Лев Портной - 1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского
—Да, вы правы, — с воодушевлением произнесла мадам Арнье. — Катрин жутко расстраивается, стоит мне заикнуться об отъезде. Она предоставила мне комнату соседнюю со своей, чтобы я могла в любое время дня и ночи составить ей общество.
Я следил за удалявшимися графиней и аббатом. Они пересекли столовую, вышли в гостиную, там развернулись и вновь пошли обратно.
—Правда, должна признать, мне бывает скучновато в Сокольниках, — томным голосом промолвила мадам Арнье. — А мадам де Сталь, наверное, уже гостит у Бернадота…
— У кого? — насторожился я.
— У кронпринца Швеции, — уточнила собеседница.
Ее слова поразили меня, кровь застучала в висках, я почувствовал себя охотничьим псом, напавшим на след подранка.
— А вы? Вы тоже собираетесь к Бернадоту? — спросил я.
Я уже поворачивал голову, чтобы взглянуть в глаза мадам Арнье, как вдруг неожиданные манипуляции аббата Сюрюга привлекли мое внимание. Графиня Ростопчина и священник приостановились в нескольких шагах от входа в столовую, он извлек откуда-то из складок одеяния небольшую коробочку золотистого цвета, быстро передал ее Екатерине Петровне, а она спрятала ее у себя на поясе.
— Вы так пристально следите за Катрин, — услышал я голос моей собеседницы. — Кажется, вы тайно в нее влюблены. Ведь вы ровесники…
— Поверьте, это не так! — воскликнул я, раздосадованный тем, что мое наблюдение за графиней не ускользнуло от внимания мадам Арнье. — Вы говорили о Бернадоте…
— Да, я тоже поеду в Швецию. Вы знаете, мадам де Сталь и Бернадот большие друзья. Я бы и уехала с нею, если б не мигрень…
—Послушайте! — промолвил я с пылом и взял ее за руку, — если вы уедете, то разобьете сердце не только графине Ростопчиной!
—О ком вы? — жеманно спросила мадам Арнье.
— Я говорю о себе. Конечно же, о себе!
— Мне казалось, что вы глаз не можете отвести от Катрин, — возразила мадам Арнье.
Графиня Ростопчина и аббат как раз вошли в наш зал. Я подождал, когда они двинутся обратно, и сказал:
— Я следил за аббатом, думая, что вид святого отца образумит меня. Но нет, не помогло. Я с ужасом думаю о том, что вы уедете, и больше мы не увидимся…
— Ну что вы…
— Нет! Прошу вас, позвольте договорить! — промолвил я со страстью в голосе и сильнее сжал ее ручку. — Я имею тайное задание государя императора, связанное со смертельным риском! Я должен убить Наполеона! Я собираю группу, мы должны будем осесть в Филимонках, это на юго-западе от Москвы, и там дождаться рокового часа. Это смертельный риск, вряд ли мне удастся уцелеть. И встретить вас в такие минуты — это подарок судьбы!
Мадам Арнье смотрела на меня округлившимися от изумления глазами.
— Бедный мой! — прошептала она. — Господи, зачем эта война?!
— Но если не война, мы бы не встретились! Прошу вас, не отталкивайте меня! Назначьте свидание, прошу вас!
Мадам Арнье замерла, прикрыв глаза, на мгновение плотно сжала губы и сказала так, словно приняла роковое решение:
— Вечером, в девять часов. В это время Катрин укладывает детей, и я остаюсь совершенно одна.
— Вечером я буду у ваших ног! — с жаром воскликнул я, коснулся губами ее руки, поднялся, отвесил учтивый поклон и оставил мадам Арнье одну наслаждаться предвкушением нашей встречи.
По дороге к выходу я попрощался с Екатериной Петровной и бросил аббату:
— Я должен идти, поговорим в другой раз.
А мысленно пожелал, чтобы люди де Санглена арестовали аббата Сюрюга, если он застанет их в своем доме.
От генерал-губернатора я направился на Малую Дмитровку в присутствие Высшей воинской полиции. Яков Иванович де Санглен оказался в своем кабинете. Его люди успели обыскать дом аббата — времени им хватило с лихвой.
— Ничего, изобличающего Сюрюга как шпиона, не нашли, — сообщил де Санглен. — Так, переписка, в том числе и с аббатом Билло из Санкт-Петербурга. В письмах конечно же обсуждаются и война, и многое другое. Но было бы странно, если б в эти дни война не занимала центральное место в корреспонденции.
