Владимир Кайяк - Следы ведут в прошлое

Закончив, Бредис пожал плечами и поглядел на прокурора.

— М-да! — буркнул Друва, — а что вы думаете относительно угроз, адресованных лично вам?

— На всякий случай хожу с оружием.

— Само собой. Считаете ли вы, что угрозы могут быть реализованы?

— Сомневаюсь. Какой им смысл убивать меня? Дело же из-за этого не будет закрыто. И второе: собираясь кого-то убить, обычно обходятся без предупреждения. У меня все.

— Вопросы есть? Кто хочет высказаться? — предложил Друва.

Я встал и сказал:

— Рассуждая логически, убийце ясно, что подозрения в первую очередь падут на участников воскресной вылазки. Возможно, он знает, что их допрашивают. Зачем же убийце вдруг понадобилось посылать анонимное письмо? Не будь его, следствие, очевидно, пошло бы в другом направлении, возможно, было бы даже прекращено. Бредис, по его словам, установил, что в момент смерти Зара никого из участников пикника не было поблизости. Нет также доказательств того, что на Пиекунских скалах в тот день находился еще какой-либо Икс. Неприятности на работе заставили следователя вначале думать, что директор погиб по собственной неосторожности. А то и совершил самоубийство. При таком выводе следствие, как мне кажется, было бы скорее всего прекращено. И вдруг анонимное письмо! Без серьезных причин никто не стал бы его посылать. По-моему, единственно серьезной причиной могли быть опасения убийцы, что ему уже наступают на пятки, вот-вот разоблачат. Откуда появились бы у убийцы эти опасения и страх, если бы они не имели оснований? Чего ради он раздувает огонь, который почти погас? Только из страха перед разоблачением можно было послать подобное письмо, иначе посылать его не имело смысла.

— Возможно, оно преследует иные цели, — заметив Старый Сом. — Например, кто-то не хочет, чтобы следствие было прервано.

Бредис с откровенно веселым любопытством посмотрел на меня, ухмыльнулся и сказал:

— Мой молодой коллега удивляется, чего ради убийце «раздувать огонь, который почти погас». Мне кажется, удивляться тут нечему. Страх перед разоблачением не покидает преступника никогда, а страх, как известно, плохой советчик. Но главное — убийца никак не может знать, какие я делаю предположения и выводы. Подобную информацию я не выношу на улицу. Или вы, Адамсон, полагаете, что убийца занимается телепатией и читает мои мысли?

— Ваши шутки мне кажутся неуместными, — возразил я.

— Извините, коллега! Однако же согласитесь со мной: ни о каком «прекращении дела» или «угасании огня», как вы образно выразились, убийца не имеет понятия.

— Ну-ну. Вы удовлетворены ответом, Адамсон? — буркнул Старый Сом, по-моему, с изрядной долей иронии.

Я тем более расхрабрился:

— Только частично. Если бы убийца, глядя со стороны, — как выразился мой старший коллега, — заметил, что следствие идет в неверном направлении, он не стал бы угрожать. Я уверен: анонимное письмо говорит только о том, что следствие развивается правильно и что мой старший коллега на одном из допросов уже имел контакт с убийцей. Когда и какой контакт — вывод напрашивается сам собой: при допросе одного из участников пикника.

Бредис набросился на меня:

— Ах вывод напрашивается сам собой! В том-то и беда, товарищ Адамсон, что он  н а п р а ш и в а е т с я. А что, если убийца вовсе не круглый идиот, каким вы его, кажется, считаете? Если он тоже понимает, какой вывод сам собой напрашивается по прочтении его записки? Если преступник полагает, что мы будем ликовать: ага, он грозит, пугает, значит, мы на верном пути! И будем гнать по этому пути дальше, сиречь — стараться прижать к стене именно участников пикника. Тогда как правильный путь ведет в противоположную сторону. А пока мы будем топтаться на месте, убийца выиграет время, заметет следы. Что, если так?! Допускаете ли вы, мой молодой коллега, что у преступника тоже может быть голова на плечах, своя хитрость? Если нет, мне очень жаль. Разумно ли недооценивать противника? Неуместная самоуверенность была причиной многих поражений...

Бредис говорил с жаром, пристально глядя на меня своими веселыми, искристыми глазами, время от времени энергично рубя воздух левой рукой. Что я мог добавить? Что без уверенности в победе победа тоже невозможна? Напрасно он глядел на меня так насмешливо. И Старый Сом тоже. Что ж, могу и замолчать. Возможно, Бредис более правильно оценивает положение. Я не стану оспаривать его оценку, вмешиваться в его дела...

