Лев Портной - 1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского
Уже не отдавая себе отчета в собственных действиях, я открыл средний нижний ящик и стал перебирать хранившиеся в нем бумаги. Нашел старый альбом с пожелтевшими листами: видно, еще в девичестве кавалеры писали Екатерине Петровне, тогда еще Протасовой, стихи и эпиграммы. Перебрал несколько безобидных писем. Затем в руки попался запечатанный конверт из желтой плотной бумаги. Я сломал печать, открыл пакет и… вновь обомлел!
В моих руках оказался патент Наполеона!
—Вот ты где! — Мадам Арнье застыла, глядя на меня с изумлением.
— Я хотел поиграть в прятки, — выдал я первое, что пришло на ум.
Поспешно убрав документ в ящик, я взял в руки девичий альбом:
—Вот… лежал на столе… когда-то и я писал эпиграммы Екатерине Петровне… вспомнилась молодость…
Потрясенная Изабель замерла, как истукан. Я положил альбом в ящик, закрыл конторку и набросился на мадам Арнье. Я впился в ее губы, она уступила натиску, мы вернулись в ее будуар, я принялся стаскивать с нее платье, и через минуту мы повалились в постель. Мне пришлось поцелуями закрывать рот Изабель, чтобы она в порыве страсти не переполошила дом генерал-губернатора. Она потерпела сладкое поражение и не успела опомниться от первой баталии, как я вновь бросился в атаку. Я надеялся, что любовная игра вытеснит воспоминания о том, как она застала меня в комнате графини Ростопчиной.
—Скажи, это скоро? — спросила она потом, когда мы нежились, прижавшись друг к дружке.
— Что — скоро? — переспросил я, мечтавший теперь о том, чтобы эта женщина пропала пропадом, чтобы уехала в тьму-таракань, к черту, к Бернадоту или чтобы корпус наполеоновских жандармов похитил ее, как герцога Энгиенского.
— Ты говорил про Филимонки, — уточнила Изабель.
— Ах это! Дней через десять.
—Значит, у нас еще будет время, — сказала она.
«Только не это!» — мысленно воскликнул я.
—Я не хочу, чтобы нас увидели сейчас. — Мадам Арнье прижалась ко мне сильнее, коснулась губами моих губ, затем поднялась и надела платье. Я сел в постели и потянулся за своей одеждой.
—Я посмотрю, чтобы никого не было, и провожу тебя через черный вход, — сказала Изабель и добавила: — Ты не против?
— Да-да, лучше уйти незамеченным, — согласился я.
И мадам Арнье, сделав мне знак рукой, чтобы дожидался ее, скрылась за дверью.
Я не мог представить себе, как явлюсь перед Федором Васильевичем и сообщу ему, что его супруга, Екатерина Петровна, шпионит в пользу французов и даже хранит патент Наполеона. Выходило, она уверена в том, что корсиканский недомерок будет в Москве. Но если государь император полагал, что Первопрестольная превратится для Наполеона в гибельную ловушку, то графиня Ростопчина верила в победу французов.
Я решил немедленно явиться к де Санглену, рассказать обо всем и отправиться вместе с ним к генерал-губернатоpy. Заодно придется и мадам Арнье арестовать. Пусть сластолюбивая француженка объяснит: действительно ли мигрень заставила ее отстать от мадам де Сталь или же она задержалась в Москве, чтобы потом доставить кронпринцу Швеции важные сведения?
Дверь отворилась — вернулась Изабель. Она взяла меня за руку и повела за собой. Мы пошли следом за шустрым лакеем, как видно, ее доверенным. Он провел нас к черному входу, мы вышли на свежий воздух, я увидел крытую коляску, запряженную парой лошадей, — и вдруг тяжелый удар обрушился на мою голову.
Глава 12
Чьи-то жесткие руки схватили меня под мышки, не позволив упасть. Я не имел сил сопротивляться и только перебирал ногами, когда меня втаскивали в крытую коляску. Откуда-то, словно из-под воды, донесся возглас кучера: «Но!» Экипаж покатил неспешно — похитители не хотели привлекать внимание чрезмерной торопливостью.
Постепенно ясность мысли вернулась ко мне. Я рассчитывал, незаметно собравшись с силами, освободиться, но противник был хитрее: не успел я прийти в себя, как оказался со связанными руками, с мешком на голове и грязной тряпкой во рту.
