999,9… Проба от дьявола - Юрий Гайдук

Было слышно, как кто-то из присутствующих то ли хмыкнул, то ли хихикнул при слове «постеснялись», и Яровой, призывая прекратить этот спор, перерастающий в перебранку, с силой ударил ладонью по столу:

— Все, товарищи, высказались! Теперь послушайте меня. В первую очередь необходимо допросить лечащего врача, неизвестно на каком основании выписавшего ему вышеуказанный препарат от сердца, тогда как Жуков всего лишь грипповал, а также допросить медсестру, которая делала ему эти уколы. Теперь дальше. Как это ни прискорбно, но придется еще раз допросить вдову, и это, я думаю, сподручней всего возложить на вас, Феликс Ефимович. К тому же необходимо форсировать расследование по факту убийства Лютого, то бишь Серова.

— А что, уже доказано, что этого зэка именно убили? — вновь послышался раздраженный голос Марченко. — Насколько мне известно, он сам сгорел из-за той же дури, что и наш добропорядочный Жуков.

Яровой вздохнул и откинулся на спинку стула. Он понимал и в то же время не понимал откровенную раздраженность прокурора, когда вдруг стали всплывать факты, противоречащие выводам подчиненных Марченко. Подумал было, что сейчас самое время посадить окончательно зарвавшегося господина прокурора на место, но вместо этого довольно спокойно произнес:

— Считайте, что уже доказано, Тимофей Петрович. По крайней мере, все та же экспертиза установила, что ссадина на затылке Серова — это результат удара тем самым колом, которым были приперты ворота гаража. Даже представить трудно, как он сам себя огрел колом по затылку, затем подпер ворота и, каким-то чудом проникнув в гараж, устроил нечто такое, что сгорел заживо.

— Хорошо, допустим, я соглашусь с вашим заключением, — вынужден был проглотить пилюлю Ярового Марченко. — Но какое отношение имеют чисто внутренние разборки воронцовских наркоманов к заводу цветных металлов?

— Так вы же сами и ответили на свой вопрос, — усмехнулся Яровой. — Именно потому, что это внутренние разборки, внутренние, — повысив голос, уточнил он. — И если учесть тот факт, что Серов имел свой процент от того золота, которое уходит с завода, то вы, возможно, поймете мою заинтересованность в расследовании этого убийства.

По тому, с какой откровенной ненавистью во взгляде покосился на него Марченко, Яровой понял, что не надо было давать волю своим чувствам, и это слово — «возможно» — могло бы обидеть любого из присутствующих на совещании силовиков, однако сказанного уже было не воротить. И еще он подумал о том, действительно ли у воронцовского прокурора настолько зашорены глаза и он не видит того, что творится в его городе? Или все-таки завяз с черным золотом настолько глубоко, что иного пути, как мешать следствию, у него уже нет? Правда, о втором варианте даже думать не хотелось. Все это грозило вылиться в более чем серьезные последствия с определенными выводами, но и зарываться головой в песок, подобно страусу, было нельзя.

Выполняя просьбу Ярового, Рыбников сразу же после совещания поехал в заводскую медсанчасть завода цветных металлов. Надо было срочно выяснить, на каком основании и кем из врачей конкретно был выписан Жукову сердечный препарат, приведший к летальному исходу. Главврача медсанчасти Титкова он знал давно, причем довольно неплохо, так что каких-либо осложнений вроде бы не предвиделось.

Титков был на месте, и Рыбников, не посвящая его до поры до времени в результаты судебно-химической экспертизы, спросил, на месте ли врач, которая наблюдала Жукова в то время, когда он болел гриппом?

— Слушай, Феликс, я тебя знаю вроде бы как тыщу лет, — покосился на Рыбникова Титков, доставая из небольшого холодильника ополовиненную бутылку со спиртом, — и хотел бы чисто по-человечески спросить: не надоело еще?..

— Не понял. Чего «не надоело»? — решил сыграть под дурачка Рыбников.

— Покойника за яйца таскать! — схамил Титков, выставляя бутылку на «гостевой» столик. После чего поднял телефонную трубку внутренней связи и повелительным тоном произнес: — Столовая? Кузьмич? Распорядись, чтобы парочку заливных языков принесли. С хреном, естественно.

После чего опустил трубку на рычажки и с видом человека, сделавшего свое дело, уставился на Рыбникова:

— Ну что, непонятно выражаюсь? Так я могу и пояснить, хоть ты и подполковник.

— Поясни, — хмыкнул Рыбников, наблюдая, как хозяин кабинета разбавляет спирт. Те, кто давно знал заводского главврача, уже привыкли к его хамовитой манере общения, и мало кто обижался на это.

— Поясняю, — протягивая стакан гостю, проворчал Титков. — Не там ищете. Сначала покойничка на кладбище потревожили, словно нехристи какие-то, а теперь, гляжу, начинаете в его смерти копаться. Да, именно копаться, будто Генка Жуков в чем-то виноват перед вами был.

Он осушил свой стакан с разведенным спиртом, крякнул, поморщившись, и уже на выдохе произнес:

— Так вот я и говорю: не надоело еще, подполковник? — Замолчал было, но, слегка скривившись, добавил: — Я, конечно, тебя понимаю, человек ты милицейский и сейчас под московским важняком ходишь, но подумай и о том, что этот самый Яровой здесь покрутит-покрутит да обратно в свою Москву уберется, а тебе здесь…

— Что, неужто о моей карьере душа болит? — заинтересовался Рыбников, ставя пустой стакан на журнальный столик. — Вот уж не думал, не гадал.

— Да ты не ерничай, не ерничай! — уставился на него своим вороньим глазом Титков. — Если помнишь, каждую из твоих звездочек в этом кабинете обмывали. Хотелось бы и полковничью папаху обмыть.

— Ну, спасибо, друг! — улыбнулся Рыбников, и тут же: — Слушай, Владимир Петрович, а это не ты, случаем, со своими врачами да сестричками те плакаты, которые перед гостиницей развесили, сочинял? Это же надо так придумать — «Ярового на мыло!».

— Да пошел ты… — огрызнулся Титков, поднимаясь из-за столика, чтобы открыть дверь на условленный стук.

Поставив поднос с закуской на столик — заливной язык и огурцы с зеленью, выращенные в заводских теплицах, — Титков кивнул гостю, чтобы тот закусил малость, и в его руке, как у фокусника в цирке, снова оказалась бутылка.

— Еще по мензурке? Душа горит что-то.

— Ну, ежели душа горит… — согласился с ним Рыбников, — однако ты не ответил на мой вопрос.

— Это насчет плакатов, о которых уже весь город судачит?

— Ну, относительно тех плакатов мы с тобой чуток попозжей потолкуем, а вот насчет врача, который Жукова вел…

— А чего там толковать? Щас прямо ее и пригласим, время-то еще рабочее.

— Так приглашай.

— Что, прямо сейчас? — изумлению Титкова, казалось, не было предела.

— Естественно. А это, — кивнул Рыбников на поднос с закуской, — можно пока что и в холодильник убрать. Кстати, что за врач?

— Да ты ее знаешь, Минькова Антонина