— У меня, к сожалению, тоже ничего нет, — сообщил я, умолчав о подозрениях относительно мадам Арнье и супруги генерал-губернатора.
— Напрасно вы поддались Ростопчину, — сказал Яков Иванович. — Я говорю об утреннем налете на почтамт.
— Да, сожалению, обыск там ничего не дал, — признал я.
— А я вас предупреждал, что дело Верещагина и подозрения в отношении почт-директора не более чем плод воспаленного воображения графа. — Де Санглен говорил спокойно, не выказывая недовольства моими действиями, но и не скрывая скептического отношения к генерал-губернатору.
Я чувствовал обиду за Ростопчина и хотел было возразить де Санглену, но промолчал. Вспомнил, что и сам следил за Екатериной Петровной, супругой Федора Васильевича. Де Санглен хотя бы открыто выражал свое отношение, а я поступал нехорошо, некрасиво в отношении человека, который когда-то приметил меня и позаботился обо мне как о родном сыне.
Жаклин давеча в шутку сказала, что не простит французов. Я же теперь ненавидел Наполеона и всю его Великую армию. Их сапоги, копыта их лошадей не просто топтали нашу землю, они топтали наши сердца, души, толкая одних на предательство, других — на неблаговидные поступки.
Строгое, аскетическое лицо графини Ростопчиной с несколько рассеянным взглядом появилось перед моим мысленным взором. Я хотел одного: чтобы ее странное поведение нашло какое-нибудь безобидное объяснение и чтобы ни она, ни Федор Васильевич никогда не узнали о моих подозрениях. Представляя себе, что выйдет, если выяснится, что Екатерина Петровна по каким-то непонятным причинам встала на сторону захватчиков, а я окажусь тем самым человеком, кто разоблачит ее и откроет ужасную правду графу Ростопчину, я страстно мечтал ошибиться и сожалел о том, что согласился выполнить поручение его величества. Уж лучше я не поймаю вообще никакого шпиона, чем таковым окажется графиня.
Но в следующую минуту я вспоминал о том, что ради победы над Наполеоном государь император готов принести в жертву Москву. Нет, скорее всего, этого не случится! Ну а если все же случится?! А если случится, значит, я должен сделать все, чтобы жертва оказалась ненапрасной.
— Федор Петрович Ключарев — действительный тайный советник, — продолжал Яков Иванович. — Требовалось высочайшее повеление, чтобы арестовать его. А так как это самоуправство, государь будет недоволен.
Я вспомнил рассказ Вязмитинова о том, что де Санглен снискал доверие императора, поставляя ему девиц, и с уст моих сорвалось поневоле:
— Моя задача поймать шпиона, а не доставить удовольствие его величеству.
Впрочем, Яков Иванович не уловил намека, более того, мои слова возвысили меня в его глазах.
— Должен сказать, мне нравится ваша решимость, ваша готовность идти до конца, не оглядываясь на чины и звания, не думая о последствиях, — сказал он. — К сожалению, фортуна чаще ласкает подхалимов, а истинно порядочному человеку достается лишь гордость от сознания честно исполненного долга.
«Вот счастье-то подвалило — остаться порядочным человеком в глазах де Санглена», — с горьким сарказмом подумал я. Яков Иванович заметил перемену в моем настроении, но истолковал ее по-своему.
— Не стоит расстраиваться из-за того, что обыски у Ключарева и аббата не дали результатов. Теперь мы знаем, что искать нужно в других направлениях. Я уже говорил, что мы должны найти графиню Коссаковскую, — уверен, она и есть тот самый шпион, донесения о котором перехватил генерал Вилсон.
Я испытывал сожаление, почти сострадание к де Санглену и, стараясь не выдать своих чувств, ответил:
—Я буду только рад, если поймаем ее, еще больше порадуюсь, если она окажется тем самым шпионом.
Глава 11
После совещания у де Санглена, я заглянул домой. Дочки прибежали в кабинет и повисли на мне. Я целовал их и думал о том, как побудить Жаклин к отъезду из Москвы, не раскрывая главной тайны.
Жена появилась в дверях и застыла, наблюдая за девочками. Лицо ее было совершенно безмятежно, в глазах — спокойствие. Без причины она не уедет. Раскрыть ей доверенную мне тайну? Все-таки жена — самый близкий, самый родной человек. Но сможет ли, согласится ли она эту тайну хранить? У нее есть подруги, с которыми она связана длительной, нежной дружбой. Жаклин не побежит от опасности, бросив близких на произвол судьбы. Открыть тайну им? Но, в свою очередь, и у тех найдутся родные и близкие, которых они не оставят в беде.
