Гастон Леру - Призрак Оперы
По какой-то случайности в тот вечер давали «Фауста». В зале собралась самая блестящая публика. Аристократическое предместье было почти в полном составе. В те годы владельцы абонементов еще неохотно делились своими ложами с финансовой и торговой элитой или с чужестранцами. А сегодня дело обстоит примерно следующим образом: ложей какого-нибудь маркиза, который по контракту является ее владельцем, пользуется торговец солониной вместе со всем своим семейством, поскольку платит за нее. А в ту эпоху такие случаи были большой редкостью. Ложи Оперы представляли собой салон, где встречались представители светского общества, некоторые из них и впрямь любили музыку.
Все эти аристократы знали друг друга, хотя и не поддерживали близких отношений. А лицо графа де Шаньи было знакомо всем.
Заметка в газете «Эпок» уже успела произвести определенный эффект, поэтому все глаза были устремлены к ложе, где в одиночестве, с безразличным видом восседал граф Филипп. Женская половина блестящего собрания была заинтригована в особенности, а отсутствие виконта давало обильную пищу перешептываниям за плавно колыхавшимися веерами. Кристину Даэ встретили довольно холодно: собравшаяся в тот вечер публика не простила ей столь дерзких притязаний.
Певица сразу же отметила недоброжелательность зала, и ей стало немного не по себе.
Завсегдатаи, которые считали себя в курсе любовных приключений виконта, не преминули злорадно улыбнуться, когда Маргарита начала петь. Они, не сговариваясь, уставились на ложу графа де Шаньи, услышав со сцены такую фразу: «Я б дорого дала, открой мне кто-нибудь, кто тот чужой. У незнакомца важный вид, он, надо думать, родовит».
Опершись подбородком о сложенные на перилах руки, граф, казалось, не обращал никакого внимания на настойчивые взгляды. Он не отрывал глаз от сцены, но видел ли он, что там происходит!
Тем временем уверенность Кристины таяла на глазах. Она вся дрожала, катастрофа казалась неминуемой. Каролюс Фонта подумал, что она заболела, и засомневался, что она сможет доиграть свою роль до конца акта. А в зале вспоминали о несчастье, случившемся с Карлоттой именно в этом самом месте, когда она издала историческое «кваканье», которое разом положило конец ее карьере в Париже.
И как раз в этот момент в ложе напротив сцены появилась Карлотта; бедная Кристина подняла на нее глаза и узнала соперницу. Ей показалось, что та ехидно усмехается. Это спасло ее. Она забыла обо всем, кроме того, что должна сегодня снова добиться триумфа.
С этого момента она запела свободно, раскованно, вдохновенно. Она пыталась превзойти все, что делала до сих пор, и ей это удалось. В последнем акте, когда она начала призывать ангелов и подниматься с пола темницы, зал затрепетал от волнения, и многие почувствовали крылья за спиной.
Когда раздался этот нечеловеческий призыв, в центре амфитеатра встал человек и сделал движение, как будто он тоже собирался оторваться от земли. Это был Рауль.
Спаси меня, отец мой в вышине!Вы, ангелы, вокруг меня, забытой,Святой стеной мне станьте на защиту!
И Кристина, простирая руки и вздымая грудь, в золотом сиянии распущенных по обнаженным плечам волос, бросила в зал последний крик:
Я покоряюсь божьему суду!
В этот миг театр неожиданно погрузился в темноту. Это произошло настолько быстро, что зрители успели только вскрикнуть от изумления, и сцена вновь залилась светом…
…Но Кристины Даэ на сцене уже не было! Что с ней сталось? Где она? Зрители недоуменно переглядывались, и волнение моментально захлестнуло весь театр. Из-за кулис выбежали актеры и служащие. Спектакль оборвался посреди небывалого шума и смятения.
Так что же все-таки случилось с Кристиной? Какое колдовство сорвало ее со сцены прямо на глазах тысяч восторженных зрителей, буквально из рук Каролюса Фонта? Может быть, вняв ее мольбе, ангелы на самом деле унесли ее в небо?..
Рауль, по-прежнему стоявший в амфитеатре, вскрикнул. В своей ложе медленно поднялся на ноги граф Филипп. Взгляды зрителей перебегали со сцены на Рауля, потом на графа, и некоторые спрашивали себя, не связано ли это невероятное происшествие с заметкой в утренней газете. Но вот Рауль стремительно вышел из зала, граф покинул свою ложу, и пока опускали занавес, зрители устремились за кулисы, возбужденно переговариваясь на ходу. Каждый пытался по-своему объяснить происшедшее. Одни считали, что Кристина свалилась в люк, другие утверждали, что ее подняли лебедкой наверх и что это скорее всего сценический эффект, выдуманный новой дирекцией, третьи думали, что это — шутка, тем более что в момент исчезновения отключили свет в зале.
