Игра против правил - Александр Сергеевич Рыжов
Для Алексея это был обычный ужин, а для Анки, можно сказать, роскошный. Даже с повышенной стипендией в пятьдесят шесть рублей, которую получала, набирая на сессиях хорошие баллы, она жила очень экономно. Питалась, как правило, картошкой (десять копеек за килограмм), ржаной черняшкой (шестнадцать копеек буханка) и молоком по двадцать две копейки за бутылку, причем освободившуюся тару, как все студенты, прилежно складировала, а потом сдавала. Сыр по два с полтиной за кило и трехрублевая колбаса были для нее уже непозволительным расточительством. Но так жили все учащиеся техникумов и вузов, у кого не было родительской подкормки.
Анке, в отличие от Юли, однушка Касаткина показалась императорским дворцом. Отдельная кухня, отдельный санузел, и все это твое, личное, не надо делиться с соседями… Разве не парадиз?
Алексей по-быстрому собрал на стол: открыл обе банки со скумбрией, нарезал хлеб, поставил на плиту алюминиевую кастрюлю под пельмени. Пока закипала вода, ели сочившуюся маслом рыбу — клали ее на ломти хлеба и жевали. Касаткину мешали саднившие и распухшие губы, их немилосердно щипало от соленого, но это не умаляло его блаженства. Он наслаждался едой (только сейчас понял, как дико проголодался, обедал-то еще днем, за два часа до матча), теплом, исходившим от батареи, и, конечно, обществом Анки.
Он нашел у себя в загашнике полбутылки сухого грузинского вина. Под скумбрию и пельмени пошло за милую душу. Напряжение, вызванное валидольной игрой и последовавшим мордобоем, отпустило, он будто по морской глади поплыл, слегка колеблемый, расслабленный, не думающий ни о чем.
Анка что-то говорила о музыке, о планах Гуру и Мигеля организовать в Ленинграде рок-клуб, чтобы можно было легально концертировать по Домам культуры и прочим площадкам без оглядки на стражей с кокардами. Гуру уже и петицию составил, носил ее в горком, но лежит она пока без движения…
Касаткин слушал вполуха, поддакивал, а сам едва не мурчал от удовольствия.
Радио на кухне заиграло гимн, время близилось к двенадцати ночи. Все было съедено, вино выпито. Анка засобиралась домой, хотела успеть до закрытия метро. Касаткин, захмелевший и потому осмелевший, стал ее отговаривать:
— Куда ты пойдешь? Там холодно, темно… Оставайся!
— У тебя?
— А что? Диван у меня широкий. Разложим, прекрасно поместимся вдвоем… — И докончил, будто чертяка его за язык дернул: — Разве ты не за этим пришла?
Анка переменилась в лице, потемнела, задышала часто.
— За чем — за этим? Ты о чем говоришь?
— Ну за… — Сбитый с панталыку произошедшей в ней переменой, он не мог подобрать слов. — За чем еще девушки к парням ходят?
Она натянула на голову желтую, как одуванчик, шапочку, застегнула куртку и зашнуровала кроссовки. Выпрямилась и, буравя Касаткина глазами-шипами, сказала:
— Не знаю, зачем к тебе ходят девушки, но я пришла не за этим. Ты меня с кем-то перепутал, Леша. Спокойной ночи.
— Я провожу! — Он с запозданием протянул руку, но Анка уже вышла на лестничную площадку.
Он выскочил вслед за ней как был, в носках.
— Подожди! Давай вместе до метро… Мало ли кто на улице…
Она спустилась на этаж.
— Не надо, — донеслось снизу. — Я привыкла.
Топ-топ-топ — шаги ускорились. Зевнула парадная дверь, и все стихло.
Касаткин вернулся в квартиру. Сел на пуфик в прихожей, задумался. Томное очарование вечера вмиг улетучилось.
Обиделась? На что? Ничего такого он не сказал. Да, намек был пошловатый, но Юля бы восприняла как должное. Он и не думал, что Анка — недотрога. Чай, не комсорг, чтобы моральный облик блюсти. И знакомы не первый день…
Так он рассуждал, придумывая аргументы в свою пользу, а на душе скреблись кошки. Знал же, что с Анкой нельзя как с обыкновенной девчонкой. Даже как с Юлей нельзя. Она особенная, принципы у нее свои, и мыслит по-другому, не так, как все. А он ей про раскладной диван…
Тяжело встал с пуфика, прошел на кухню, ополоснул тарелки и вилки. Заглянул в бутылку, надеясь, что в ней есть еще глоток вина. Не было. Сунул бутылку под раковину и пошел спать. После сегодняшнего матча Петрович распустил игроков по домам, разрешил сутки провести кому как вздумается. Касаткин уронил голову на подушку и закутался в ватное одеяло с твердым намерением весь завтрашний день проваляться не вставая.
Лечь-то лег, но сон еще долго не шел. Было холодно, он никак не мог согреться и ворочался с боку на бок, пялился в темную пустоту. Склизкая, противная змея одиночества заползала в сердце, и некому было ее отогнать.
Глава 5
Выход один на один
Утром Касаткин проснулся разбитый, с раскалывающейся головой и, что еще хуже, с температурой. Померил — тридцать восемь и три.
Не иначе, вчера подхватил простуду, когда шел по улице в разорванной куртке. Еще и губы разболелись и за ночь надулись, как мячики.
Кое-как, трясясь от озноба, доплелся до ванной, глянул на себя в зеркало, ужаснулся. Глаза запали, вокруг рта все цветет красно-синим, похоже на клоунский грим. Небритая морда смахивает на собачью. В общем, хуже, чем после запоя.
Единственный плюс — сегодня не надо никуда идти. Хотя… как это не надо? В холодильнике шаром покати, да и лекарств бы каких-нибудь прикупить. От идеи вызвать врача он отказался. С температурой посадят на больничный, а через шесть дней выездная игра в Свердловске, против той самой команды, в которой обосновался Сухарев. С ним свои счеты. Будь Касаткин при смерти, и то бы вышел на лед.
Он нашел в недрах серванта аспирин, выпил. Когда немного полегчало, надел два свитера, зимнее пальто, стал натягивать сапоги. Слабость сковывала движения, пот лил градом, руки дрожали. Жила призрачная надежда, что вот сейчас звякнет дверной звонок, войдет Анка, увидит, в каком он состоянии, накричит на него, заставит лечь в постель, а сама и в магазин сходит, и в аптеку. Заварит ему крепкого чаю, сядет рядом, будет болтать о музыке, о новой песне Мигеля, о прожектах Гуру, и станет так расчудесно, что болезнь отступит.
Размечтался… Анка не пришла, и он выбрел из дома, слабый и качающийся на ветру, как былинка в поле. На ум пришло слышанное от Юли: у ее отца был знакомый чиновник-обкомовец, он имел право заказывать продукты по телефону с доставкой на дом. Вот бы пригодилось! Юля рассказывала, как курьер привозил в дерматиновом чемодане свежую телятину, баночки с дальневосточной икрой, сырокопченую колбасу, ананасы, армянский
