Диана Кирсанова - Созвездие Девы, или Фортуна бьет наотмашь
Она на миг умолкла, словно приглашая меня сделать какой-то вывод. Я молчала.
– Вы понимаете, Вера, что это значит? Та женщина, Екатерина Шатова, позвавшая его из-за оградки, хотела вовсе не выкрасть мальчика, а спасти его. Он считает ее своим другом – именно поэтому ребенок последовал за Екатериной без особых раздумий. Как и у всякого маленького Козерога, у этого Павлушки рано проявился вполне зрелый ум, а такие дети стремятся общаться скорее со взрослыми, чем со сверстниками. И защитная реакция в форме интуиции у них – врожденная. Поэтому уверяю вас – ребенок сейчас в безопасности: его берегут работники детсада, о нем думает его взрослая подруга Екатерина Шатова, и, наконец, он и сам не даст себя в обиду.
– Вы думаете, Дашу убила не Шатова?
– Ведь вы сами сказали, что тело девушки уже остыло. Нет, я думаю, Катерина не убийца. Она была подругой Даши и пользовалась доверием ее сына. Когда Катерина узнала, что Дарье угрожает серьезная опасность, она попыталась предупредить действия похитителя и спрятать сына подруги в надежном месте. И вовсе не обязательно, чтобы к тому времени она уже знала, что Дарья убита. Она узнала об этом позже – когда убегала от вас по парку и увидела тело подруги. Ведь это именно Шатова закричала от испуга и душевной боли, это ее крик вы слышали.
– Может быть, о том, что Даша убита, и теперь еще не известно никому другому?
– Ну что вы. Милиция – а администрация сада в таких случаях обязана вызывать милицию – наверняка уже прочесала весь парк и нашла тело Дарьи.
– Надежное место, надежное место… Какое это может быть место? Куда Катя хотела увести мальчика? Ведь не в квартиру же, где они обе проживали с недавнего времени?
– Нет, конечно. Думаю, об этом нам гадать бессмысленно.
– Хорошо, допустим. Но что тогда делать мне?
– Вам? Я думаю, сейчас вы действуете в верном направлении. Иначе и быть не может, всем известно, какие вы, Девы, превосходные аналитики. Конечно, нужно найти бабушку Павлика, которая до такой степени была настроена против него, что даже не считала ребенка своим внуком.
«Да, и имела серьезные основания для того, чтобы избавиться от Даши, которая отравляла ей жизнь уже одним своим существованием», – договорила я про себя. В конце туннеля как будто замаячил свет – может быть, ниточка от клубка всех этих жутких загадок кроется именно в Дашиной истории?
* * *Я была готова ко всему.
К тому, что Татьяна Титова при первом же упоминании о Даше и ее ребенке без лишних разговоров закроет дверь прямо перед моим носом.
К тому, что она устроит скандал и велит мужу или сыну спустить меня с лестницы.
К тому, наконец, что меня пригласят пройти в кухню и, мешая слова со слезами, изложат свой вариант известной истории о том, как нищая пройдоха из Житомира в надежде на лучшую жизнь соблазнила мальчика из хорошей семьи.
Но вот к чему я не была готова совершенно – это к тому, что женщиной, открывшей мне дверь, окажется… первая клиентка «Нити Ариадны» Мария Антоновна!
Увидев меня, она резко побледнела и отступила на шаг в глубь квартиры, не сняв, однако, при этом руку с дверной ручки. Наверное, именно так выглядят люди, которым чудится, что они увидели перед собой привидение.
– Вы?! – выдохнула она наконец.
– Я.
– Зачем вы ко мне?
– Ну… Скажем так: узнать, почему вы так и не пришли к нам в агентство узнать, выполнили ли мы задание? Уж не заболели ли вы?
– Надо же… какая забота!
– Чему же тут удивляться? Каждый клиент для нас – единственный.
Понимающе кивнув, она вдруг резко подалась вперед и сделала попытку захлопнуть дверь. Очнулась все-таки! И вновь я просунула в щель ногу в крепком ботинке, и в очередной раз это противоборство закончилось моей безоговорочной победой.
Я вошла в квартиру и, не спрашивая разрешения, прошла в большую, залитую светом комнату и опустилась на роскошный, лакированной кожи, диван. Был яркий солнечный день, поднятые портьеры пропускали лучи, пробивающие себе дорогу сквозь огромные окна и гонявшие солнечных зайчиков по поверхности палисандровых столиков, по инкрустированным полочкам, тяжелым напольным вазам, картинам и витражам.
Но прямую, слишком прямую для того, чтобы эту осанку можно было назвать естественной, хозяйку дома эти зайчики совсем не веселили. На ней был атласный халат абрикосового цвета, который словно впитал в себя все краски с ее лица. От крыльев носа к подбородку пролегли две тени, бледные до синевы губы прыгали, стараясь растянуться в надменной улыбке. Но это у нее совсем не получалось. Мне показалось, что в выцветших глазах на миг сверкнули слезы; но, быть может, эти слезы навернулись просто от слишком яркого света?
