999,9… Проба от дьявола - Юрий Гайдук
— Минькова?! — изумился Рыбников, действительно хорошо знавший эту немолодую уже женщину. Врач-терапевт, практика у нее такая, что иные позавидовать могли. И неудивительно, что именно она вела начальника аффинажного цеха, когда он слег с простудой.
Когда в дверь осторожно постучали, со столика было уже все убрано, и Минькова, увидев Рыбникова, скорбно поджала губы. На заводе только и разговоров было, что об эксгумации Жукова.
— Садись, Антонина Павловна, — кивнул на стул Титков, — как говорится, в ногах правды нет. Вот… полковник наш поговорить с тобой желает.
Чувствовалось, что он специально подковырнул Рыбникова «полковником» и тут же поинтересовался с язвинкой в голосе:
— Может, мне выйти, пока вы тут…
— Зачем? — удивился Рыбников. — От вас, товарищ главный врач, у меня тайн нет. Да и у Антонины Павловны, надеюсь, тоже.
Минькова повернулась лицом к Рыбникову:
— Господи, о каких еще тайнах вы здесь говорите? Если надо ответить на какие-то вопросы, спрашивайте.
— Вот и прекрасно, — согласился с ней Рыбников. — Кстати, вы присаживайтесь, Антонина Павловна, в ногах действительно правды нет.
— А я… — вскинулась было женщина, и ее лицо пошло красными пятнами. — Мне душой кривить нечего.
— Боже упаси, чтобы я так когда-либо подумал! А вот поговорить с вами… Скажите, это вы лечили Жукова?
Обреченно вздохнув, Минькова немного подумала и утвердительно кивнула.
— А что за диагноз вы ему поставили, не помните, случаем?
— Как же не помнить… помню, тем более что у него было обычное ОРЗ, которое, правда, дало небольшое осложнение.
— Осложнение на сердце?
— Зачем же на сердце? — удивилась Минькова: — Бронхиальная астма. Насколько я помню, даже появился небольшой хрип в легких.
— Вы так хорошо все помните, что…
— Что этому даже не верится? — с какой-то собачьей грустью в глазах подхватила Минькова. — Да случись на моем месте любой нормальный врач… Был человек — и нет человека! Поверьте, такое не забывается. Да и отчего, казалось бы, умер — простуда.
«Простуда, осложнение, небольшой хрип в легких — и ни слова про сердце».
— А на сердце он, случаем, не жаловался? — на всякий случай спросил Рыбников.
— Кто? — удивилась Минькова. — Геннадий Дмитриевич? Никогда.
Рыбников покосился на главврача, в мозгах которого, судя по выражению его лица, что-то стронулось с места и малость прокрутились еще не до конца проржавевшие шарики. До него стал доходить смысл задаваемых вопросов, и он поочередно переводил глаза с Миньковой на Рыбникова и обратно. Наконец не выдержал и басовито произнес:
— Да чего гадать-то? Жаловался — не жаловался… Сейчас принесут карту Жукова, и если он в прошлом году делал электрокардиограмму, все узнаем, — Он поднял телефонную трубку и тем же тоном, каким приказал доставить в его кабинет заливные языки с хреном, произнес: — Люся, карту Жукова! Да, Геннадия Дмитриевича. Срочно!
Кивком головы поблагодарив главврача, Рыбников вновь повернулся к терапевту.
— Антонина Павловна, а может так быть, что у Жукова все-таки пошаливало сердечко, но он, пытаясь сохранить имидж спортсмена и вообще очень здорового человека, скрывал это от тех людей, кто его давно знал, особенно от заводчан? А где-то на стороне, возможно даже в областной больнице, лечился.
— Чепуха! Надо было знать Геннадия Дмитриевича. А также и то знать, как он относился к своему здоровью. И когда у него начинало что-либо пошаливать или прихватывала пресловутая простуда, он сразу же бежал к врачу.
— То есть к вам?
— Да.
Рыбников молча смотрел на Минькову. Он даже не сомневался, что она говорит правду, но все странности требовали проверки.
— Почему же в таком случае в его крови обнаружено… — И он по бумажке зачитал довольно сложное название препарата, найденного при судебно-химическом анализе. Замолчал и покосился на главврача. Титков, в свою очередь, не сводил вопросительного взгляда с Миньковой.
Антонина Павловна довольно твердо произнесла:
— Этого не может быть!
— Может, Антонина Павловна, может, однако и это еще не все.
Он хотел было сказать, что кроме вышеназванного препарата в крови Жукова был обнаружен морфий, что в совокупности и отправило здорового, никогда не жаловавшегося на сердце молодого еще мужика на тот свет, однако в этот момент брякнул телефон. Было слышно, как звонкий женский голос (видимо, Люси), в котором звучали виноватые нотки, выпалил в трубку:
— Владимир Петрович, а карты Жукова нет на месте.
— Как это нет? — взорвался Титков. — Где же она может быть? Ищите!
Уже подготовленный внутренне к подобному развитию событий, Рыбников все-таки спросил:
— А ваша регистратура, случаем, не могла навести у себя порядок за это время? И утилизировать те карты, владельцы которых уже не числятся на заводе?
— Исключено! Они у нас хранятся в течение трех лет.
— В таком случае я хотел бы побеседовать с медсестрой, которая делала Жукову уколы.
Титков бросил на Минькову вопросительный взгляд:
— Кто это был?
— Ольга, — растерянно ответила Минькова, — Ольга Сивкова, но она сейчас в отпуске.
Почти физически ощущая, как из рук уплывает что-то очень важное, Рыбников уточнил:
— И когда же она ушла в отпуск?
— Да вот буквально два дня назад. У нее мать заболела, в Краснодаре живет, так Ольга туда и рванула, хотя отпуск у нее по графику на конец июля приходится. Говорит, уколы матери надо делать.
— Рванула, значит? А здесь она с кем жила, одна?
— Зачем же одна? С мужем, он тоже на заводе работает, в нашей санчасти. Водитель скорой помощи.
— Владимир Петрович, — повернулся к Титкову Рыбников, — будь добр, выясни, в какую смену работает муж Сивковой, и если он сейчас в гараже, надо с ним побеседовать.
Когда главврач схватился за телефонную трубку, Минькова подняла на Рыбникова почти свекольного цвета лицо:
— Что, настолько все серьезно? — прошептала она, теребя пальцами неизвестно откуда появившийся в ее руках платок. — Может… может, все-таки ошибка какая вышла? Они ведь, эксперты, тоже люди, те же врачи… могли и ошибиться.
— Хотел бы и я так думать.
Опрошенный Рыбниковым Сивков, довольно невзрачный молодой мужик с бегающими, беспокойными глазками, рассказал, что у его жены действительно заболела мать, которая проживает в станице Отрадная Краснодарского края, и она, то есть Ольга, два дня назад сорвалась с места и сейчас находится там. Он так и сказал — «сорвалась», на что Рыбников не мог не обратить внимания.
— И вас, что же, телеграммой известили об этом или, может, письмом?
— Зачем же — письмом? — растерялся Сивков, лихорадочно размышляя о том, что же такое могло произойти с его тещей и женой, если ими интересуется сам Рыбников: — Звонили оттуда… из станицы.
— Домой звонили?
Сивков слизнул языком пересохшие губы.
— Отчего
