Диана Кирсанова - Созвездие Девы, или Фортуна бьет наотмашь
– Ходют тут всякие, – сразу же дежурно среагировала бабка в длинной вязанной кофте и отодвинулась.
– Я не всякая, – машинально заметила я. – Я к Загоруйкам пришла. Из семнадцатой квартиры. Только их дома нету, понятно?
Этим ответом бабка осталась почему-то очень довольна:
– О, я же говорю – ходют тут всякие! – обрадовалась она возможности выпустить пар и даже вся подобралась в надежде на хорошую свару, которой можно разбавить скучное сидение на лавочке. – К каким-то Загоруйкам, грит, из семнадцатой… Да в семнадцатой сроду никаких Загоруек не бывало! Титовы там живут, понятно? Титовы! Как заехали в семьдесят шестом Титовы, так и сейчас Титовы. Про Загоруйковых она мне будет рассказывать, ага. Иди давай отсюда, прошмандовка!
– Спокойно, бабушка, – мгновенно перестроилась я. – Я из органов социального обеспечения, понятно? Можно сказать, начальство! Так что вы со мной повежливее давайте.
– Собеса? Так ты… вы насчет пенсии пришли, что ли?
– Почти. Насчет пособия малообеспеченному ребенку, если быть точной. Девочка ведь у них живет, у Титовых? Несовершеннолетняя?
– Это Дашка, что ли?
– Да. Дарья.
– Тю! Так бы и сказала, что к Дашке. Дашкину-то фамилию я не знаю, это точно. Только, это, какая же она ребенок? Тоже мне, нашла дите неразумное! Да она всех нас за пояс заткнет, Дашка. Такая скороспелочка – я те дам! И нахалка. Проходит мимо – хоть бы раз поздоровкалась! Зырк-зырк только зыркалами своими! Не осталось уважения к старости у нынешних! Конец света скоро, – сделала она неожиданный вывод.
– А почему Даша у этих Титовых живет? У нее что, своего дома нету?
– Ага, нету! Куда там! У таких, как она, домов – как у зайца теремов.
– То есть?
– Сбежала она от родителей своих, ясно? Сбежала и к Татьяниной семье прибилась. Татьяна эту девку каждую минуту с лестницы готова спустить, да еще и пинка отвесить пониже спины, да только не может. Боится, что та ее сына посадит, боится.
– Какая Татьяна? Титова?
– Ну.
– Та, которая живет в семнадцатой квартире?
– Да не! В семнадцатой ейный брат живет.
– Стойте! – нахмурилась я и постаралась оборвать бабку так, чтобы это прозвучало как приказание. – Я подозреваю, что вы начали мне морочить голову! Дашка-скороспелка, Татьяна, сын, брат… Знаете, что бывает, когда сбивают с толку служащего собеса при исполнении служебных обязанностей? Отбросьте сейчас все эмоции и сконцентрируйтесь.
– Чегой-то? – струсила бабка. Она выпрямилась на лавке и машинально, не отводя от меня взгляда, принялась застегивать пуговицы на кофте. Выглядело это так, словно солдат оправляет форму перед генералом, которого он не сразу узнал.
– Так будем говорить?
– Что знаю – расскажу, конечно. А чего не знаю, вы уж не взыщите…
* * *Баба Шура занимала свой пост на той самой лавочке у подъезда каждое утро, а покидала его, если не считать коротких перерывов на еду, только поздно вечером. Каждый день – если не считать зимних месяцев, которые исключали ее возможность часами просиживать на скамейке и тем самым надолго лишали душевного равновесия. Поэтому стоит ли удивляться, что жизнь всего двора была открыта перед бабой Шурой как на ладони!
– Рано меня на пенсию-то спровадили, – заметила она не без сожаления. – Я сорок пять лет вахтером отработала в Мытищинской прокуратуре. У меня глаз – алмаз, и это… аналитическое мышление почище, чем у тамошних следователей! Если б не года мои, так меня надо было б в ихние кабинеты… Я бы порядок-то быстро навела! Порядка в стране нету…
– Не отвлекайтесь, – оборвала ее я.
– Да, да…
Осенью позапрошлого года, и даже не осенью, а в конце лета, когда на верхушках растущих во дворе тополей только-только стала проступать желтизна, а по утрам на землю уже спускался холодный туман, напротив подъезда, у которого баба Шура устроила свой сторожевой пост, остановились белые «Жигули»-«копейка». Эта машина бабе Шуре была хорошо знакома. Она принадлежала сестре запойного пьяницы Жоры Титова, жившего в семнадцатой квартире. Сестру звали, кажется, Татьяной, и брата она навещала крайне редко. Может быть, не чаще одного или двух раз в году.
– Приезжала она к нему, ругала ругмя, что пьет и не работает, – пояснила мне баба Шура. – Поорет, потом за уборку возьмется. Тряпье-шмотье, гнилью пропахшее, повыкидывает, полы помоет, иногда жратву этому алкашу сготовит. И уедет. Я так думаю, что не стала бы она с им возиться, кабы не квартира. Жорка наш квартиру свою московскую на Танькину дочку записал, ну она и старается время от времени за-ради приличия типа, значит, заботу о брате проявить. Любви-то родственной между ними никакой нету, какая там любовь, когда Жорка сутками не просыхает!
