Анна Данилова - Прекрасный возраст, чтобы умереть
Может, так бы все и случилось, если бы Валю не убили.
…Люба поблагодарила сестру, даже не спросив, сколько же денег на карте, сказала, что завтра они созвонятся, чтобы поточнее договориться о встрече, и, поцеловав сестру на прощание (от нее пахло дымом костра и травами, а еще жизнью, солнцем, ароматами осени!!!), быстрым шагом пошла прочь, к своей машине, спрятанной в кустах, в нескольких метрах от шоссе.
Ей почему-то хотелось плакать. От жалости к себе, от досады на то, что встреча с мужем не принесет ей счастья, что она будет находиться в постоянном напряжении рядом с ним, что будет вновь и вновь выслушивать какие-то его грубости, гадости и нелепости.
Ей перехотелось вот так сразу возвращаться домой.
Дойдя до машины, она достала из багажника плед, расстелила на траве, села и неожиданно для себя разрыдалась!
Как же она презирала себя за свое бессилие перед Вадимом! За свою нерешительность и неспособность постоять за себя, за то, что за время брака она позволила смешать себя с грязью, что позволила так использовать себя и Валю.
Ей вдруг показалось, что эта поляна, освещенная солнцем, этот пейзаж с долгим полем и качающимися на ветру осенними розово-желтыми цветами, звук Валиного голоса, еще звучащий в ней, – все это должно наполнить Любу внутренней силой, которая позволит ей прямо сегодня, вернувшись домой, всерьез поговорить с мужем и объявить ему о своем решении развестись.
Она не помнила, сколько времени проплакала, устроившись на полянке, на пледе, пока тишину солнечного и ветреного осеннего дня не прорезал окрик: «Валя!!!»
Это кричал Гинер. Словно проснувшись, он не нашел рядом свою любимую. Крики участились, только теперь изменилась интонация. Если прежде его окрики были вопросительными, удивленными, то потом – истерично-требовательными и даже раздраженными. Он долго звал, кричал, голос его то приближался совсем близко к Любе, то затихал, как если бы он ушел далеко, спустился к самому озеру. Под конец он охрип, и его крики стали больше походить на стоны. К его голосу присоединились и другие голоса, люди звали Валентину.
Люба поднялась на пригорок и увидела такую картину. По берегу разбрелись люди, разными голосами зовущие Валю. Среди них – Гинер.
Люба бросилась к озеру, но потом остановилась. Она вдруг услышала Валин голос, словно откуда-то сверху: включи мозги!
Люба подняла голову и увидела прозрачное, бездонное голубое небо. И оттуда, откуда-то сверху на нее упало почти осязаемое сознание того, что случилось что-то страшное. Не то что Валя заболела, а самое страшное: ее не стало.
И в эту же самую минуту раздался душераздирающий, страшный крик Гинера:
– Не-е-е-е-ет!!!!!
Потом он закричал:
– Убили!!!
Все бросились к берегу, сгруппировались вокруг одного места, и сразу стало так тихо, что у Любы заломило в ушах.
Она тряхнула головой, чтобы сбросить с себя кошмарный сон, чтобы проснуться и вновь оказаться на тихой солнечной поляне. Но она не просыпалась, сон затягивался, а ее заколотило, даже зубы застучали.
Потом произошло какое-то движение, группа людей вернулась на свое место, где они еще недавно веселились, смеялись, шутили, хохотали, слушали музыку, прыгали через костер. Если бы она была жива, они продолжали бы стоять рядом с ней…
Сейчас о чем-то тихо разговаривали, а Гинер в это время тоже вернулся к своему костру и теперь стоял с телефоном в руках, разговаривая с кем-то нервным фальцетом, почти плача, вероятно, вызывал полицию.
Люба бросилась к озеру, но не напрямик, а побежала стороной, чтобы ее не заметили. Поднырнула под густые заросли ив и, продираясь сквозь упругие влажные от воды ветки, добралась до того места, где еще недавно произошло то, что заставило людей протрезветь, притихнуть, до того места, где ее сестру настигла смерть. В этом Люба уже не сомневалась. Будь Валя ранена, Гинер бы вынес ее на поляну…
Она почти наткнулась на сестру. Валя лежала, наполовину погруженная в воду. На берегу были лишь ее ноги, в джинсах, обутые в кроссовки. Другая же половина тела в куртке, вместе с головой была погружена в прозрачную воду. Глаза ее были открыты, рот – тоже. Она была мертва. Ее либо удушили, либо просто утопили. И сделали это очень быстро, так быстро, что она не успела даже вскрикнуть.