Наконец занавес медленно поднялся, и Каролюс Фонта, подойдя к самому краю оркестровой ямы, произнес печальным и суровым голосом:
— Дамы и господа, произошло неслыханное событие, которое повергло нас в глубокое беспокойство. Наша коллега, Кристина Даэ, исчезла на наших глазах самым непостижимым образом.
XV. Необычное приключение с английской булавкой
На сцене творилось невообразимое. Артисты, машинисты, танцовщицы, статисты, хористы, обладатели абонементов — все суетились, кричали, толкались. «Это волшебство!», «Она сбежала!», «Ее увез виконт де Шаньи!», «Нет, это сделал граф!», «Да нет же, это Карлотта, это ее рук дело!», «Нет, это призрак!»
Некоторые хитро посмеивались, особенно после того, как внимательный осмотр люков и полов исключил всякую возможность несчастного случая.
В галдящей толпе появились трое; они тихо переговаривались и в отчаянии пожимали плечами. Это были хормейстер Габриель, администратор Мерсье и секретарь Реми. Они свернули в узкий тамбур, который соединяет сцену с большим танцевальным залом, и, укрывшись позади огромных декораций, начали совещаться.
— Я стучал, но они не отвечают! Может быть, в кабинете их нет. Однако проверить невозможно, потому что ключи у них.
Так говорил секретарь Реми, и, вне всякого сомнения, его слова относились к обоим директорам, которые в последнем антракте приказали не беспокоить их ни под каким видом. «Их нет ни для кого».
— И все же! — воскликнул Габриель. — Не каждый день прямо со сцены воруют певиц…
— Вы сказали им об этом? — спросил Мерсье.
— Я попробую еще раз, — махнул рукой Реми и убежал.
Тем временем к ним подошел режиссер.
— Я вас ищу, господин Мерсье. Что вы оба здесь делаете? Вас спрашивают, господин администратор!
— Я ничего не хочу предпринимать до прихода комиссара, — заявил Мерсье. — За Мифруа уже послали. Когда он будет здесь, тогда и посмотрим.
— А я говорю вам, что надо немедленно спуститься вниз, к органу.
— Не раньше, чем придет комиссар…
— Я уже спускался к органу, но там никого нет.
— Но я-то что могу поделать?
— Разумеется, — и режиссер нервно потер руки. — Разумеется! Но если бы там был кто-нибудь из осветителей, он объяснил бы нам, отчего вдруг на сцене погас свет. А Моклера нигде нет. Вы понимаете?
Моклером звали бригадира осветителей, который по своему усмотрению творил на сцене день или ночь.
— Моклера нигде нет, — повторил потрясенный Мерсье. — А его помощники?
— Нет ни Моклера, ни помощников. Никого, кто занимается освещением! Вы же не думаете, — заорал вдруг режиссер, — что девушка исчезла сама по себе? Это же явно было подготовлено заранее! А где наши директора? Я запретил спускаться в осветительную и даже выставил пожарника возле органа. Я сделал что-то не так?
— Так, так! Все правильно… А теперь давайте ждать комиссара.
Режиссер сердито пожал плечами и ушел, проклиная вполголоса этих «мокрых куриц», которые, поджав хвост, забились в угол в тот момент, когда в театре «черт знает что творится».
Однако Габриеля и Мерсье нельзя было обвинить в том, что они забились в угол. Они получили указание, которое парализовало все их действия: они не имели права беспокоить директоров ни под каким предлогом. Реми пытался нарушить это указание, но безуспешно.
В этот момент он как раз вернулся. На лице его была написана полнейшая растерянность.
— Вы говорили с ними? — поспешно спросил Мерсье.
— Когда в конце концов Моншармен открыл мне дверь, — отвечал Реми, — глаза его вылезали из орбит. Я подумал, что он кинется на меня с кулаками. Я не мог вставить ни слова, и знаете, что он сказал? Он спросил, есть ли у меня английская булавка. Я покачал головой, тогда он послал меня ко всем чертям. Я пытался объяснить, что в театре происходит нечто неслыханное, а он снова: «Английскую булавку! Дайте скорее английскую булавку!» Он орал как сумасшедший. Потом прибежал курьер и принес эту чертову булавку. Отдал ему, и Моншармен тут же захлопнул дверь перед нашим носом. Вот и все.