– Я… мне нечего вам сказать. Можете считать, что я взяла свой заказ, или как там это называется, обратно – одним словом, мне ничего от вас не надо. Я… я передумала.
– Это очень огорчительно. Но ровным счетом ничего не объясняет.
– Разве я обязана вам что-то объяснять? Мы не в кабинете следователя. А вы…
– Я, конечно, лицо не официальное, но разговор в кабинете следователя вполне могу вам обеспечить. Хотите? Это дело пяти минут. Где у вас телефон?
Задав последний вопрос, я снова оглядела комнату и вдруг увидела то, мимо чего мой взгляд проскользнул минутой раньше: уже знакомую мне фотографию диковато-красивого парня в полотняных брюках, снятого на фоне заката. Владик!
Чувствуя, как холодеют у меня руки, я сняла с комода этот снимок в простой рамке из темного дерева. Ошибки не было: это действительно он!
– Мария Антоновна! То есть Татьяна… не знаю вашего отчества… Что это?! Вы держите у себя в доме фотографию человека, который, если верить вашему рассказу, сбивал с толку вашу дочь? Пытался влюбить ее в себя, чтобы обобрать, а затем бросить? Вы держите эту фотографию на видном месте?!
– У меня нет дочери.
Сказав это, она закусила губу и машинально, так, словно в один момент ноги отказались ее держать, упала в кресло. Унизанные перстнями руки, мягкие руки стареющей женщины, вцепились в подлокотники. Она смотрела не на меня, а куда-то вбок.
Сказанное ею мне требовалось еще осознать.
– Нет дочери?! Так Ирочка – это просто выдумка? Такой девушки нет на самом деле?
– Есть. Ирочка жива, здорова и проживает с отцом и братом на Остоженке – насколько я знаю, у них сейчас все в порядке. А я… я им больше не нужна! Мои дети отреклись от меня. Они сказали, что у них больше нет матери…
Все это она сказала бесцветным голосом и ровным тоном – так, словно речь шла не о ней и ее семье, а о каких-то чужих людях, слишком далеких, чтобы интересоваться ими в полную силу.
– Но… что же произошло?
– Что произошло? – переспросила она, по-прежнему не поднимая на меня глаза. – Это… это не так просто объяснить. Дело в том, что… Дело в том… Я не могу без него жить.
– Что?! Без кого? Без Владика?
Она повела подбородком, что отдаленно можно было принять за кивок.
– Без Владика, который ухаживал за вашей дочерью? Без человека, которого вы называли подлецом, альфонсом, охотником на богатых дам?
– Все это так. Владик действительно ухаживал за моей дочерью, он и в самом деле подлец, альфонс и… и очень любит деньги. Но я не могу без него жить! – выкрикнула она с силой, и две крупных слезы потекли по ее лицу, теряясь в складках щек. – И я не хочу знать ничего другого! Когда и как это началось – на этот вопрос нет точного ответа. Улыбки? Пожимания рук? Прикосновения, от которых так сладко замирает сердце? Все это было, было, но разве дело в них… сперва мне казалось, что этот красивый молодой человек просто старается мне понравиться – для того чтобы я не препятствовала их встречам с Ирочкой… Потом я поняла: пройдоха работает на два фронта, «обрабатывает» и дочь, и мать, чтобы снимать сливки сразу с обеих… Я решила – сделаю вид, что ничего не понимаю, что принимаю его объятия и ухаживания за чистую монету. Соберу на него… ну, компромат, что ли, а потом предъявлю Ирине. И вот началась эта игра… В которой я проиграла. Потому что теперь я не могу без него жить!
– Вы могли оставить семью ради мальчишки, альфонса?! Бросить двоих детей и мужа, с которым прожили… простите, сколько вы прожили с мужем?
– Двадцать восемь лет, – тускло сказала она.
– Двадцать восемь! А насколько этот Владик младше вас?
– На тридцать.
– Боже мой…
И тут эта женщина с усталым лицом впервые подняла на меня глаза.
– Я понимаю. Вы не думайте, что я совсем уж дурочка – я все понимаю! Конечно, любой сочтет, что это дикость с моей стороны – тридцать лет разницы, я стара – да-да, вот уже много, много дней и ночей подряд зеркало говорит мне об этом! – а он так красив, так потрясающе красив и… молод. Но в том-то все и дело, что я просто хочу жить! – Она резко вскинула хорошо уложенную голову. – Я хочу жить!!!
Никто не собирался лишать Татьяну жизни в ближайшее время, и я хотела было сказать ей об этом, но она перебила меня: резко выпрямившись в своем кресле, высоко подняв голову, так, что ее поза стала похожа на позу сфинкса, она властным жестом запретила мне что-либо говорить.
