Амплуа убийцы. Следствие ведёт Рязанцева - Елена Касаткина
Цепочка из трёх человек спокойным, размеренным шагом спускалась по лестнице. Чтобы догнать их, Махоркину оставалось всего ничего — каких-то два пролёта. Чувствуя внутри непонятное волнение, он прибавил шагу.
На площадке первого этажа, согнувшись почти вдвое, у приоткрытой двери квартиры стояла старушка и нервно копалась в бесформенном кожаном ридикюле. Толстый зад бабули частично перегораживал проход.
— Позвольте, — галантно обратился Котов к престарелой даме, и та, прижимая спиной дверь, посторонилась, пропуская оперативника и всех, кто за ним следовал. Проходя мимо старушки, верзила неожиданно рванулся в открытую квартиру, и не успела бабка ахнуть, как дверь захлопнулась. Сумка выпала из рук женщины и из неё на битую плитку пола вывалились маленький круглый застёгнутый на шарики-поцелуйчики кошелёчек и пачка квитанций.
— А-а-а, внучок, — закричала старушка и заколотила в дверь.
Истошный крик заставил Махоркина перегнуться через перила. Вместо Франкентштейна между Котовым и Ревиным стояла какая-то женщина, которая попеременно кидалась то на дверь, то на Ревина и голосила.
— Ключ! Где ключ? — вопрошал Котов, хватая сумку и выворачивая остатки её содержимого на пол. На кафель сначала со звоном посыпались монетки, затем, сверкнув жёлтым металлом, брякнул значок «Ударник коммунистического труда», поверх него, словно подстреленная птица, взмахнув задравшимся уголком, медленно приземлился носовой платок, последним, шурша смятыми гранями, вывалился комок целлофановых пакетов. Всю эту картину словно в замедленной съёмке наблюдал летящий через две, три, четыре ступеньки Махоркин.
За дверью закричал, а потом громко заплакал ребёнок.
— Нету ключа, я же его искала, перед тем как дверь закрыть, и не нашла. Замок английский, захлопывается. — Бабульку била нервная дрожь.
— Так что же ты… — разозлившись на себя, прикрикнул на старушку Котов.
— Тихо, — скомандовал Махоркин и прильнул к двери. Плач постепенно стихал. Ребёнок ещё пару раз всхлипнул, потом замолчал, хохотнул, всхлипнул ещё разок, и вдруг звонко рассмеялся. Смех был такой заразительный, что все находящиеся на площадке заулыбались.
— Что это? — удивился Ревин.
— Виктор, ты на улицу под окно, а мы тут попробуем ворваться, — Махоркин оценивающе глянул на дверь и понял, что своими силами не обойтись. Надо вызывать подкрепление.
— Ой! — вскрикнула бабулька и вынула руку из кармана. На широкой ладони с такими же толстыми и розовыми, как сосиски в кастрюльке, пальцами лежал ключ. — Он, оказывается, у меня в кармане был. Я же помню, что с крючка его снимала.
— Эх, бабуля! — покачал головой Ревин и, выхватив ключ, осторожно вставил его в замок.
— Олег, только аккуратно. Там всё-таки ребёнок. — Махоркин обошёл женщину и стал рядом с оперативником. — Вы здесь стойте и ждите. И чтоб ни единого звука мне, — грозно шепнул старушке.
— Как же, как же… — непонятно про что забубнила пенсионерка и привстала на цыпочки, заглядывая через плечо Махоркина. — Вы главное Ванятку спасите.
Дверь легко и бесшумно подалась. Ревин вынул пистолет и медленно двинулся вдоль стены туда, откуда раздавался перекатистый звук серебристого смеха. Туннель коридора вывел оперативника в кухню. То, что там происходило, заставило Олега остановиться и опустить пистолет.
Маленький мальчик сидел на подоконнике, упираясь босыми ножками в заставленный посудой стол. Заплаканное личико светилось счастьем, из носа ритмично выдувался пузырь, который не лопался, а прятался при вдохе обратно в ноздрю. Перед ним, спиной к выходу стоял Франкенштейн. Вокруг него попеременно — то спереди, то сзади, в зависимости от того, куда верзила заносил руки, летали яблоки.
Всё это он проделывал так ловко, что Ревин невольно увлёкся происходящим. Яблоки гипнотизировали, казалось, вот сейчас одно из них упадёт и вся стройная картина кругового движения нарушится, но в самый последний момент, когда яблоко уже почти достигало пола, верзила приседал и ловко подхватывал его, успевая при этом просунуть руку под своё колено.
— Всё, циркач, допрыгался, — раздался сзади голос Махоркина.
Глава четвёртая
Тот, кто сказал, что счастья и горя каждому отмерено в жизни поровну, ошибался. Кому-то может и поровну, но не ему. Он, вообще, не понимал, зачем судьба каждый раз возвращает его назад в жизнь, которая ему не нужна. Если горе даётся как испытание, то свою проверку на прочность Матвей Гаевский прошёл с лихвой.
Как и для каждого ребёнка Новый год для Матвейки был самым любимым праздником. Он всегда с нетерпением ждал эту волшебную ночь, когда обязательно придёт Дед Мороз и положит под ёлку какую-нибудь игрушку!
Праздник начинался за несколько дней, с того момента, когда мама приносила с работы красиво разрисованную картонную сумочку-коробку. На рисунке, с одной стороны — прыгающие вокруг ёлки забавные зверюшки, с другой — присыпанный снегом бревенчатый домик с прорезанным окошком. Сквозь целлофан в окошке виднелись золотистые обёртки конфет. Мама вручала сумочку Матвею посмотреть и тут же отбирала назад.
— До Нового года ещё неделя, пусть пока под ёлкой полежат.
Почему надо держать конфеты целую неделю — Матвейка не понимал и, когда мамы не было в комнате, раскрывал сумочку-коробку и вытаскивал из неё заветные сладости. К концу недели конфет в коробке почти не оставалось. Удовольствие получалось размазанным и каким-то неприятным, мальчик чувствовал себя преступником, по-детски переживая, что мама всё узнает и накажет его.
По мере взросления менялись и удовольствия. Матвей уже давно знал, что подарок под ёлку кладут родители, но ещё долго, втайне ото всех писал деду Морозу письма, продолжая верить в чудеса. И они случались. Матвей старательно выводил круглыми буквами на конверте в строчке «Кому» — «деду Морозу», в строчке «Куда» — «на север». Письмо на почту относила мама.
То был его десятый Новый год. Он чувствовал себя взрослым. На подарочную коробку с конфетами от профсоюза, которую традиционно выдали матери на работе, даже не взглянул. Конфеты его не интересовали — они с пацанами уже пробовали курить, а конфетам пусть девчонки радуются. Курить Матвею не понравилось, он задыхался, всё время кашлял, пытаясь затянуть едкую порцию дыма поглубже, как учил второгодник Сёмка, но тошнотворный дым сдавливал внутренности и выскакивал наружу, от чего кружилась голова, а во рту образовывалась горечь.
Перед Новым годом у мальчишек появилось новое увлечение — петарды. Завезённые в огромных количествах из Китая, они продавались за копейки в каждом ларьке. Грохот разрывов разносился по округе, пугая не только собак и кошек, но и местных старушек. Некоторые из них ещё помнили этот звук со времён Великой Отечественной войны. Каждый уважающий себя пацан носил в портфеле хотя бы одну, пусть даже маленькую петарду, которой хвастливо
