Вячеслав Сухнев - Грязные игры
- Да брось ты! - отмахнулся Мирзоев. - Меня вот никто дураком не выставит, даже если очень захочет. И тебя тоже. А тут, значит, смогли. Выставили! На весь свет без штанов... И теперь это нынешнее Чикаго просто царский подарок для команды нашего заклятого друга Упрямого. Ему бы не в заговоры играть, а въехать Первого мая в Москву на танке. Арестовать парочку первых попавшихся чиновников, побить десяток коммерческих ларьков и пообещать снизить цены на хлеб и колбасу. И ша! На руках бы его в Кремль отнесли. Вместе с танком.
- Хорошо, что ты по нашу сторону баррикад, - съязвил Седлецкий. - Не представляю, что бы делал режим, окажись ты в танке Упрямого.
- Вот вы где, товарищи...
Капитан Сарана явил круглое лицо в зарослях фикусов, пальм и олеандров, и оно напомнило луну в джунглях - конопатую луну с облупившимся носом.
- Какие мы тебе товарищи? - прошипел Седлецкий. - Конспираторы, вашу мать, с ума сойти...
- Ну, извините, господа, - заметно обиделся Сарана. - Столик для ваших сиятельств заказан.
Пообщавшись неделю с Седлецким, капитан привык к его периодическим вспышкам высокомерной язвительности и теперь изредка, как мог, огрызался. Мирзоев примирительно похлопал Сарану по плечу и спросил:
- Ты сегодняшние газеты смотрел?
- Смотрел, - кивнул капитан. - Москвичам опять морды побили. Так это не новость. По телеку позавчера показывали. Небольшой, правда, кусочек, но показали. А вы разве не видели по телевизору?
- Ездили в одно место, - сказал Седлецкий. - Ну и что, Сарана, ты думаешь по поводу этого инцидента?
- Ничего не думаю, - резковато сказал капитан. - Своих проблем до фига. У младшей девки глазные зубы режутся - вторые сутки вопит, не переставая.
Они пошли через холл к двери ресторана. Дежурный администратор оторвал натруженный взор от пустой стойки и с неожиданным энтузиазмом помахал толстой ручкой:
- Владимир Георгиевич, дорогой, рад видеть!
Покушать к нам? Ну, приятного аппетита!
- Аты, оказывается, популярная тут личность, - заметил Саране Седлецкий.
- Поработайте в краевой администрации на ниве приватизации - и станете популярным, - вздохнул Сарана, открывая дверь ресторана. - Это, Алексей Дмитриевич, я только у вас - Ванька-дурак, а у общественности - Иван Иваныч.
В ресторане было прохладнее, чем в холле. А может, просто показалось так сначала из-за розового полумрака - стеклянную стену, выходящую на солнечную сторону улицы, прикрывали багровые шторы. Полтора десятка столов под скатертями в клетку тянулись по залу в два ряда, оставляя узкий проход.
Седлецкий поморщился: никакого интима. Придется вести переговоры на глазах любопытных едоков, уже занявших большинство посадочных мест.
Он сразу отметил двух посетителей ресторана за последним у выхода на улицу столиком. В почти одинаковых блекло-зеленых распашонках, с бугристыми мышцами и сонными квадратными физиономиями, они ковыряли вилками салаты и потягивали минералку.
Из полумрака выплыло воистину небесное создание: в жемчужной переливающейся мини-юбке, в прозрачной блузке, с бабочкой в кудряшках, сожженных перекисью водорода. Килограммы загорелого щедрого тела неудержимо рвались наружу из последних оков одежды.
- Здравствуйте, мальчики! - прокуренным голосом пропело создание. - А четвертый будет, Владимир Георгиевич?
- Скоро будет. Ну, где посадишь, Аллочка?
Метресса двигалась вдоль столов, напоминая вкрадчивыми телодвижениями серебристого питона. Загипнотизированные ею клиенты перестали чавкать. Когда рассаживались за столом - наискосок от мордастой парочки у дверей, к почетной свите, кроме Аллочки, прибавились еще одна официантка и шеф-повар в высоком белом колпаке.
Общество обеденного зала ресторана "Кавказ" с возрастающим интересом присматривалось теперь не только к статям метрессы Аллочки, но и к незнакомым физиономиям Седлецкого и Мирзоева. Молодец, Сарана, подумал Седлецкий, хорошо подготовил выход на сцену...
- Что будем кушать, мальчики? - Метресса протянула им меню в лакированной незахватанной картонке, которую берегла, надо думать, для исключительных случаев.
- Посмотри там сама, лапа, - томно разрешил Седлецкий. - Представь, что хочешь угостить лучшего друга.
Пока судьбу обеда решал почтительный консилиум, у стола остановился невысокий майор в летней форменной рубашке, расстегнутой до пупка.
