Опасная игра бабули. Руководство по раскрытию собственного убийства - Кристен Перрин
Пальцы нащупывают записки, сорванные со схемы тети Фрэнсис, и еще какой-то сложенный листок. Засовываю все это в собственные карманы, быстро ухожу и прикрываю за собой дверь.
На кровати следующей просторной комнаты с видом на розарий валяется пустая сумка для ноутбука Оливера. Пожалуй, подглядываний на сегодня хватит. Конечно, Оливер говнюк, но кажется мне относительно безобидным, поэтому я оставляю его вещи в покое. На фоне скандальной семьи Грейвсдаунов он выглядит скучным.
Почти бесшумно бреду дальше по коридору, ноги утопают в красной ковровой дорожке, расстеленной по центру отполированного деревянного пола. Наконец я нахожу маленькую комнату с большим окном и бросаю рюкзак на железную кровать у стены. Окно обрамлено витражами, и последние вечерние лучи света отбрасывают веселые цветные тени на пол.
Интересно, кто раньше жил в этой комнате? Она меньше остальных, и кровать попроще по сравнению с элегантной мебелью в других спальнях. На полу простые выбеленные доски и маленькая аккуратная циновка по центру. Вероятно, комната экономки или еще кого-то из прислуги?
Сев по-турецки на кровать и разложив перед собой папки, чтобы почитать их, я вдруг замечаю, что моя дорожная сумка стоит рядом со шкафом у противоположной стены.
Я удивленно моргаю. Наверное, это услужливый Арчи, но все равно меня это слегка нервирует. Тут наверняка есть и другие комнаты, так откуда он знал, что я выберу именно эту? Или это заявление: дескать, твое место здесь, в комнате прислуги. Дом тебе не принадлежит.
Кажется, у меня потихоньку начинают плавиться мозги, вдобавок я ужасно проголодалась. Я целый день ничего не ела, с самого поезда. Честно говоря, до сих пор мне не хотелось есть, но внезапно я почувствовала себя страшно голодной, желудок словно переваривал сам себя.
Засовываю папки в рюкзак, между зеленым дневником тети Фрэнсис (еще один пункт в списке для изучения тайн Касл-Нолла) и стопкой собственных блокнотов. Рюкзак я запихиваю под кровать, хотя и уверена – если кому-то захочется покопаться в моих вещах, первым делом этот человек заглянет туда. Но не могу же я оставить папки на всеобщее обозрение.
Опять спускаюсь и без труда нахожу кухню. Я слышу, как насвистывает Арчи, и тихий гул разговора. Интересно, что делает на кухне Бет, если она собиралась готовить завтрак. Хотя, как я знаю, чтобы испечь хлеб, придется поработать загодя.
Огромная кухня ярко освещена. Она размером со среднюю квартиру в центре Лондона. У дальней стены расположилась большая плита, а напротив – здоровенный кухонный остров с толстой деревянной столешницей. В другом конце кухни находится такой гигантский каменный камин, что я легко могу в него поместиться, а перед ним стоят два кресла. На подлокотнике одного из них лежит фиолетовый кардиган. Стоящая у острова женщина разворачивается и смотрит на меня.
Бет Фойл выглядит лет на десять старше меня, у нее темные кудри и лицо нестандартной красоты – вытянутое, с орлиным носом, причем она не скрывает, а подчеркивает эти черты, отчего становится не просто симпатичной, а сногсшибательной. Она с головы до пят одета по моде 1930-х, и кажется, что красная губная помада и темно-синее платье – вполне подходящий наряд, чтобы заниматься выпечкой. Даже старомодные туфли на каблуках выглядят вполне уместными. Поверх платья повязан фартук из 1950-х, а может, специально так сшитый. Она тщательно замешивает тесто на засыпанном мукой острове, но, увидев меня, замирает.
– А! – Ее рука взлетает к виску, и даже этот жест кажется винтажным и идеально уместным, как будто она Ингрид Бергман и собирается поцеловать на прощание Хамфри Богарта[8]. – Вы ведь Лорина… Энни, верно?
– Да, это я, здравствуйте.
Слабо взмахиваю рукой, но Бет обходит остров, вытирая руки о фартук, чтобы пожать мне руку.
– А я Бет.
Арчи здесь нет, хотя могу поклясться, я только что слышала его свист. Может, это Бет насвистывала ту же мелодию.
– Приятно познакомиться. – В животе у меня громко урчит, и я решаю перейти сразу к делу. – Арчи сказал, вы готовите завтрак на утро. А сейчас можно чем-нибудь перекусить? Не хочу показаться невежливой, но я умираю с голода.
– Конечно! Могу предложить кое-что получше. Вы любите суп? Я приготовила минестроне и хрустящие хлебцы дедушке на обед, а он почти к ним не притронулся.
Она идет к большому холодильнику, достает оттуда чугунный сотейник (дорогой, от французской фирмы Le Creuset) и засовывает его в духовку. Плита выглядит новенькой, а красная эмаль на ней точь-в-точь того же оттенка, что и помада на губах Бет.
– Спасибо, – я подхожу к плите и любуюсь сверкающими хромированными ручками.
– Вам нравится? – спрашивает Бет. – Фрэнсис разрешила мне самой выбрать плиту, когда нужно было заменить старую.
При упоминании тети Фрэнсис лицо Бет грустнеет, но ее истинные чувства все равно трудно прочесть. Хотя она – само воплощение чопорности другого столетия, мне не кажется, что она похожа на Эльву, для которой все происходящее спектакль. Я не знаю, что о ней и думать.
– Мне жаль, – говорю я. – Наверное, вы хорошо ее знали. Сегодняшний день для вас стал кошмаром.
Бет слабо улыбается:
– Я готовлю, чтобы приглушить эмоции. Это помогает. Но спасибо.
Она достает нагретый суп из духовки, наливает в тарелку и ставит ее передо мной. Я набрасываюсь на суп, и он великолепен. Проглотив почти всю тарелку, я смотрю на пустые кресла.
Бет следует за моим взглядом к фиолетовому кардигану, висящему на подлокотнике одного из них, и вздыхает.
– Это Фрэнсис, – объясняет она. – Я не смогла его убрать.
Ее глаза опять увлажняются, девушка отворачивается и начинает суетится у плиты, а когда снова смотрит на меня, лицо у нее слишком веселое.
Я вспоминаю слова Арчи о том, что их ферма стоит на земле Грейвсдаунов, и гадаю, как скажется на их судьбе смерть тети Фрэнсис. Несколько секунд я борюсь с собой, но в итоге решаю, что вопросы о ферме не покажутся невежливыми. Бет даже обрадуется, что кто-то думает о будущем ее семьи.
– Бет, я тут задумалась, что будет с вашей семейной фермой после смерти тети Фрэнсис?
Бет снова вытирает руки об фартук и морщит лоб.
– Ну это решать наследнику, – говорит она беззаботным, но явно фальшивым тоном. – Признаюсь, было бы
