Стрела Гильгамеша - Наталья Николаевна Александрова
Тут и там пировали грифы и бродячие собаки. Давно у них не было такого обильного пира.
Старуха шла, не обращая внимания на пирующих падальщиков, и вдруг среди изувеченных мертвых тел почувствовала слабое биение живого сердца. Она направилась на этот едва различимый звук, опустилась на колени перед телом, в котором еще теплилась жизнь.
Это был жрец, один из служителей Зиккурата. Из спины его торчал обломок тростниковой скифской стрелы.
— О, Господин Баал! — прошептала старуха. — Помоги мне вернуть душу в тело этого человека! Его душа еще не вошла в бронзовые ворота Царства Мертвых…
Она собралась с силами, выдернула стрелу из неподвижного тела, приложила к ране целебную горную траву, которую всегда носила в холщовом мешочке на шее, перевязала чистой тряпицей. Потом перевернула жреца на спину, достала из своей котомки глиняную бутылочку, поднесла ее к безжизненным губам и наклонила, чтобы смочить их.
И случилось чудо — неподвижное тело вздрогнуло. Жрец открыл глаза, узкие и холодные, как глаза змеи.
— Слава Господину Баалу, ты жив! — проговорила старуха. — Боги Подземного мира еще не приняли тебя!
Жрец поднял голову и огляделся.
— Где он? — спросил старуху.
— О ком ты говоришь, сынок?
— О бородатом степном варваре, который унес наконечник священного копья.
— Стоит ли говорить о каком-то наконечнике, если минувшей ночью варвары унесли тысячи человеческих жизней, тысячи душ? Стоит ли говорить о нем, когда пали мужчины и женщины, воины и жрецы Зиккурата?
— Людей на свете много, и жрецов достаточно, а наконечник священного копья — один, и я должен его вернуть.
— Я не понимаю тебя, жрец, но могу ответить на твой вопрос. Варвары разграбили великий город, разорили священный Зиккурат и покинули стены Вавилона. Им тесно среди стен, они не могут долго дышать горьким воздухом города. Сейчас они пируют на равнине перед Западными воротами.
— Вот как! Тогда мне нужно идти туда…
Жрец попытался подняться на ноги, но сил в его теле не хватило, и он снова упал на глинистую землю.
— Ты слишком слаб, чтобы идти куда-то, — проговорила слепая старуха, покачав головой.
— Но мне надо… непременно надо найти того скифа и вернуть священный артефакт.
— Ты не дойдешь…
— Старая женщина, ты смогла вернуть меня к жизни — дай же мне силы, чтобы выполнить мой долг!
Слепая старуха снова покачала головой:
— Это не в моих силах…
— Сделай хоть что-то! — Жрец схватил ее за морщинистую шею. — Сделай что-нибудь, старая женщина, или, клянусь Баалом, я задушу тебя.
— Так-то ты отблагодаришь меня за добро!
— Мне жаль, старая женщина, я не хочу быть неблагодарным, но мой долг — вернуть священный Гилареш.
— Коли так… Ладно, я помогу тебе, только отпусти меня.
Жрец разжал руку. Он смотрел на женщину пристально и недоверчиво, как змея.
А старуха принялась что-то шептать.
Она произносила непонятные слова, таинственные заклинания, и, казалось, весь мир замер, прислушиваясь к ним.
— Ты колдунья? — опасливо спросил ее жрец.
— Молчи! — прикрикнула на него женщина. — Молчи и смотри! Не отводи взгляд!
С этими словами она достала глиняную чашку, поставила у своих ног и продолжила шептать заклинания. И со всех сторон поползли змеи, множество змей. Здесь были серые горные гадюки и ярко-зеленые древесные змейки, чей яд за минуту убивает буйвола, и расписные аспиды, околдовывающие жертву своим магическим взглядом. Они ползли по глинистой почве, подползали все ближе и ближе…
— Ты хочешь убить меня? — прошептал жрец.
— Не для того я увела тебя от ворот Царства Мертвых! Молчи и смотри!
Одна за другой змеи подползали к ней, каждая выплевывала в глиняную чашку каплю яда и тут же уползала. Наконец чашка наполнилась, и змеи исчезли.
Тогда старуха насыпала в чашку с ядом порошок, пахнущий горной смолой, и траву из своего заветного мешочка, перемешала зелье веткой смолистого кустарника, прошептала какое-то заклинание и протянула чашку жрецу:
— На, выпей. Это зелье вернет тебе силы — но только на один месяц. После этого, в следующее новолуние, ты предстанешь перед вратами Царства Мертвых. И тогда уже никто тебе не поможет. Пей, если такие условия устраивают тебя.
— Более чем устраивают. Спасибо тебе, старая женщина!
Жрец выпил яд, и лицо его порозовело, он поднялся на ноги и еще раз поблагодарил старуху.
— Это должно быть здесь! — Мария показала на тропинку, которая ответвлялась от широкой аллеи.
Они прошли по ней и вскоре увидели на холме стройное здание готической церкви. Ниже, в основании того же холма, был глубокий грот со стрельчатым входом в псевдоготическом стиле.
— Вот он, склеп, — показала на него Мария. — Крестик на плане стоит возле него…
Венедиктов развернул карту, внимательно вгляделся в нее. На их счастье, сквозь облака проглянуло заходящее солнце, так что можно было разглядеть мелкие буквы.
— Если масштаб верен, то, что мы ищем, находится к юго-востоку от входа. Нужно отсчитать восемь саженей…
— Это сколько в метрах?
— Сажень — примерно сто восемьдесят три сантиметра, значит, восемь саженей…
— Четырнадцать метров шестьдесят четыре сантиметра! — мгновенно сообщила Мария.
— У вас что, калькулятор? — повернулся к ней Венедиктов.
— Ага, в голове. Я просто очень быстро считаю в уме.
— Ловко! Давайте отмерим…
Кирилл Николаевич достал из кармана лазерную рулетку, отметил лучом нужное расстояние.
— Здесь лежит большой камень! — сообщил взволнованно. Уперся в валун обеими руками, поднатужился и столкнул его с места. — Подумать только, наверняка пролежал на этом месте больше ста лет… — Венедиктов достал из портфеля складную лопатку и принялся копать. Мария стояла у него за спиной и в волнении следила за работой. Через несколько минут лопата ударилась обо что-то твердое. — Кажется, что-то есть!
Он опустился на колени и принялся осторожно вынимать землю из ямы.
Вскоре перед ним проступила часть картинки — румяная девушка, одетая по моде девятнадцатого века. Вскоре, обкопав по краям, Венедиктов смог вынуть из ямы жестяную коробку. Краски на ней немного поблекли и выцвели, но она все равно казалась яркой и нарядной.
— Коробка из-под дореволюционных конфет, — удивленно проговорил Кирилл Николаевич.
Подцепил ногтем крышку, открыл ее.
Внутри лежал сложенный вчетверо листок пожелтевшего от времени пергамента.
