Последнее испытание - Туроу Скотт
Он сообщает доктору Макви, что ему пора ехать, и они вместе направляются к двери главного входа.
– Могу я позвонить вам, если у меня возникнут еще какие-то вопросы? – спрашивает Стерн.
– Да, конечно.
Стерн внимательно смотрит на собеседницу, и внезапно у него в самом деле возникает вопрос, возможно, даже более важный, чем те, которые он уже задал. Он важен в равной степени для него самого, как и для его клиента.
– Знаете, я в самом деле хочу спросить вас еще кое о чем. Но это большой, серьезный вопрос. Вы были близко знакомы с Кирилом на протяжении десятилетий. Вы сами верите, что он совершил мошенничество, в котором его обвиняют?
– Полагаю, он все отрицает.
Стерн никогда никому не рассказывает о содержании своих бесед с клиентами. Конфиденциальность разговоров с адвокатом – это их святое и нерушимое право. Когда речь заходит об обвинении в инсайдерской торговле, Кирил не дает ясных ответов, объясняя это тем, что после звонка репортера у него в голове все смешалось. Но в том, что касается его действий, которые он якобы совершил три года назад, в сентябре 2016 года – имеется в виду вскрытие базы данных, звонок Венди Хох, сделанный для того, чтобы внести изменения в цифры, – Кирил по-прежнему продолжает упорно отрицать все. Он стоит на своем даже при том, что существуют записи телефонных разговоров, а также технические данные, добытые компьютерными экспертами. Все это подтверждает версию гособвинения, не говоря уже о том скриншоте данных из базы, который Кирил отправил Ольге еще до того, как цифры изменили.
– Продолжайте исходить из вашего предположения, – говорит Стерн.
– Вы собираетесь задать мне этот же вопрос в суде, когда я буду выступать как свидетель?
– А вам бы хотелось, чтобы я этого не делал?
– Да.
– Что ж, тогда я вам обещаю, что делать этого не стану, – говорит Стерн. Он, впрочем, понимает, что это не бог весть какая уступка с его стороны. Сонни ни за что не позволит ему задать такой вопрос – во всяком случае, в такой откровенной и примитивной форме.
– Верю ли я, что Кирил в самом деле натворил все то, в чем его обвиняют? – спрашивает, обращаясь к самой себе, доктор Макви и смотрит на высокий свод арки входной двери. – Честно говоря, мне очень трудно говорить об обвинениях в мошенничестве. Впрочем, насчет продажи акций у меня сомнений нет. Это он сделал.
– Вы сами ему это посоветовали, – говорит Стерн с едва заметной улыбкой – ему хочется посмотреть, насколько резко его собеседница будет возражать против его попытки взвалить часть вины Кирила на нее. Доктор Макви закатывает ярко-голубые глаза.
– Я ясно дала понять, что говорю с иронией, даже с сарказмом.
– Однако же он не продал ни одной акции из тех, которые принадлежали лично ему.
Эти слова Стерна на секунду застают Иннис врасплох. Может ли так случиться, что Стерн рассказал ей что-то, чего она до этого не знала? Доктор Макви некоторое время молчит, задумчиво наклонив голову, а затем возвращается к главной теме разговора:
– Мне никогда не пришло бы в голову обвинять Кирила в том, что главное в его жизни – деньги. То есть он, конечно, был в восторге от того, что по своему финансовому благополучию приближался к супербогачам или уже стал одним из них. В последнее время мы с ним практически не разговаривали, но он все же умудрился несколько раз сказать мне об этом. Но я уверена, что для него это являлось лишь одной из форм самоутверждения в глазах других людей, ради которого он, собственно, и жил. И еще – он должен был постоянно все контролировать, всем управлять. Так сказать, стоять у руля.
– Но в том, что он виновен в мошенничестве, вы сомневаетесь? – спрашивает Стерн. – В том, что он забрался в данные клинических исследований, а потом одурачил Венди Хох и уговорил ее внести изменения в базу?
