Кровавый апельсин - Гарриет Тайс
Патрик перезванивает мне в районе пяти:
– Что это еще за сообщение?
– Я же оставила еще одно и извинилась, – отвечаю я.
– Да, но я не пойму, в чем дело.
– Я просто пытаюсь разобраться с анонимками. Они могут иметь отношение и к тебе, и ко мне, – говорю я.
– Они могут иметь отношение к кому угодно – к твоим бывшим клиентам, к знакомым твоего мужа. На связь со мной ничто не указывает.
– Кое-что указывает. Я всегда получаю их после встречи с тобой.
– Так это, наверное, лишь совпадение. Ты уж постарайся реагировать спокойнее.
– Что, по-твоему, мне делать?
– Тут особо ничего не сделаешь. Нужно подождать, последует ли продолжение. Пока напрямую тебе не угрожали. Если начнут, обратишься в полицию.
Патрик прав. Я собираюсь сказать ему об этом, но он не дает.
– И, если честно, тебя не касается, сплю я еще с кем-то или нет. Из нас двоих в браке состоишь ты, а не я. Напоминать об этом я точно не должен.
– Да, да, ты прав, конечно, – лепечу я, потому что с этим не поспоришь. – Я глупость написала. Просто испугалась слегка.
– Ладно. От встречи с Мадлен толк есть? Хлоя сказала, вы в «Джасперс» отправились. Надеюсь, до пьянки не дошло.
Патрик шутит. Он наверняка шутит. Неужели мы из-за этого поссоримся? В правом глазу глухо бьется пульс – напоминание о выпитом нами вине.
– Спасибо за заботу, но я была абсолютно трезва. – Я очень стараюсь говорить с достоинством. – Деловая встреча таковой осталась, хоть мы и решили провести ее в винном баре. Мадлен дала мне множество показаний.
– Надеюсь, ты не нажралась по-черному и хоть половину их запомнишь, – язвит Патрик.
Ни дать ни взять разговор с Карлом. Я делаю глубокий вдох. Потом еще один.
– Я напечатаю тебе свои записи, и ты все сам увидишь, – обещаю я и отсоединяюсь.
Напечатав свои записи и заключение, я е-мейлом отправляю их Патрику. Я предоставляю ему план действий, список свидетелей, которых нужно разыскать, и доказательств, которые нам потребуются. Я стараюсь придерживаться делового, профессионального тона и обращаться к нему лишь как к инструктирующему адвокату. Получается неплохо: к заявлению Мадлен я добавляю правовой анализ, необходимый для обоснования своей позиции. Едва отправив письмо, я разлогиниваюсь и выключаю компьютер. Пора домой.
На улице стемнело. Я качу сумку по Фаунтин-корт. Фонари уже горят, в воздухе легкая дымка. У Темпла типично диккенсовская атмосфера, которая сводит туристов с ума. Я прохожу мимо целой группы, которую ведет гид. Она рассказывает историю зданий, и мне хочется остановиться, примкнуть к группе, сделать вид, что я понятия не имею о происходящем за этими стенами. Хочу, чтобы романтический вид соответствовал действительности, чтобы внутреннее убранство было под стать – камины, неярко горящие светильники, а не канцелярские шкафы и криво приклеенный гипсокартон. Барристеров туристы тоже наверняка представляют на романтический лад, в длинных мантиях, в париках из конского волоса, борющимися за правду и справедливость. Порой такие фантазии возникают и у меня, вопреки реальности, вопреки рутине – шнырянью по юго-востоку города от мирового суда к мировому суду, минутной радости победы в апелляционном суде, быстро сменяющейся разочарованием, если в пятницу в Вуд-Грин твое дело оказывается самым последним по расписанию. Но как же здорово знать, что присяжные на твоей стороне, что твои доводы для них убедительны.
По Деверо-корт я иду мимо бара «Фрименс Армс», мимо старых пердунов с красными носами, плетущих байки о том, как однажды их блестящая защита спасла кому-то жизнь. Я вижу их за окнами в окружении кивающих учеников. Когда-то я сама была такой – жадно глотала любую ересь в надежде пробиться, попасться на глаза, выполнить задание, чтобы понравиться солиситорам, чтобы секретари подбрасывали дела мне. С нужными людьми я пила с понедельника по пятницу, кивала, улыбалась, смеялась в нужных местах.
Роберт из нашей конторы стоит у бара Кэрна с сигаретой. Я останавливаюсь рядом, затягиваюсь, а потом вспоминаю утреннюю ссору и Матильдины слезные просьбы, чтобы я не курила. Черт! Я делаю Роберту ручкой и бреду в магазинчик на углу напротив Королевского судного двора. Он еще открыт, я покупаю мятные драже и воду, полощу рот и рассасываю целую горсть драже. На сегодня мне ссор хватит.
– Элисон. Элисон! – Кто-то зовет меня по имени. Я шагаю дальше. Крики звучат все громче, и вот передо мной встает он. – Я в Кэрне сидел и видел, как ты идешь мимо. Хочу с тобой поговорить.
– Патрик, мне нужно домой.
– Ты в порядке? – Он загораживает мне дорогу.
– Да, все хорошо.
– Прости, если подумала, что я обвинил тебя в неспособности нормально работать.
– Мы выпили, – говорю я. – Но не напились.
– Нет, конечно нет. В конце концов, это я предложил немного развязать Мадлен язык. И послушай, хочешь, вместе пойдем в полицию с теми анонимками? Я понимаю, чем они тебя пугают.
Могу представить себе реакцию полицейских. Они ограбления-то больше не расследуют. Что, черт побери, они будут делать с четырьмя эмодзи, присланными с неизвестного номера?
– Не думаю, что анонимки того стоят, – говорю я. – По крайней мере, пока. Но они мне не нравятся.
– Ясно, что не нравятся. Но вот, честное слово, ты не можешь расстраиваться из-за того, что я встречаюсь с другими. Это несправедливо. Мы не можем так работать, – с серьезным видом заявляет Патрик.
– Я не нарочно. Просто мне тяжело от этого.
– Знаю, но, когда ты с семьей, тяжело мне. Ты не вправе запрещать мне видеться с другими. Будь справедлива.
Я вздыхаю. С этим не поспоришь.
– Только, пожалуйста, не у меня перед носом. Не как в тот вечер у Кэрна.
– Договорились. Не у тебя перед носом, – говорит Патрик. – Я об этом позабочусь.
– А что, если еще анонимка придет?
– Сотри ее и забудь, если не хочешь идти в полицию. Пока беспокоиться не о чем.
Голос Патрика звучит успокаивающе, и я хочу ему верить. Но что-то мешает, словно призрак таится у меня за плечом.
– А что, если…
– Хватит «а что если», хватит пустых домыслов! Тебе что, реальных проблем мало? – спрашивает Патрик. – Ну, пошли выпьем или как? Если хочешь поужинать, у меня дома есть еда.
Он протягивает руку, и я собираюсь ее взять, но
