Алексей Хапров - Наследник
— Дядь Жень, — испуганно позвал меня он. — По-моему, он не живой.
— Кто? — рассеянно спросил я.
— Водитель.
Я сделал полукруг и подошел к нему. Голова хозяина "Опеля" безжизненно лежала на руле. Черный ручеек, бивший из его уха, не оставлял сомнений, что мы уже больше никогда не услышим его голос.
Мальчика затрясло. Я заботливо прижал его к себе и отвел в сторону.
— Как только мы целыми остались? — растерянно проговорил я. — Как будто нас специально кто-то уберег.
— Почему как будто? — тихо отозвался мой спутник. — Может, так оно и есть?
("Мой папа просил тебе передать, чтобы ты ничего не боялся. В трудный момент он нам поможет").
Окружавший нас мрак пронзил свет фар. Я сделал шаг навстречу, намереваясь попросить о помощи. Но едва я поднял руку, как на ней тут же повис Радик.
— Дядь Жень, а если это Баруздин?
Я вздрогнул и отступил назад.
Мы быстро вытащили из "Опеля" свои сумки и бросились к придорожным деревьям. Едва мы скрылись за их листвой, как раздался скрип тормозов. Вглядевшись сквозь ветки, мы замерли.
У обочины стоял черный "Лэнд Крузер". В темноте обозначились три знакомых силуэта.
— Да-а-а, — послышался озабоченный возглас Баруздина.
— Этих, вроде, нет, — констатировал грубый бас, в котором я опознал Долгих.
— Жаль! — с сожалением проговорил Баруздин. — Были бы они здесь, все бы значительно упростилось. Свернули бы шеи, и точка. И никаких проблем. Чертова бабка! Не могла хотя бы марку запомнить! Белая, и все тут.
— Да она, кроме своих семечек, больше ни в чем не соображает! Для нее что "Запорожец", что "Мерседес" — все едино, — просипел Филиппов. — Может, "гаишников" вызвать?
— Поехали, — скомандовал мой шеф. — Пусть другие вызывают.
Стукнули дверцы, взревел мотор, и джип скрылся из виду…
Глава девятая
— Ап-чхи!
Я приподнялся на локте, и принялся свободной рукой ожесточенно сбрасывать с себя полчище резвившихся на мне букашек. Почему они с таким завидным постоянством лезут в мой нос? Чем он их так привлекает?
Солнце стояло высоко над горизонтом. Приятный легкий ветерок ласково обдувал древесную листву. На теневых участках травы блестели остатки росы. Нестройный хор местных канареек исполнял какую-то восторженную оду.
"Уже одиннадцать! — мысленно воскликнул я, посмотрев на часы. — Вот это мы проспали!".
Несмотря на столь позднее время, я не решился будить сопевшего рядом Радика. Пусть отдохнет. Бедняга вконец измаялся. Это было заметно еще вчера.
После того, как Баруздиновский "Лэнд Крузер" отъехал, мы, невзирая на темноту, решили пройти вперед, намереваясь обойти пост ГИБДД. Ночью нас там вряд ли кто заметит. Но дойти до него нам так и не удалось. Устав спотыкаться о валявшиеся на земле и плохо различимые во мраке ветки до коряги, мой спутник свалился с ног и жалобно захныкал:
— Дядь Жень, я больше не могу!
— Что ж, заночуем прямо здесь, — решил я, и бросил свою сумку у старой березы…
Очистив одежду от назойливых насекомых, я снова лег на траву, подложил руки под голову, и закрыл глаза.
Мои мысли сосредоточились на Баруздине. С чего он вдруг решил подключиться к моим поискам? Что им движет? И почему ему так желательна наша с Радиком смерть?
В моих ушах снова зазвучал его вчерашний разговор с напарниками:
"…Были бы они здесь, всё бы значительно упростилось. Свернули бы шеи, и точка. И никаких проблем…".
Что именно упростилось? Каких именно проблем?…
Мои размышления прервал пронесшийся мимо нас пронзительный вой сирены.
Радик зашевелился и открыл глаза.
— Уже утро? — широко зевая, спросил он.
— Уже день, — ответил я и показал на часы.
— Ни фига себе! — изумился мой спутник.
Я поднялся на ноги, потянулся, и принялся делать легкие разминочные упражнения. Мой спутник последовал моему примеру.
Надо сказать, что сон на открытом воздухе существенно зарядил нас энергией. В нас явно прибавилось бодрости. И если бы не нытье желудков (шутка ли, целые сутки без пищи!), можно было бы сказать, что мы чувствовали себя великолепно.
Закончив "гимнастику", мы вышли к обочине.
— Их еще до сих пор не убрали? — удивленно воскликнул Радик.
