Светлана Алешина - Бальзам на душу
Бегать по городу в поисках управления я не собиралась и поэтому вызвала по телефону такси. Я почему-то надеялась, что приедет мой знакомец Барабаш, но надежды не оправдались – машина прикатила быстро, но за рулем ее сидел какой-то мрачный парень, за всю дорогу не проронивший ни слова.
Зато он в момент доставил меня к управлению – старинному, внушительного вида зданию, утопавшему в розовых кустах, с золоченой вывеской на фасаде. Я вошла внутрь не без робости и, назвавшись, сообщила дежурному, что меня ждет начальник.
Дежурный, кудрявый толстогубый лейтенант, посмотрел на меня не без иронии и выписал пропуск. Я поднялась на третий этаж по резной, потемневшей от времени лестнице, ступени которой были обиты бронзовыми полосами, и нашла кабинет начальника.
Приняли меня, как ни странно, сразу. Памятуя все ту же лаконичную характеристику, данную Карпенко Барабашем, начальственный порог я переступила, готовая ко всему.
В кабинете оказалось голо и неуютно – серые стены, ряд простых стульев, массивный письменный стол, железный сейф. За столом, опершись на пудовые локти, сидел человек среднего возраста в летней форменной рубашке, на которой топорщились погоны с полковничьими звездами.
Человек имел голый, как у Вампира, череп, светло-серые неподвижные глаза и волевой подбородок. Глаза смотрели на меня с нескрываемым недоверием и брезгливостью. Я поздоровалась.
Выдержав театральную паузу, Карпенко махнул рукой, милостиво разрешая мне садиться. Я опустилась на скрипучий стул и услышала:
– Ну так шо ты мне скажешь, милая?
Я посмотрела на «зверюгу» Карпенко с некоторым удивлением – все-таки в государственном учреждении можно было рассчитывать на более официальное обращение – и заметила:
– А почему вы так со мной разговариваете?
На самоуверенном лице полковника не дрогнул ни один мускул. Он спокойно выдержал мой возмущенный взгляд и так же спокойно сказал:
– А як прикажешь с тобой разговаривать? Приехала, набаламутила чего-то, понимаешь! Как будто у нас тут своих забот мало!
Мне показалось, что надо перехватывать инициативу с самого начала, и я живо спросила:
– Вы имеете в виду сексуального маньяка?
Начальник смерил меня тяжелым взглядом и угрожающе пророкотал:
– А ты помолчи пока! Ты тут не у себя в Тарасове! Зачем приехала, кто тебя звал? Ушкуйников с собой каких-то притащила, хобот суешь куда не надо… За простаков нас держишь, за детей малых? Так нема тут детей – выросли!
Мне приходилось встречать таких людей и раньше – стремящихся подавить собеседника с первой же фразы, с первой интонации, – поэтому я не слишком растерялась. Мое хладнокровие, кажется, все-таки понравилось Карпенко. Он немного сбавил тон и сказал уже почти отеческим тоном:
– Совет тебе хочу хороший дать. Благодарить не надо, а следовать придется неукоснительно. Зараз, милая, собирай манатки и дуй к себе в Тарасов! Мы, конечно, братья – тут ничего не скажешь. Но, как в народе говорится, чем дальше, тем роднее! Это и твоего дружка тоже касается – того, который умнее двух других оказался. Усе понятно или, как у нас говорят, треба разжувати?
Он вставлял украинские словечки в свою речь, придавая ей заметный иронический оттенок, но мне от этого веселее не делалось. Как и не прибавляла радости милость, которую этот непрошибаемый тип мне якобы оказывал. Меня и в родном городе недолюбливала милиция, но здесь, почти на западной границе уже чужого государства, был совсем особый случай. Полковник Карпенко не зря упомянул насчет братьев. Нет злее врагов, чем родные братья, когда они начинают делить общий двор. Именно на это намекал главный полицейский Белки, и то, что он разрешал мне спокойно уехать, можно было расценивать как величайшее снисхождение с его стороны. Наверное, я бы прислушалась к его предложению, но меня здесь задерживали еще два непутевых брата и невыполненное обещание. Я не могла вот так просто уехать.
Я решила попытаться пробиться к сердцу полковника еще раз.
