Галина Романова - Демон искушения
Она лежала и размышляла, поглядывая сквозь полуприкрытые веки на занимающийся летний день за окном.
В конце концов, она не нищая, не страшная, не калека. У нее квартира, машина, грядет выплата страховки — вчера вечером звонил Востриков и с радостной дрожью в голосе объявил ей, что вопрос с выплатой в стадии завершения. Деньги она должна будет получить уже в среду. Все не так уж плохо складывается, уговаривала себя Юля. Хватит и на выплату долгов бандитам, и на гонорар адвокату Александру, да и ей прилично останется.
Надо было начинать жить заново. Надо!
Она выбралась из постели, поплескалась в ванной, немного поколдовала с прической и макияжем, чтобы хоть немного развлечь себя. Надо же было с чего-то начинать новую жизнь, почему не с того, чтобы немного отполировать свою внешность. Потом поковырялась в завтраке, ругая домработницу. Ну не любила она на завтрак рисовую кашу, зачем было снова и снова ее варить. Тем более варить с вечера. Каша заклекла в кастрюле, покрылась коркой, и сколько Юля ее ни толкла и ни разминала, жидкой в тарелке не стала. Так и достала ее из микроволновки в комочках.
Вывалила в ведро кашу, прикрыв бумагой, чтобы Марии Ивановне обидно не было за свою стряпню. Попила молока и решила…
…И решила, что не увидеть эту самую мерзавку Вику она не может.
Она начнет новую жизнь. Непременно начнет, но не увидеть женщину, которая незримой тенью витала между ними со Степаном в последние их совместно проведенные на море дни, она не может.
Помучилась, поругала себя, не без этого. Но все равно начала собираться. И ведь вырядилась, как на праздник. Тонкое легкое платье, босоножки на высоченных каблуках, украшения с жемчугом нанизала везде, где можно было, только что в нос не вставила. И все ради чего? Ради того, чтобы не упасть в грязь лицом перед серьезной соперницей. Она ведь — эта маленькая дрянь, со слов Насти, утерла нос всем им. Вот и захотелось выглядеть, пусть не на миллион, но и не на сотню долларов.
Приехала по адресу, указанному на листочке бумаги. Поставила машину в тени торгового павильона, тот как раз смотрел торцевой своей стороной на нужный ей подъезд. Нацепила на нос солнцезащитные очки и принялась ждать. Смотрела и ждала, ждала и смотрела. Почему-то не решилась просто выйти из машины и зайти в квартиру, где проживала Вика, безо всякого на то права. Регистрации у приезжей не было. Это снова Настя просветила. Вот сидела и выбирала из проходящих по улице девушек ту, которая бы соответствовала ее представлениям и Настиным описаниям.
Устала выбирать уже через час.
Все молодые девушки казались ей красивыми, молодыми, загорелыми, сексуальными и явно превосходившими ее во многом. У каждой второй был оголен пупок, у каждой третьей грудь с трудом вмещалась в крохотную маечку. Каждая четвертая обладала потрясающими ногами. И каждая из них могла бы наверняка быть любовницей ее Степана. Но они все проходили мимо нужного ей подъезда.
И наконец…
У Юля даже спина взмокла, когда она увидела девушку, выскочившую из подъезда на улицу. Она и в самом деле не вышла, не выбежала, а выскочила. Будто из подъезда ее вышвырнула огромная тугая пружина, успев предварительно распахнуть дверь.
Девушка встала на ступеньках, осмотрелась, приложив к глазам ладошку козырьком. Поправила на плече недорогую сумочку и мелкими шажками двинулась по улице, мимо торгового павильона — где стерегла ее Юля, — прямиком к магазину, что располагался через дорогу.
Маленького роста, с длинными по пояс черными волосами, стройными ногами и грудью, от которой у мужчин заходится сердце, Вика показалась ей прехорошенькой. И кожа-то у нее оказалась как раз такого приятного смуглого оттенка, которому Юля всегда завидовала.
Это точно была она, решила Юля, проводив девушку взглядом от дома до магазина и спустя минут пятнадцать обратно.
Больше из полуразвалившегося дома на набережной не вышло ни одной мало-мальски заслуживающей внимания особы. Пара подвыпивших мужиков слонялась от подъезда до павильона и обратно. Женщина средних лет с коляской. Три старушки вышли, посидели на скамеечке. Но никто, кроме этой девушки, подпадающий под описание, данное Настей, оттуда больше не выходил и туда не возвращался.
Это точно была Вика, еще раз решила Юля, принявшись ждать возвращения девушки из магазина.
Из магазина та вернулась к подъезду, нагруженная двумя объемными пакетами. Из одного пакета торчало горлышко шампанского, ананасовый хвостик, хищно скалилась мордой копченая горбуша. Из второго частоколом высились палки копченой колбасы, бугрились какие-то фрукты.