Люба не помнила, как вернулась к своему автомобилю. Свернула и уложила в багажник плед, села в машину и завела мотор. Ехала по полевой дороге тихо, стараясь не привлекать к себе внимания, а когда выехала на шоссе, прибавила скорость, потом еще, еще…
По дороге несколько раз ей казалось, что она теряет сознание.
А уже перед самым въездом в город она остановилась на автозаправочной станции, зашла в кафе, купила бутылку холодной минеральной воды, выпила, чтобы прийти в себя.
Зачем она уехала? Как могла так поступить? Как могла бросить свою сестру в воде? Почему не вытащила ее на берег? Зачем она уехала?
Мысли работали хаотично. Однако спустя время они все же приобрели определенную стройность. Правильно они все сделали, что покинули место преступления. Ведь затоптали бы все вокруг вместе со следами убийцы.
Хотя когда они с самого начала, когда Гинер закричал и когда они бросились на крик, разве не затоптали берег? Конечно, затоптали!!! А она, Люба, пришла туда последней, значит, ее след будет на самой поверхности!
Почему, почему она не вернулась сразу же, когда Гинер начал Валю искать?
Мысль, которая выжигала ей все остальные спасительные, оправдывающие ее мысли, была жестока в своей правде: она испугалась, что ее заподозрят в убийстве сестры.
Но на каком основании? Ведь никому же не известно, что сестра отдала ей свою банковскую карту. Никто не стал бы ее обыскивать, это точно. Но ей все равно пришлось бы объяснять Гинеру, почему она, приехав к озеру, сделала это тайно. Почему не подошла к нему. Не поздоровалась, не сказала, что нарочно не взяла с собой мужа, потому что хотела побыть вдвоем с сестрой, поговорить да просто отдохнуть душой. Да, конечно, она собиралась попросить у Валентины деньги, но Гинер-то об этом ничего не знал. В конце концов, она могла бы его попросить не говорить Вадиму при встрече, что они приглашали на пикник их двоих. Он мог бы вообще по ее просьбе промолчать, что она была на озере. И все было бы тихо. Люба с Валей отошли бы подальше от Гинера, поговорили бы, и он знал бы об этом, потом Валя проводила бы Любу до машины, вернулась, и Гинер бы видел, что она вернулась после ухода Любы живая и здоровая. И только потом зачем-то пошла к озеру…
А зачем Валя одна пошла к озеру? К воде?
И когда Люба поняла, зачем, то ей стало совсем плохо.
Венок! Валя же плела венок из цветов! И когда они расставались, маленький веночек был уже готов. Валя показала даже свои ладони, выпачканные зеленым и бурым соком цветочных стеблей. Она пошла к воде, чтобы отмыть руки!
Если бы Люба к ней не приехала, она не стала бы, может, плести венок, не испачкала бы руки и не пошла бы их мыть! Значит, это Люба, пусть и косвенным образом, виновата в смерти сестры!
Хотя она могла бы плести венок и без Любы. К тому же они с Гинером что-то ели, она наверняка мыла посуду в воде… И убийца, ждущий, когда она подойдет к воде одна, напал бы на нее в другое время…
Нет, Люба ни при чем!
Да только доказать она это уже не сумеет, никогда!
Во-первых, Вадим сам при его-то отношении к ней сдаст ее первый, чтобы только избавиться от нее (у него же теперь есть молодая любовница!)! Во-вторых, существует реальный свидетель, девушка Кира, которая слышала, как Люба говорила Вадиму, что вот, мол, все, о чем ты так мечтал, свершилось, что она мертва, что я сама видела ее под водой… Так могла говорить только сообщница или исполнительница убийства.
В-третьих, следы ее обуви остались на берегу, поверх всех остальных следов.
В-четвертых, банковская карта… Нет, она ею пока не будет пользоваться. Все банкоматы в городе оснащены видеокамерами. Если начнут расследовать убийство Вали, то обязательно поднимут все ее банковские дела, документы, выяснят, что существует карта, а на ней – большие деньги… И будут отслеживать, кто станет снимать с нее деньги.
…Люба застегнула чемодан. Села в кресло, посидела «на дорожку», подумала, все ли взяла, встала и быстро направилась к выходу. Только бы не столкнуться с Вадимом, только бы не встретить его!
Спустилась вниз, обошла дом, пересекла небольшой сквер, остановила частника (таксисты в кино очень часто бывают самыми главными свидетелями!), села и попросила отвезти себя в Красноармейск, что под Камышином, там переночевала в маленькой гостинице, а в половине шестого утра следующего дня уже сидела в поезде Саратов – Адлер и смотрела в окно, где в убегающих пейзажах и мчащихся мимо нее неспокойных облаках видела свою, остающуюся позади, прошлую жизнь.