Совещание закончилось тем, что прокурор попросил начальника милиции майора Зиверта передать в распоряжение Бредиса мотоцикл, поскольку наша собственная «Победа» стояла в ремонте. Водителем был назначен милиционер Лапсинь, бойкий, языкастый парень, неоднократный победитель мотогонок.

С этого дня у нас было объявлено чрезвычайное положение, на поиски убийцы Зара и автора анонимного письма были мобилизованы все наличные силы. Меня, правда, почему-то решили не трогать, и я продолжал заниматься порученными мне мелкими делами.

3

Я сидел у себя в кабинете, перечитывал постановление о привлечении к ответственности какого-то воришки, и сам не понимал причин своей рассеянности и досады, пока не поймал себя на том, что ломаю голову: в каком направлении следует вести розыск убийцы Зара? Нелепо... Это дело Бредиса, не мое... Я заставил себя дочитать до конца постановление и направился к прокурору.

Сом, смерив меня коротким взглядом, отложил бумаги, которые я принес, и вдруг осведомился подозрительно задушевным тоном:

— Как вы себя чувствуете? Довольны ли жизнью?

В ином случае мой ответ был бы уклончивым и односложным, но в тот день дурное настроение пересилило, я взорвался:

— Мало сказать доволен — я в восторге! Больше всего на свете мне нравится сидеть в четырех стенах, убивая время на такие мелкие правонарушения, что от них даже не портятся аппетит и сон. Идеал мой — нажить жирку к тридцати годам!

Сом поглядел на меня, откинулся на спинку стула и забарабанил короткими пальцами по столу.

— Н-ну! — Он качнул головой. — При вашем холерическом темпераменте и разлитии желчи вам нечего бояться ожирения. Ему подвержены только такие толстокожие, как я. Сядьте, это помогает успокоиться!

Я сел и пробормотал:

— За разлитие желчи прошу прощения. Мне показалось, вы его... в какой-то мере спровоцировали.

— А нам всегда кажется, что на несдержанность нас провоцируют другие. Не знал, что вы так честолюбивы! Жаждете похвастаться перед какой-нибудь Майей или Пайей?

Старый Сом обладал несомненным талантом — бесить меня. Я выпалил:

— Она не Майя и не Пайя, а Айя. В девятнадцатом веке за такое отношение к женщине я бы вызвал вас на дуэль, несмотря на то, что вы мой начальник.

Старый Сом продолжал рассматривать меня, как невиданную букашку, но отвечал уже более серьезно:

— Н-ну! Раз уж вы заговорили о дуэли из-за женщины, значит в вас живет еще нечто рыцарское... в лучшем смысле слова. Но я должен вас огорчить: в девятнадцатом столетии именно ваше отношение к женщине по имени Айя считалось бы предосудительным. Именно так: предосудительным! В те времена мужчины, обладающие рыцарскими добродетелями, вводили даму сердца в общество, объявляли о своих намерениях относительно ее, и тогда общество относилось соответственно и к ним и к этим женщинам. А что знает общество о нынешних молодых людях? Только то, что юный рыцарь гуляет в парке с одной девушкой, танцует на вечеринке со второй, а спит с третьей.

— Интересно, откуда вы знаете, кто с кем спит?

— Это мы обычно констатируем постфактум. Уже после того, как девушка в худшем случае приняла двадцать таблеток нембутала, а в лучшем — сообщила о своей загубленной жизни комсомольской организации и месткому. Но это сравнительно редкие случаи. Чаще всего девушкам легче молчать, чем говорить о похождениях их горе-рыцарей.

— Вы судите по единичным случаям.

— Так-таки по единичным! Встречаешь на улице младшего коллегу, который, судя по всему, прогуливается с существом, к которому более чем неравнодушен. Здороваешься с упомянутым коллегой, а он или делает вид, что с ним вообще никого нет, или же кивает на девушку и небрежно бросает: «Это Рита». Кто вас знает, почему вы, рыцари, боитесь признавать своих избранниц таковыми перед лицом общества. И еще удивляетесь, что общество относится несерьезно к вам и к вашим дамам сердца.

Так вот почему Старый Сом затеял этот разговор... Хотелось отрезать ему: «Уж это не твоей компетенции дело, нечего совать нос в мои отношения с Айей!»

А Сом благодушно продолжал читать мораль:

— А посему, если бы я имел честь познакомиться с вашей Айей и мы бы жили в упомянутом столетии, я бы первый мог вызвать вас на дуэль за неуважение — именно так, за неуважение к женщине. Можете идти!