Владимир Кайяк - Следы ведут в прошлое

— Лапсинь, — спросил Сом, — где именно стоял Бредис, когда сказал вам, что нападавший скрылся в парке?

— Здесь.

— М-да, — буркнул Сом, — отсюда же вовсе невозможно разглядеть, куда побежал нападавший! Он мог скрыться в парке, а мог исчезнуть и в соседнем дворе.

Сом обратился ко мне:

— Адамсон, вам, насколько можно судить, придется иметь дело с опасным, изворотливым и дерзким противником. Действуйте обдуманно, учтите печальный опыт Бредиса.

5

Надо было разыскать такси, которое отъехало от дома двенадцать по направлению к центру в двадцать три часа и девятнадцать минут. Время запомнил Лапсинь. Мне предоставили мотоцикл с водителем — все тем же Лапсинем.

Близилась полночь, когда мы явились в таксомоторный парк. На месте оказалось четыре машины, одна, из них в ремонте, по городу разъезжало еще пять такси. Не так уж много, но я нервничал — каждая минута имела значение.

Вскоре подъехали одна за другой две машины. Мне повезло, вторая из них оказалась той, которую мы искали. Да, сказал шофер, он действительно около двадцати трех часов и двадцати минут взял пассажира на Дворцовой улице у дома двенадцать и отвез его на вокзал. Пассажир спешил, ему надо было попасть на рижский поезд, который отходит в двадцать три тридцать одна. Шофер отвез его на вокзал, он еще успел купить билет. Шофер зашел в буфет за сигаретами и в окно видел, как его пассажир поднялся в вагон, кажется, третий от начала.

Было без десяти минут час, догнать поезд мы уже не могли. Я сел в такси, в котором ехал подозрительный пассажир, и велел шоферу везти меня на вокзал. По дороге я попросил как можно подробнее описать мне севшего к нему на Дворцовой улице человека. Шофер оказался весьма наблюдательным, он мне прямо-таки дал фотографию пассажира:

— Лет тридцати — тридцати трех, стройный, ростом около метра семидесяти пяти, волосы светлые, коротко остриженные, лицо узкое, загорелое, есть веснушки... На лбу неглубокие горизонтальные складки, брови густые, но бесцветные, будто на солнце выцвели. Глаза узкие, светлые, нос длинный, тонкий, прямой. Рот большой, с тонкими губами, подбородок маленький. Уши изрядные, отвислые. Голос низкий, с хрипотцой. Одет этот тип в темно-синий или черный плащ, брюки посветлее... И с отворотами. Полуботинки черные. Латыш, но на редкость разговорчивый: был, говорит, в гостях, выпил с друзьями, а поезд не хочется пропустить... Незаметно, чтобы пил, движения и походка уверенные.

— Вы не обратили внимания, с какой стороны он пришел туда, к дому номер двенадцать?

— Нет, когда я увидел его, он стоял у угла дома, подняв руку. Кто его знает, откуда взялся.

На вокзале я поспешил к билетной кассе. Я спросил у кассирши, не припомнит ли она молодого блондина, которого я описал ей. Может, она не забыла, до какой станции он брал билет, — это было за несколько минут до отхода рижского поезда.

Да, кассирша помнила. Народу было немного, а блондин запомнился ей еще и потому, что, покупая билет, счастливо и широко улыбался ей, будто она продавала ему билет не в Силгале, а в царство небесное. Да еще, кинувшись к поезду, забыл на окошке сдачу.

Заглянули в расписание: в Силгале поезд остановится через две с половиной минуты. Я тут же позвонил на эту станцию дежурному милиционеру, описал блондина, который должен выйти из третьего вагона, и велел задержать его, предупредив, что он может быть вооружен. Сказал, чтобы доложил мне об исполнении.

Мы сели и стали ждать.

— Лапсинь, — попросил я, — при первой возможности смените форму на гражданский костюм! А то мне все кажется, что я арестованный.

— Как вам угодно! — обиженно ответил Лапсинь, слегка отодвинувшись от меня.

Тут позвонил телефон. Силгалский милиционер доложил, что ни один мужчина, похожий на описанного блондина, не сошел на его станции.

Я с яростью ударил себя по лбу:

— Дурак же я!.. Такой опытный преступник мог взять билет до Силгале, а сам вышел раньше. Надо было поднять тревогу по всей линии! Да все равно мы бы не успели... Эх!

— А если он вообще не вылезал, едет себе дальше? — заметил Лапсинь,

Это было менее вероятно, но я позвонил и на следующие станции, включая Ригу. Так, теперь-то сделано все возможное.

Мы вернулись в прокуратуру. Там я попросил таксиста еще раз тщательно описать подозрительного блондина, уточнить некоторые детали его внешности. Затем разослал этот «устный портрет» во все стороны, объявив розыск блондина.