– Одурачил? – Иннис негромко смеется. – Если бы проводились Олимпийские игры по навешиванию лапши на уши другим людям, он мог бы стать чемпионом. Но вскрытие базы данных – это совсем другое дело. Вообще-то я не думаю, что он был в техническом смысле настолько компетентен, чтобы это сделать. Конечно, он бы сообразил, что и как, если бы занимался этим. Но Кирил в каком-то смысле такой же, как другие семидесятивосьмилетние люди. У него нет инстинктивного понимания высоких технологий. Подозреваю, что если он это сделал, то ему кто-то помог.
– Кто это мог быть?
– Только это тоже сугубо между нами, хорошо? – говорит Иннис и, дождавшись от Стерна кивка, продолжает: – Ольга в этом смысле очень способная девушка. В течение долгого времени она отчитывалась непосредственно передо мной. Поверьте, Сэнди, на этом свете очень немного найдется людей, столь же неприкрыто амбициозных, как она. Ее доля акций была намного меньше, чем у остальных руководящих сотрудников. Уверена, если бы она обнаружила, что существует некое препятствие, которое мешает одобрению «Джи-Ливиа», она ни за что не позволила бы ускользнуть из своих рук нескольким миллионам долларов дополнительных доходов, которые появились бы, если бы препарат попал в торговую сеть. По крайней мере, свои акции она по дешевке не продавала.
После этих слов Иннис ненадолго умолкает, а затем добавляет:
– Впрочем, я никогда не стану осуждать ни одну женщину за то, что она максимально выгодно для себя воспользовалась своим положением. И Ольге я лишь воздаю должное.
Трудно сказать, насколько искренна Иннис в том, что только что сказала.
– У вас есть какие-нибудь догадки по поводу того, почему Кирил отправил Ольге по электронной почте скриншот еще не измененной базы данных в том виде, в каком она существовала в сентябре 2016 года, когда в ней еще были данные о смертях?
Иннис чуть приоткрывает губы. Очевидно, она тоже никогда ничего не слышала об этой подробности.
– Конечно, нет. А что она сама говорит?
Чтобы не делать ничего такого, что обвинение может представить как незаконные манипуляции, Стерн тщательно избегает предоставления потенциальным свидетелям какой-либо неизвестной им ранее информации, а также обмена между ними подобными сведениями. Однако похоже, что он уже непреднамеренно сказал больше, чем мог себе позволить, а потому теперь он едва заметно покачивает головой.
– Как бы вы отреагировали, если бы я сказал, что Ольга не в состоянии прочесть и понять значение данных клинических испытаний?
Иннис изумленно ахает и шлепает себя ладонью по бедру.
– Это она так говорит? Конечно же, она умеет читать базу данных. Она в нашем бизнесе двадцать лет. Я вам совершенно ответственно заявляю, Сэнди, не верьте ни одному ее слову. Ни одному. Она наглая, отъявленная лгунья. Я знаю, что это звучит так, как будто я хочу ее опорочить, но вы хотя бы взгляните на ее резюме. Просто прикиньте чисто арифметически. Возьмите ее стаж, посмотрите, когда она окончила вечернее отделение колледжа в Нью-Йорке. Сложите с тем, что она успела родить троих детей. Если все это учесть, то никак не получается, что ей меньше сорока лет, как утверждает она сама.
Стерн понимает, что лучше не показывать собеседнице своего удивления – ему казалось, что Ольга еще моложе и что ей до сорока еще очень далеко. Иннис же, направив на него указательный палец, ноготь которого тщательно отполирован и покрыт темно-красным лаком, заявляет:
– Если вы когда-нибудь доберетесь до дна этой истории, Сэнди, обещаю вам одно – вы увидите, что за всем этим стояла Ольга.
Доктор Макви вместе со Стерном выходит за порог дома. Сесар, которого совсем не видно в наступивших сумерках, да еще за затемненными стеклами лимузина, запускает двигатель. Вспыхнувшие фары освещают мелкий гравий, которым посыпана подъездная дорожка к жилищу Иннис.
– Я очень встревожена тем, что происходит, Сэнди. Но в любом случае я была очень рада с вами познакомиться.
Она протягивает Стерну руку, вытянув ее как можно дальше, выпрямив до конца локоть – так иногда делают женщины легкого поведения, чтобы избежать более близкого контакта с клиентом.