Искореженные остовы "Опеля" и "Нивы" по-прежнему валялись на трассе, препятствуя движению. Рядом с ними суетились сотрудники ДПС.
— Оперативные ребята, — съязвил мой спутник.
— Может, их только недавно вызвали, — пожал плечами я.
Заметив, что приехавшие на "скорой" санитары начинают вытаскивать тела погибших водителей, мы, не желая стать свидетелями столь ужасного зрелища, вернулись к месту ночлега.
— Ну что, пошли? — предложил я, вскидывая сумку на плечо.
— Пошли, — согласно кивнул мальчик.
Мы зашагали вперед.
— Сейчас поесть бы, — мечтательно проговорил Радик.
— Попадется какое-нибудь кафе или магазин — обязательно зайдем, — пообещал я.
Мой спутник о чем-то задумался.
— Дядь Жень, — встрепенувшись, обратился ко мне он. — А "скорую помощь" менты останавливают?
— Вроде, нет. А что? — отозвался я.
— Есть одна идея…
Когда "Газель" с красным крестом на капоте показалась на горизонте, я скомандовал:
— На старт!
Мой спутник, как подкошенный, рухнул на землю, и изобразил глубокий обморок. Я же взлохматил волосы, придал своему лицу выражение безумного отчаяния, выбежал на трассу и стал усиленно размахивать руками, указывая на неподвижно лежавшего у обочины мальчика.
"Скорая" остановилась. Из окошка высунулась дама в белом.
— Что случилось?
Я подскочил к ней и сбивчиво затараторил:
— Сыну плохо! Отравился грибами! Упал без сознания!
— В машину! — скомандовала врач.
Я суетливо подбежал к Радику и подхватил его на руки.
— Вроде, получилось, — сквозь зубы, прошептал он.
— Тихо! — цыкнул на него я…
Это были наши новые роли. Это был наш новый спектакль.
Идея Радика, конечно, пахла авантюризмом. Но в нашем положении любой "креатив" представлялся оправданным.
А что, собственно, плохого в авантюризме? Сколько великих научных открытий было сделано благодаря именно ему! Сколько великих людей стали великими благодаря именно этой черте своего характера. Сколько блистательных военных побед знает история, основной причиной которых явилась кажущаяся на первый взгляд безрассудной тактика полководцев. Так что, как ни крути, а авантюризм — это, в какой-то степени, даже своеобразный двигатель прогресса.
Поначалу я, правда, отнесся к предложению своего спутника со скепсисом:
— У меня не получится правдоподобно сыграть убитого горем отца.
— Получится, — заверил меня Радик. — Вспомни, что тебя хотят посадить в тюрьму, и у тебя сразу все получится.
— Но почему ты так уверен, что они возьмут нас с собой? — продолжал сомневаться я.
— Дядь Жень, посуди сам. Какая "скорая" посмеет проехать мимо тяжелобольного человека? Тем более, ребенка. Это же подсудное дело. Ну же, решайся. Они вот-вот поедут назад. Плюсы очевидны. Во-первых, мы снова проедем бесплатно, а во-вторых — не будем бояться, что нас остановят менты.
— Жутковато как-то ехать рядом с трупами, — поежился я.
— Жутковато сидеть в тюрьме, — заметил мальчик.
— А потом? — спросил я. — Что мы будем делать потом, когда нас привезут в больницу?
— А мы до больницы не доедем…
Санитар, невысокий, худой паренек лет восемнадцати (очевидно, "альтернативщик"), заботливо помог мне уложить ребенка на стоявшие внутри носилки.
— Вы только не пугайтесь, но у нас тут "жмурики", — предупредил меня он, кивая на лежавшие на полу два больших черных брезентовых мешка.
— Мне сейчас не до "жмуриков"! — отмахнулся я, стараясь не смотреть вниз. — У меня сын при смерти!
— Ничего он не при смерти, — возразила дама в белом, пощупав Радику пульс (машина, тем временем, под вой сирены понеслась вперед). — Не паникуйте. Расскажите все по порядку.
— Мы с сыном пошли вчера в поход, — принялся на ходу сочинять я. — Набрали грибов, пожарили их на костре, съели, переночевали. А сегодня утром он стал жаловаться на тошноту. Затем его начало сильно рвать. А после он потерял сознание.
— Сколько же можно говорить, — сокрушенно всплеснула руками эскулапша, — будьте осторожны с грибами. Не уверены — не срывайте. Ведь каждый съедобный гриб имеет своего ядовитого двойника. Вас предупреждают об этом из года в год, и все без толку.
— Я неплохо разбираюсь в грибах, — самолюбиво заявил я.
— А это что? — глаза дамы саркастически кивнули на моего "бесчувственного" спутника.
Мне ничего не оставалось, как изобразить смущение, и стыдливо потупить взор.