Когда мы покончили с этим, подошла к концу и короткая летняя ночь.

6

Больничный воздух всегда на меня нагоняет сонливость; всюду стерильная чистота, а дышать трудно.

Лапсинь остался ждать внизу, меня же дежурный врач повел на второй этаж, тихо отворил дверь в палату, заглянул туда и сделал знак войти.

Бредис уже проснулся. Он лежал один в маленькой палате. В окно светило солнце, ярко освещая пышные волосы и лоб следователя. Я едва сдержался, чтоб не выразить удивление: за короткое время Бредис постарел, осунулся, глаза провалились, между густых бровей залегла незаметная прежде складка. Конечно, не пустяковое ранение так на него подействовало; вероятно, ход событий больно затронул самолюбие следователя. За всю долголетнюю практику у Бредиса не было случая, чтобы ему пришлось выпустить из рук не доведенное до конца, не раскрытое дело...

Подобные мысли мелькали у меня в голове, когда я посмотрел в лицо Бредису и с деланной беззаботностью пожелал доброго утра.

— Доброе утро, — ответил Бредис, морщась. — Опустите, пожалуйста, занавески, солнце в глаза бьет!

Я исполнил его просьбу и сел на табуретку у кровати.

— Значит, вы заняли мое место. Желаю успеха! — сказал Бредис кротко, но за спокойным тоном я различил скрытую досаду и даже зависть. А может, этого и не было, может, я услышал лишь то, что считал характерным для Бредиса в его состоянии.

— Как вы себя чувствуете? Я имею в виду вашу рану — сможете ли говорить со мной? Мне это важно. Врач сказал, что я смогу отнять у вас полчасика.

Бредис улыбнулся, глаза у него блеснули:

— Ну, если врач разрешил... Смешно даже называть такую царапину раной! Я вас слушаю.

— Как произошло нападение?

— Я думал, вам уже ясно. Мы ехали с Лапсинем вверх по Рижской улице. Перед сквером я своего верного Санчо Пансу отпустил. На сквере — ничего подозрительного. Вышел на Дворцовую...

— Простите! Почему вы отпустили Лапсиня?

Бредис усмехнулся.

— Вы мне хотите поставить на вид, насколько легкомысленны, вредны и опасны были мои действия?

— Простите, сейчас не до шуток, мне бы хотелось Уяснить себе ход событий.

— Предосудительные свойства моего характера, нашедшие свое выражение в известном событии, вряд ли помогут вам раскрыть убийцу Зара, они имеют лишь косвенное значение.

— Могу ли я спросить у вас кое о чем, как у старшего коллеги?

— Сейчас я себя не чувствую вашим коллегой. Я проиграл бой, а вы идете в наступление, и я не хочу вас настраивать пораженчески.

— Не понимаю.

— Я тоже кое-чего не понимаю.

— Есть же у вас какая-то версия нападения на вас?

— Я не уверен в ее правильности.

— Как бы вы действовали в сложившейся ситуации?

— Не хочу быть умным задним числом. Знаете что? Вот вам ключи от моего сейфа, там вы отыщите дело об убийстве Зара. Перечитайте материалы, проанализируйте, найдите слабые места и ошибки, сделайте выводы... И в бой!

— За ключи спасибо, но я еще не уйду. В бумагах не будет ни слова о вчерашнем происшествии. Мне же не нужно вам объяснять, что оно находится в теснейшей связи с убийством Зара?

— Гм... Итак, я легкомысленно отпустил Лапсиня, не очень веря в серьезность угроз, высказанных в анонимном письме, и пошел домой один.

— Что произошло после того, как вы зашли под арку ворот?

— Отворив калитку, я почувствовал запах одеколона и сразу заметил силуэт человека... совсем близко. Он, бесспорно, занимал более выгодную позицию, чем я: он стоял в темноте, а за мной была освещенная улица, его глаза уже свыклись с темнотой, мои еще нет. Догадываясь о его намерениях, я сунул руку в карман, где лежал пистолет, и попытался укрыться за калиткой, отворявшейся внутрь. Он верно истолковал мое движение, так как тут же выстрелил. Моя правая рука онемела до плеча, и тут я спрятался за калитку, оказавшись в выгодной позиции. Он учел это и бросился бежать. Я взял пистолет в левую руку, дважды выстрелил, но не попал, а он исчез из виду, вероятно забежал в парк, мне с моего места не было видно. Я хотел преследовать его, но у меня закружилась голова, я зашатался — не от боли, а, наверно, оттого, что слишком быстро потерял немало крови. Подбежал Лапсинь, я показал ему направление, в котором скрылся стрелявший, но вскоре он вернулся, никого не обнаружив в парке. Допускаю, что стрелявший мог забежать и во двор соседнего дома, спрятаться...