Амплуа убийцы. Следствие ведёт Рязанцева - Елена Касаткина
Такую же петарду на сэкономленные от завтраков деньги приобрёл и Матвей.
— Вот, — мальчик вынул из портфеля разноцветную трубочку, — после уроков айда за гаражи. Устроим веер… фейк, — незнакомое иностранное слово было трудным в произношении и непонятным по смыслу, но даже в исковерканном виде производило на детвору впечатление.
Ещё ни разу в своей жизни Матвею не приходилось поджигать петарду. То ли дело хлопушка, дёрнул и готово, но это развлечение для малышни. Показать свою неопытность в столь важном деле, как подрыв петарды, значило уронить себя в глазах товарищей. В конце концов, поджигал же он бенгальские огни, значит и с этой ерундой справится. Матвей достал спички.
— Мама говорит, что это опасно, может в руках взорваться, — прогундосил первоклашка Вовочка, который увязался за ними следом, как только компания друзей выскочила из школьного двора.
— Вот и иди отсюда, чё прицепился, — оттеснил его смуглый даже зимой Сенька и, вспомнив фразу из любимого фильма, скомандовал. — Махмуд, поджигай!
Матвей старался не показывать вида, но слова маленького Вовки холодным комочком ударили в грудь, вызвав в душе страх. На мгновение Матвей заколебался, потом присел и вставил петарду в сугроб. — Ладно, я поджигаю, а вы разбегайтесь, а то мало ли чего, — и, чиркнув спичкой, поднёс огонёк к торчащему из петарды фитилю.
Спичка уже почти догорела, но поджечь никак не получалось, ветер постоянно сдувал пламя в сторону от фитиля.
— Ветер мешает. — Матвей недовольно посмотрел на петарду. — Надо чем-нибудь прикрыть. — Огляделся. В узком проходе между гаражами, где обычно местные алкаши распивали палёную водку, заметил трёхлитровую банку с плавающей в остатках рассола плесенью. Освободив бутыль от жидкости, Матвей накидал в него снег и вставил петарду. На этот раз фитилёк загорелся сразу, и ребятня припустила в стороны. Отбежал подальше и Матвей, но никакого хлопка не последовало.
— Потух, — крикнул Сёмка, — фигня, а не петарда.
— Сам ты фигня, — обиженно процедил сквозь зубы Матвей и направился назад к петарде.
Подходя к банке, он увидел сквозь стекло слабый свет синеватого пламени на догорающем кончике фитиля. Времени на то, чтобы развернуться и дать дёру, уже не оставалось. Петарда рванула с такой силой, что осколки стекла разнесло на несколько метров, чудом не задев никого из ребят, кроме Матвея.
Лицо сшивали по кусочкам. Несмотря на то, что шрамы затянулись быстро, синие рубцы навсегда изуродовали лицо. «Штопаный» — моментально наделили его обидным прозвищем бывшие сотоварищи, которым по счастливой случайности удалось избежать последствий. Лицо, перетянутое зигзагами рубцов, и стало для Матвея тем самым испытанием, которое повлияло на всю его дальнейшую жизнь.
Можно сродниться со своей некрасивостью, даже с уродством, можно смириться с обидной кличкой, но привыкнуть к плохо скрываемому ужасу, любопытству и, в конечном счёте, отвращению, Матвей не мог. А именно это выражали лица тех, кто смотрел на него. Друзья как-то сами по себе отвалились, а новые не появлялись, его никто не приглашал в гости и даже за партой он сидел один на самом последнем ряду. Мальчишки уже вовсю встречались с девчонками, а он даже мечтать не смел об этом. Вчера ещё «гадкие утята», а нынче все как на подбор куклы Барби, такие красивые, тонконогие, с длинными волосами девушки брезгливо отворачивались, как только он появлялся в поле их зрения. Всё это сделало из Матвея замкнутого, угрюмого и глубоко несчастного человека. Его жизнь была лишена обычной людской радости, смысла в ней он не видел, но все попытки прекратить, оборвать эту мучительную канитель, не имели успеха. Что он только не пробовал…
Впервые это случилось, когда разнаряженные одноклассники отмечали свой и его выпускной. Накануне классная — пожилая учительница истории, вызвала его в свой кабинет и попросила не портить праздник. На него смотрело добродушное, исчирканное полосками морщин лицо. Морщины не пугали, морщины вызывали доверие и уважение. Рубцы на лице Матвея уважения и доверия не вызывали, поэтому лучше будет, если он останется дома, а за аттестатом придёт на следующий день.
Горстка таблеток могла покончить с этим постоянным унижением. Но мама (вероятно, что-то почувствовав) зачем-то отпросилась с работы и домой пришла в тот момент, когда его ещё можно было спасти. И скорая, как назло, приехала быстро. Ему промыли желудок и оставили в покое.
Вторая попытка, вообще, закончилась глупо. Прошло три дня, как он похоронил мать. Матвей долго прилаживал верёвку, быстро свернул петлю, не задумываясь, влез на стул и пнул его ногой. Провод, к которому была привязана верёвка, не выдержал, и Матвей всей своей массой грохнулся на пол, сломав при этом руку.
Все остальные попытки заканчивались так же нелепо — вены не резались (ломалось лезвие), поезд не шёл (лежать на рельсах надоедало). Провидение упорно мешало ему покинуть этот мир.
— А я ему верю. — Для убедительности Рязанцева тряхнула головой, разбрасывая по плечам рыжие локоны.
— Он же не сказал ни слова. — Удивлённо посмотрел на неё Котов.
— Потому и верю.
— Ну ты даёшь, Рязанцева. Красавчику Королёву не поверила, а этому уроду — вот так вот сразу и безоговорочно, — ухмыльнулся Волков. — А как же теория Ломброзо? Этот страшила куда больше на преступника похож.
— Теория Ломброзо давно уже признана несостоятельной и ещё неизвестно, что страшнее — искалеченное тело или изуродованная душа.
— А чего тогда он бежать пытался? Зачем невиновному убегать? — засомневался Ревин.
— Но ведь не убежал, а мог. Сами подумайте, как бы поступил настоящий убийца на его месте? Прикрылся бы ребёнком. Правильно? Что ему стоило нож приставить к горлу малыша, на кухне нож всегда найдётся. И вам бы пришлось его отпустить, не стали бы вы жизнью ребёнка рисковать. Почему же тогда он не воспользовался такой возможностью?
— Почему? — хором спросили Котов и Ревин.
— Потому что не хотел пугать малыша. Потому что он не убийца.
— Верю, не верю… Вот что нам с ним теперь делать? Прямых улик против него нет. Конечно надо осмотреть его жилище, но что-то подсказывает — ничего мы там не найдём. Не будет же он столько времени прятать у себя орудие преступления. Ну подержим мы его сколько по закону позволительно, а потом придётся отпускать. И в какую сторону дальше копать? — Махоркин вопросительно поглядел на Рязанцеву. — Есть какие-нибудь предложения?
— Есть. Позвольте мне самой его допросить.
— Елена Аркадьевна, но мы же только что его допрашивали, вы сами видели — это истукан. Непонятно, вообще, слышит ли он, понимает ли.
— Я хочу с ним поговорить тет-а-тет. Сан те муа. Пусть Олег с Виктором пока на квартиру к нему сходят, а я попробую разговорить нашего молчуна.
— Здравствуйте, Матвей! —