На деньги Степана наверняка гуляет, укололо Юлю. А ведь на часть этих денег и она смело может претендовать как вдова. Только попробуй докажи это!
Вика зашла в подъезд и через несколько минут появилась на балконе, нависшем прямо над подъездным козырьком, с огромным банным полотенцем в руках. Резким движением руки сдвинула в сторону прищепки на тонкой веревке и начала развешивать полотенце. Потом вдруг обернулась на распахнутую балконную дверь, прислушалась, замотала головой и рассмеялась, продолжив вешать полотенце. Ушла вскоре, забыв прицепить полотенце прищепками. Видимо, ее кто-то позвал из недр квартиры, поняла Юля. Кто-то у нее был в гостях. Кто-то, для кого покупалось угощение.
Быстро утешилась, язвительно подумалось молодой вдове. У нее как-то выскочило вдруг из головы, что сама она так и не смогла в должной мере оплакать погибшего мужа. Запекшимся и затаившимся до времени оказалось с чего-то ее собственное горе.
Следующие полчаса ничего не происходило. Нужно было уезжать домой. На Вику она посмотрела. Оценила в должной мере. Степана если и не оправдала, то поняла точно. Вика была самой хорошенькой и юной из всех увиденных ею его женщин. Нужно было уезжать, а она все медлила и медлила. Минут через сорок даже начала подумывать о том, чтобы навестить красотку. Зачем и для чего, не знала. Но желание подняться к той в квартиру, появившись, уже не отпускало. Зудело и точило, зудело и точило. Юля даже принялась ноготь на большом пальце правой руки погрызывать, чего не делала со школы.
Ну, придет она к ней и что скажет? Здрасте, я жена Степана. Правильнее, вдова. А кто такой Степан? А при чем тут Степан, если она шампанское уже с другим пьет, ананасами закусывая. Так пьет на деньги Степана, можно было бы возразить. И деньгами этими стоило бы поделиться с законной правообладательницей. Ага, щас! Раскрывайте сумку, насыпят!
Глупо так. И делать нечего было там, а все равно ерзала на сиденье, то и дело порываясь выйти на улицу.
Неизвестно, чем бы закончился ее любопытствующий зуд, не выскочи Вика снова из подъезда. Разрумянившаяся, растрепанная, еще более порывистая, чем до этого. Резким движением руки, груди и торса остановила тачку, как-то так у нее получилось изогнуться. Влезла на переднее сиденье, расхохоталась словам водителя, ткнула его в плечо и укатила почти на час.
Юля сникла. Чего теперь было ждать? Надо было либо идти к Вике раньше, либо уезжать теперь. Неизвестно же, сколько та проблукает. Может, вернется только вечером. Вдруг есть захотелось, вспомнилось, что не завтракала почти из-за комкастой рисовой каши. Вылезла из машины, обогнула угол павильона и, не упуская из виду вход в полуразвалившийся старый дом, попросила девочку-подростка купить ей какую-нибудь булку и сока.
Меланхоличная полная девочка, видимо, не имела ни малейшего представления о том, как следует реагировать на просьбы взрослых. Она вынесла Юле из душных дощатых недр павильона пакет жирного кефира, слойку с курагой и совершенно позабыла отдать сдачу, удрав в рекордно короткие сроки.
Юля вернулась в машину и принялась давиться кефиром, успев насорить в салоне слойкой так, что есть уже было нечего. Вышла, выбросила остатки в урну, тщательно вытерла руки влажной салфеткой и снова уселась в машину, будто приговорил ее кто сидеть и наблюдать за чужим подъездом.
Вика вернулась на такси. Вышла из машины с матерчатой сумкой, туго набитой чем-то тяжелым. Несла, сильно перегнувшись на один бок. Вошла в подъезд, а Юля тут же засекла время, дав сопернице десять минут на то, чтобы войти в квартиру и отдышаться после тяжелой ноши.
Десяти минут не прошло. Вика выпрыгнула на подъездные ступеньки все с той же своей тяжелой ношей минуты через три, самое большее — через пять, после того, как скрылась за подъездной дверью. Выпрыгнула, споткнулась, тут же выпрямилась и помчалась куда-то вдоль по набережной. Лицо у нее при этом было такое…
Лица на ней не было, как принято говорить. Перекошенные ужасом черты уже не могли показаться приятными. И даже приятный глазу смуглый оттенок ее кожи был уничтожен бледностью.
Чего она так испугалась? Испугалась же, неспроста улепетывает, не оборачиваясь на дом, в котором прожила все последнее время. Что могло заставить ее бежать?! Что?!
