масла в огонь подлила и вдова Жукова, на записи рыдающим голосом обличающая московского следователя во всех смертных грехах, включая и «осквернение доброй памяти умершего мужа». Налицо превышение служебных полномочий. Несчастная женщина умоляла руководство Следственного комитета призвать «этого алкоголика, в сердце которого не осталось ничего человеческого», к ответу, чтобы тем самым «прекратить дальнейшее издевательство над светлой памятью отца двух осиротевших детей и мужа».
В этой же пачке было три фотографии, на которых был запечатлен Яровой, покупающий в магазине водку.
— Ну же, я жду! — уже более требовательно напомнил о себе хозяин кабинета.
Яровой молчал. Когда он ехал в Москву, он готовился к профессиональному разговору относительно хода расследования по золотой фабрике, а тут вдруг такая встреча. Поэтому и не мог отделаться от того чувства неприязни, которую вызывал в нем этот человек.
— Что я могу сказать в свое оправдание? — снова пожал плечами Яровой. — Только то, что я не беру взяток и даже водку покупаю на свои кровные.
— Вы что, за идиота меня держите? — взорвался хозяин кабинета, не выдержав спокойно-уравновешенного тона следователя. — Я спрашиваю, что можете сказать в свое оправдание?!
— А кто вам сказал, что я собираюсь оправдываться? — поинтересовался Яровой. — Организаторы всех этих митингов и демонстраций с переодеванием, а также этой бандерольки с плачем вдовы Жукова, пытаются всеми правдами и неправдами отстранить меня от уголовного дела по факту массовых хищений золота на Воронцовском заводе цветных металлов, и это лишний раз подтверждает, что те версии, которые были запущены в оперативные разработки, наиболее перспективны и выбраны правильно. Мне что, именно в этом оправдываться?
Против этого трудно было что-либо возразить, и Яровой уже не мог сдерживать себя:
— Но если вас лично, — он сделал смысловой нажим на слове «лично», — не устраивают те факты по ходу расследования, которые уже были выявлены мною на заводе цветных металлов… что ж, я буду вынужден писать рапорт на имя Бастрыкина.
При этих словах на лице хозяина кабинета проступили красные пятна, он бросил полный ненависти взгляд на следователя и, видимо, уже не в силах сдерживать себя, почти выплеснул в лицо Ярового:
— Можете идти, но учтите — этот разговор у нас не последний.
— Я тоже так думаю, — согласился с ним Яровой, — и я непременно доложу о нем руководству комитета.
И теперь Яровой заклинился на вопросе, который не давал ему покоя.
Кто?! Кто стоит за всем этим?
В том, что к попытке его дискредитации как столичного важняка приложил руку кто-то из именитых граждан золотого города, располагающих возможностями «негласного отслеживания объекта» и оперативной съемки, Геннадий Михайлович даже не сомневался, да вот знать бы только кто. Он грешил на воронцовского прокурора, который больше всех в городе противился эксгумации Жукова, однако его уверенность пошатнулась сразу же, как только он перешагнул порог кабинета Марченко. За годы следственной работы Яровой стал неплохим физиогномистом-психологом, и то, что он прочитал на круглом лице хозяина кабинета, изрядно порыхлевшего в свои сорок восемь лет, никак не укладывалось в то внутреннее состояние, которое он должен был испытывать, увидев своего могильщика. Если, конечно, именно прокурор являлся автором или активным исполнителем неудавшейся акции с жалобой на действия Ярового.
Если Марченко был посвящен в тайну отправленной в Москву бандерольки с плачем вдовы Жукова, то должен был бы знать, что может за этим последовать, однако был неприятно удивлен столь неожиданным отбытием Ярового в Москву, тогда как в городе и на золотой фабрике уже был запущен каток оперативно-следственных мероприятий, и именно ему пришлось примерять на себя робу руководителя.
— Выходит, маловата кольчужка? — хмыкнул Яровой, когда явно обрадованный его возвращением Марченко высказал ему свое «фэ» относительно возложенных на него обязанностей.
— Пожалуй, коротковата малость, — согласился с ним Тимофей Петрович, попросив секретаршу сделать кофе. — Мы тут, грешным делом, подумали даже, что в столице нашей матушке-Москве опять воронцовское золотишко засветилось. И без того весь завод колотун бьет.
— Так уж и весь? — подыграл ему Яровой, как бы пропустив мимо ушей небрежно брошенное Марченко «наше золотишко». В том, что прокурор кормился от золотой фабрики, никаких сомнений не было, но столь агрессивное противостояние следователю по особо важным делам Следственного