…Баба Шура смотрела на остановившуюся у подъезда машину без особенного интереса, не ожидая увидеть ничего любопытного. Но оживилась и сделала внутреннюю стойку, когда из «копейки» вышла не только Татьяна, но и незнакомая девушка-подросток. Девочка была одета как-то не по-московски: на ней был вытянутый спортивный костюм, стоптанные туфли, руку оттягивал защитного цвета рюкзак, который она держала за перекрученные лямки. «Никак, деревенская», – сразу решила баба Шура.
Девочка была хоть и деревенская, а все же не из робкого десятка. Живыми голубыми глазами она оглядела дом, двор и осталась не очень довольна осмотром. Во всяком случае, когда она обратилась к Татьяне, в голосе девчонки сквозило совершенно явное разочарование.
– Это же трущоба какая-то! Мы так не договаривались!
– Заткнись, – зло сказала Татьяна, даже не посмотрев на девчонку. – Выбирать она еще тут мне будет…
– Сама ты заткнись, – последовал мгновенный ответ. – Еще раз гавкнешь на меня – и считай, конец нашему уговору, поняла?!
– Ладно, не сердись, – моментально сдалась Татьяна. – Хорошо я тебя устрою, не бойся. Довольна останешься.
– А я не боюсь. Это ты бойся, – фыркнула та.
Баба Шура, которая, конечно, уже давно навострила глаза и уши, заметила, с какой ненавистью Татьяна смотрит на эту «деревенскую». А та, казалась, вовсе и не думала беспокоиться по этому поводу. И даже напротив: в тоне, каким она разговаривала с сестрой алкоголика Титова, чувствовалась явная насмешка.
– Ладно, хватай рюкзак и тащи куда надо. А мне денег дай. Погуляю пока, посмотрю, что тут есть хорошего. Минут через пятнадцать вернусь. У меня, кстати, и сигареты кончились, заодно сбегаю.
– Какие еще деньги?!
– Такие! Ты алименты мне платить собираешься или нет?
Татьяна опять заметным усилием воли подавила раздражение, вынула из сумки кошелек и отсчитала, как заметила баба Шура, довольно внушительную сумму.
– Тыщ десять или двенадцать, – шепнула она мне, почему-то при этом оглядываясь. – Аккурат как мои три пенсии!
Девчонка небрежно сунула деньги в карман и, заметно вихляя задом и не оглядываясь, удалилась в сторону автобусной остановки. Татьяна проводила ее полными ненависти глазами и, вздохнув и подхватив небрежно брошенный прямо на землю рюкзак, зашла в подъезд.
Баба Шура, конечно, была страшно заинтригована. И сразу поняла, что второе действие этой таинственной истории будет сейчас разворачиваться в квартире номер семнадцать. А в этой квартире, как, кстати, вспомнилось бабе Шуре, была очень хлипкая фанерная дверь («Так, только одно и название, что дверь, а на самом деле ткни – и развалится!»), а голос у Татьяны, как знала баба Шура, был громкий, даже зычный. И поэтому, не мешкая, баба Шура воровато поднялась на третий этаж и стала подслушивать.
В своих расчетах она не ошиблась. Татьяна, как видно, отводила душу. Из-за двери доносился только ее голос, редких реплик Жоры, которые тот иногда вставлял в ее откровения, было не разобрать:
– …Ты мне брат или не брат?! Пойми, что другого выхода нету, просто нету! Эта дрянь способна на что угодно! Это надо же, всего за полтора месяца так парня уделать, что он вообще каким-то дурачком сделался! Ты представляешь, он ей обещал: «Женюсь!» Мой Юрка – на этой деревенской колоде! Для того ли я его растила, ночей не спала, в институт устроила, один бог знает, какой мне крови это стоило, один бог! Репетиторы да жулики из приемной комиссии столько из нас высосали, как будто они… я не знаю, в космонавты Юрку готовить собираются! Хотели мальчика после экзаменов на юг отправить, а он уперся – поеду с друзьями автостопом на Украину. Месяц жили в диких условиях, в палатках, где-то под Житомиром – романтика у них, видите ли! И что бы ты думал? Познакомился там Юрка вот с этой дочкой колхозной сторожихи, чтоб ей ноги переломало, и пошла у них любовь! А девке всего-то четырнадцать, еле-еле! Что он в ней нашел, я не пойму, это же ужасно, ужасно, у нее же грязь под ногтями, и голову она неделями не моет! Ай, да если б это было самое страшное! Жорка, ты представляешь она же беременная от Юрки сделалась, хотя, я так думаю, это еще надо доказать, что от Юрки! И мальчик ко мне приходит: «Мама, я женюсь»! Да я чуть с ума не сошла!