На протяжении всего пути похитители молчали. Судя по шуршанию, между собой они обменивались знаками. Их безмолвие производило тягостное впечатление. Я чувствовал, что столкнулся не с мелкой шушерой, а с хорошо подготовленными людьми. Изредка раздавались возгласы возницы, судя по ним, он был простым мужиком.
Поездка длилась долго. Я предположил, что мы возвращаемся из Сокольников в Москву, и позднее догадка моя подтвердилась.
Коляска замедлила ход, послышался звук отворяющихся ворот, экипаж проехал вперед и остановился. Меня вытащили из коляски и, ухватив с обеих сторон под руки, повели. Выходило, что похитителей по меньшей мере двое. Под ногами заскрипел деревянный настил, мы вошли в дом. Один из провожатых положил ладонь на мой затылок и заботливо наклонил мою голову, чтобы я не стукнулся о невидимую притолоку. Мы спускались вниз по узкой каменной лестнице. На ступенях даже вдвоем было тесно, и похитители держались сзади, положив руки на мои плечи. Ни один из них по-прежнему не проронил ни слова. И даже в самом низу, чтобы я не упал через порог, меня чуть-чуть придержали, и только когда я наткнулся ногою на возвышение, слегка подтолкнули в спину. Я шагнул вперед, быстрым движением мне развязали руки, дверь захлопнулась, щелкнул замок.
Я стянул с головы мешок, вырвал изо рта тряпку и несколько раз сплюнул в темноту, стараясь избавиться от гадкого привкуса во рту.
— Вежливые какие! — Я швырнул тряпку под ноги. — Что же у графини Ростопчиной с мадам Арнье платочка чистого не нашлось?
Я повертелся по сторонам и обнаружил маленький темно-лиловый полукруг над головой — небольшое окошко, вероятно, находившееся на уровне земли. Думаю, и в дневное время света через него проникало немного.
Темнота приобрела сероватый оттенок, но по-прежнему скрадывала контур темницы. Судя по сырому, затхлому воздуху помещение было давно заброшено.
Я ощупал каменные стены узилища и арочные своды, с особенной тщательностью исследовал дверь. Рамы в проеме не обнаружилось, выходило, что замочная щеколда держалась за углубление в стене.
Пока я передвигался, под ноги то и дело попадались отдельные камни и какие-то железки. Я опустился, пошарил по полу и нашел старую подкову.
—И прилечь-то не на что! — громко посетовал я и принялся ковырять подковой каменную кладку у дверного запора. Работа подвигалась туго, я опасался, что снаружи услышат скрежет железа, и царапал еле-еле. Попробовал расшатать камни руками, но они сидели прочно. В это мгновение за дверью послышались шаги. Я возблагодарил Бога за то, что мои тюремщики не вернулись раньше. Я бы не уловил их приближения, зато они услыхали бы, как я подтачиваю камни.
Неизвестный остановился перед дверью и крикнул:
—Эй вы там! Слышите меня? Не заснули еще?
—Заснешь тут! — со злостью откликнулся я.
—Я принес вам воды и кое-что, на чем вы сможете отдохнуть! Отойдите от двери и не вздумайте шутить: мой товарищ стоит сзади, он застрелит вас, если что не так.
— Хорошо, — ответил я.
Я бесшумно положил подкову в угол справа от двери и отошел вглубь помещения.
— Я вхожу, не вздумайте шутить, — еще раз предупредил незнакомец.
Дверь отворилась, при свете факела я увидел господина средних лет с черными усами. В руках он держал перину и бутыль. За спиною его стоял еще один человек с ружьем наизготовку. Своих лиц они не скрывали, а может, это были не те, что привезли меня сюда.
Первый опустил свою ношу на пол и сказал:
—Вам придется потерпеть без еды до утра. Утром вам подадут завтрак.
— Нет, пока нет, — ответил незнакомец и с некоторой завистью добавил: — Для вас война кончилась. Вы пробудете здесь, пока Наполеон не войдет в Москву, а там…
—С чего вы взяли, что Наполеон вступит в Москву?! — воскликнул я.
— Бросьте! — весело откликнулся незнакомец. — Вы прекрасно знаете, что русская армия бежит. Конечно, прежде, чем Москва падет, Кутузов даст генеральное сражение. Тщеславие не позволит бросить столицу без боя. Ну так что ж, значит, русская армия будет разбита.
—Вы слишком самоуверенны, — перебил я его, с горечью сознавая: велика вероятность, что вскоре этот господин будет торжествовать.