Судя по всему, майор не относил себя к формалистам, ибо, кроме рубашки с погонами, на нем были спортивные шаровары с алыми лампасами и сандалии на босу ногу. Не относил себя майор и к сторонникам умерщвления плоти, сиречь аскезы, потому что живот его мешком выпирал из шаровар, а щеки вольно свисали почти до звездочек на погонах.
В редких черных кудрях майора проглядывала шафрановая плешь, баклажанный нос отливал синим, а в лиловых коровьих глазах отражалась многовековая тоска по утраченному величию целого угнетенного народа.
- Какие люди! - встал Сарана и раскинул руки крестом.
- И без охраны, - показал кипенно-белые руки странный майор.
- Знакомьтесь, друзья, - сказал Сарана. - Это Рафаэль Левонович, очень хороший человек. А это Алексей Дмитриевич, тоже очень хороший человек.
Из Москвы, между прочим...
Мирзоева он не представил.
Хороший человек Рафаэль Левонович ущипнул за задницу официантку - на зависть остальной публике и коротко, как и положено военному человеку, приказал:
- К заказу - два "Стрижамента"! Кругом - марш...
Затем он уселся во главе стола и с веселым любопытством принялся разглядывать Седлецкого.
- Ну, и как в Москве? - спросил наконец. - Бизнес идет?
- Понемножку, - пожал плечами Седлецкий. - Сами знаете, какая сейчас конъюнктура. А если учесть, что мы занимаемся закупками и перевозкой зерна... Впрочем, господин Сарана рассказал, конечно, о наших проблемах.
- Стоп! - вскинул руки майор. - О делах я на голодный желудок не разговариваю. Город посмотрели? Это, понятно, не столица, но и тут есть свои прелести. И я, несмотря на занятость, успеваю воздать им должное.
Да уж, подумал Седлецкий, успеваешь - вон какие гамаки под глазами...
- Я тут открыл замечательную водку! - с воодушевлением продолжал майор. - Вообще неравнодушный человек всегда найдет дело по душе, даже в провинции. Вы меня понимаете, надеюсь?
Говорил он по-русски очень чисто, с характерным старомосковским распевом. Рафаэль Левонович родился и вырос на Патриарших прудах...
- Но вернемся к водке, - продолжал майор. - Называется она "Стрижамент". Фирменная, замечу.
Я стал немножко забывать любимый армянский коньяк. А ведь его пивал сам Черчилль. "Стрижамент"
делается на тридцати трех целебных травах, которые растут на одноименной горе. Тут растут, за огородом. О! Как раз к слову принесли предмет нашего разговора. Спасибо, душа моя! А где рыбка?
Ноздрев, подумал Седлецкий. Ноздрев - вот кого он напоминает. Однако сходство с гоголевским персонажем у Рафаэля Левоновича было чисто внешним. И служил он не в звании майора, а в звании полковника, занимая должность начальника особого отдела армии. О зверствах полковника Адамяна в азербайджанских селах легенды ходили...
Достойный соратник генерала Ткачева, что и говорить.
Седлецкому тоже приходилось убивать - на то и война. 'Не важно, тайная или явная. Важно, что война, в состоянии которой он находился больше двадцати лет. Война... То есть силовое оттеснение, экономическое подавление противника и, как крайний случай, его физическое уничтожение. Честно говоря, Седлецкий мало переживал, отнимая чужие жизни. Ведь на кону во многих случаях стояла его собственная.
Но к самому процессу убийства он до сих пор не мог привыкнуть и никогда не находил в нем удовольствия. Убийство было для него самой тяжелой и грязной частью работы.
Полковник Адамян пытал пленных азербайджанцев, экспериментируя на гениталиях, а расстреливал только в анальное отверстие: "Сейчас, Мустафа, тебя поцелует Аллах!" В Нагорном Карабахе азербайджанцы объявили пятьдесят тысяч долларов награды не за голову, а за я и ц а полковника Адамяна.
Начальник штаба Отдельной армии генералмайор Серебряков, приятельствовавший с полковником, настоял в свое время на удалении Адамяна из Шуши в Ереван. Чтобы тот смог сберечь свое драгоценное достояние и руководить пытками из безопасного далека. А ввиду передислокации полковник вместе с армией очутился в Ставрополе.
И тут он берегся: сбрил буденновские усы и надел майорские погоны с эмблемой автобата - колесо с крылышками.
Надо заметить, что майор-полковник имел к автомобильному парку Отдельной армии самое непосредственное отношение. С благословения командарма Ткачева и в четыре руки с его зампотехом Адамян распродавал армейские "КамАЗы" и "УАЗы" - только пыль вздымалась из-под колес. Новенькие машины, поступавшие в армию по разнарядке Минобороны, не успевали, бывало, сойти с крепежных башмаков, как уже переходили в категорию техники, "не подлежащей восстановлению" и включенной в список безвозвратных потерь "в результате интенсивной эксплуатации в боевых условиях".