– Послушайте, – сказала я. – Не все так просто, как вы думаете. Если уж на то пошло, я готова поделиться с вами очень серьезными подозрениями. Вы не догадываетесь, что творится у вас под самым носом…
Карпенко категорическим жестом вскинул вверх руку и хрипло рявкнул:
– Ша! Нема базару! Ты, я бачу, заливистая птица! Вот только слухать мне твои трели некогда. Делай, что я сказал. А то смотри – пожалеешь. Тут, знаешь, не сахар с медом. Дела очень серьезные. Те двое, что твои друзья замочили, большие люди у себя в Германии, бизнес приехали сюда налаживать. А теперь какой бизнес? Шеф их кричит – русские бандиты! Ноги моей не будет! А як мне ему доказать, что русские бандиты не имеют к нашему городу никакого отношения? Что их сюда неизвестно каким ветром занесло? А мэр мне так и сказал – или ни одной русской… гм… души не будет у меня в городе, или шукай себе, Семен, новую работу – по интересам… Такое вот негласное постановление, дорогуша!
– Немцев не мои друзья замочили, – упрямо сказала я. – Если вы наберетесь терпения, я попробую объяснить вам, что случилось…
– И не пробуй! – грозно рявкнул Карпенко. – Плевать я хотел на все твои объяснения! Дело ясное – на карабине, из которого фрицев ухлопали, пальчики только этих двух оглоедов – больше ничьи! И ты мне пудру на мозги не вешай! Двигай на восток, пока дружки на тебя не показали, что ты им патроны подавала! Послушай умного человека и не гони волну. Я бы тебя так просто не отпустил, но мне сейчас главное общественное мнение успокоить – что у нас тут больше чужаков-москалей нема, понимаешь? Так что пользуйся моментом! – Он вдруг одним махом поднялся из-за стола, громоздкий и опасный, как борец-тяжеловес, и, слегка косолапя, направился ко мне.
В какую-то минуту мне показалось, что он собирается попросту вышвырнуть меня за дверь, но он только позволил себе взять меня за плечо, что, впрочем, было ненамного лучше, потому что лапища у него была железная и неласковая. Я сразу почувствовала себя беспризорницей, снятой с подножки трамвая, – чувство, скажу вам, не из самых приятных.
Не давая мне даже пошевелиться, «зверюга» Карпенко интимно наклонился к самому моему уху и, обдав жаром половину моего лица, доверительно прошептал:
– Ты говорила, тебя маньяк интересует? Так я тебе скажу – нема больше твоего маньяка! Пани Шленская показала, где он ховается. Я послал людей, а пана Шленского, оказывается, уже черт прибрал. Свалился он с каменной башни – насмерть! Такие вот дела… Можешь там у себя в газетке написать, как в городе Белка доблестная полиция маньяка споймала… А теперь – марш отсюда! И чтобы я тебя больше не видел в городе, понятно? И запомни – я не шучу. Еще раз увижу – будет плохо! Все! – И он легким толчком запустил меня из кабинета в предбанник, точно самолетик из бумаги.
Когда очень нужно, я умею смирять свою женскую гордость, но здесь дело было даже не в этом. Я шестым чувством поняла, что Карпенко действительно не шутит, и наша следующая встреча закончится неприятностями – не стоит даже говорить для кого.
В некоем сомнамбулическом состоянии я спустилась на первый этаж, вернула дежурному пропуск и вышла на улицу. От аромата роз кружилась голова. После вчерашней бури все вокруг казалось ярким и сверкающим. И небо было синевы необыкновенной, и быстрые облака, несшиеся по нему, отливали чистейшим серебром.
Голова моя, правда, кружилась не только от цветов. Сообщение Карпенко о смерти маньяка меня поразило. Откровенно говоря, я рассматривала этого человека в качестве козырной карты, которую собиралась предъявить начальнику полиции, дабы смягчить его гнев и расположить в нашу пользу. Теперь эта карта была бита, даже не вступив в игру.
Было совершенно ясно, откуда Карпенко узнал о том, где скрывается маньяк. Ему об этом мог сказать Приймак, могла дать показания пани Шленская. Но вот интерпретация смерти Шленского, которую дал Карпенко, представлялась мне сомнительной. По этому поводу я могла сказать только одно – маньяки так просто с башен не падают. Для меня было очевидно, что ему помогли те, кто давно раскрутил эту смертельную карусель, методично очищая территорию заброшенного замка от возможных свидетелей. Но как я могу убедить в этом полковника, если он не желает меня не только слушать, но даже и видеть?
В полном отчаянии я остановилась на углу улицы, где располагалось управление, и вдруг на глаза мне попался газетный киоск, в котором, кроме всего прочего, продавались письменные принадлежности. Теперь я знала, что нужно делать.
Я купила какую-то яркую открытку и конверт без марки. Минуту подумав, я набросала фломастером на открытке несколько слов, запечатала ее в конверт и указала адресат – полковнику Карпенко. Затем я вернулась в управление и вручила конверт дежурному, попросив его как можно скорее передать письмо по назначению.
