Однажды в Мидлшире - Дарья Эпштейн
– Присядьте, – сказал архивариус. – Я вам все принесу. Но нужно будет подождать.
Она выбрала самый крайний стол. Стул оказался неудобным, слишком жестким и со слишком высокой спинкой. Когда Сьюзан попыталась хоть как-то на нем устроиться, он дернулся и ножки чиркнули по кафелю. В тишине зала звук получился оглушительным. Все головы повернулись к ней. На лицах было недоумение и недовольство. Сьюзан мягко улыбнулась и поглубже втянулась в свитер с высоким воротом.
И почему городской архив достался ей, а не Виктору? Уж он-то, с его апломбом и энергией, тут бы не растерялся. И наверняка понял бы, что важно, а что – нет, гораздо быстрее, чем она.
Но Виктор был занят другим. Утром в редакции он был рассеян и выглядел так, будто провел бессонную ночь. На прямой вопрос Дропса Виктор отшутился, пробормотав что-то про чтение конспектов, получил задание и умчался. Они даже не успели поговорить. А может, и правильно, что не успели. Дропс ведь так и не знал, что теперь загадкой медальона занимаются все его журналисты. Или все-таки знал? Всегда было трудно понять, что у него на уме.
Сьюзан помнила его еще со школы, где он вел кружок литературы и журналистики. Уже тогда Дропс изо всех сил старался казаться эксцентричным. Он носил яркие галстуки и джинсы, презирая школьный дресс-код, мог во время занятия, будто бы в азарте спора, сесть на парту, а не на стул, и даже подпустить в речь бранных словечек. Все это делало его интересным, и у него всегда был полный класс, но мало кто воспринимал его всерьез.
Как и сама Сьюзан. По крайней мере, пока не поступила в колледж и не поняла, чему на самом деле научил ее Дропс.
– Вот, пожалуйста.
Архивариус с величайшей осторожностью положил на стол два увесистых тома и толстую папку.
– Кое-что нельзя выносить даже в зал, но я сделал для вас копии. – Он постучал по папке. – Их, разумеется, нельзя забирать. Мы закрываемся в десять. Внизу есть кафетерий. Если вам потребуется перерыв, положите все в лоток возле моего стола. Приятной работы.
Сьюзан поблагодарила его и потянулась к первому тому. Ну что ж, не так много, но и не так мало, учитывая, сколько лет этим свидетельствам. Интересно, что здесь искал Михлич? Не просто же так он интересовался старейшими фамилиями Мидлшира?..
Мидлшир, 1808 год, сентябрь
– Эсмеральда, милая, поговори со мной.
Леди Элеонора стояла возле запертой двери и пыталась уговорить дочь выйти из комнаты. Дочь не была настроена выходить и, судя по звукам, громила все, до чего могла дотянуться.
– Не хочу! – донеслось из-за двери.
Бабах!
Леди Элеонора поморщилась.
– Послушай, но ведь в этом нет смысла. От того, что ты сидишь в комнате, ничего не изменится. Давай все обсудим, как взрослые люди. Отец выслушает твои аргументы…
Бумммм!
– Ха! Выслушает! Он никогда не слушает!
Джонатан Диглби подошел к двери и мягко отстранил жену.
– Она в ужасном настроении, – прошептала леди Элеонора. – Прошу, будь с ней помягче.
Лорд ничего не ответил, и леди Элеонора оставила его одного. Напоследок она обернулась через плечо. Лорд молча стоял у двери и ждал, пока шум прекратится.
– Эсмеральда, открой дверь, – сказал он.
В комнате стало тихо.
– Нет, – наконец отозвалась Эсмеральда.
– Послушай, я хочу тебе только добра.
– Тогда это самое ужасное, что ты можешь хотеть!
– Это очень грубо, Эсмеральда.
– Недостаточно грубо! Ты продаешь меня! Продаешь меня за связи и влияние, как хотел продать Джо.
– Ты ошибаешься. Я забочусь о твоем будущем.
– Я сама могу о нем позаботиться!
Лорд Диглби покачал головой:
– Ты слишком молода для этого.
– А ты слишком стар!
Губы лорда Диглби сжались в неприятную линию.
– Хорошо, Эсмеральда, если тебе нравится сидеть в своей комнате – сиди. Ты не выйдешь оттуда, пока не поумнеешь и не научишься уважать старших.
Он вставил ключ в замок и несколько раз повернул. Дверь затряслась.
– Что? Выпусти меня!
Но лорд уже шел по коридору.
– Ненавижу тебя! Я убегу! Убегу, как Джо, и ты никогда меня не найдешь! – неслось ему вслед.
Джонатан Диглби уходил. Он был рад, что никто не видит его лица.
Мидлшир, наши дни
– Ричард! – Голос Анны-Лизы влетел в фотомастерскую раньше ее самой. – Ау, Ричард!
– Я в подвале!
Голова фотографа высунулась из люка в полу. Это была впечатляющая голова. Лохматые черные волосы, густые брови и глубоко посаженные глаза делали Ричарда много старше его лет. Длинный нос с горбинкой добавлял лицу нотку греческой трагедии. Это был бы весьма драматический профиль, если бы не живой мальчишеский рот, готовый в любой момент рассмеяться.
– Привет! – сказала девушка и чмокнула его в макушку. – Химичишь?
– Немного. Печатаю прадедово наследство. Ты сегодня рано.
– Да. И у меня есть плюшки и просьба.
– Звучит интригующе! Особенно плюшки. Дай мне минутку. Можешь пока поставить чайник.
Анна-Лиза впорхнула в крохотную комнатку позади студии. Здесь было что-то вроде кухни, какой ее представлял человек, не очень задумывающийся, откуда появляется еда. В углу стоял крошечный холодильник. На нем притулилась старенькая микроволновка и сбоку от нее – электрический чайник. На столе, который больше подходил для пикников, лежала пачка печенья, хлеб и коробочка с плавленым сыром. Все вокруг было в крошках. Анна-Лиза вздохнула. Когда Ричард вылез из подвала, она уже привела все в порядок и разложила пироги на одноразовых тарелках.
– М-м-м, вот они какие, нынешние плюшки! – сказал Ричард и потянулся к кулебяке. – Еще теплые! Как это у тебя получилось?
– Завернула в шарф. Как твой день?
Ричард неопределенно махнул рукой:
– Скучновато. Утром катался с Дропсом в суд. Дело о похищенном утюге! Звучит как название романа, а на самом деле всего лишь старая семейная распря. Было бы совсем безнадежно, если бы ответчик и обвинитель не оказались близнецами семидесяти лет от роду.
Анна-Лиза фыркнула.
– А как у тебя? – спросил Ричард. – И о чем ты хотела меня попросить?
Девушка немного замялась. Она бросила на своего бойфренда оценивающий взгляд.
– Скажи, ты не мог бы сделать на реке прорубь?
– Что? Прорубь? Но зачем? Ты же вроде бы не рыбачишь?
– Ну… – Анна-Лиза поводила пальцем по столу. – Мне будет проще показать. Так что? Сделаешь?
Ричард пожал плечами:
– Да не проблема.
Анна-Лиза продолжала на него смотреть.
– Что, сейчас?
Она кивнула.
– Ладно. Но сначала все-таки плюшки.
В конце концов подобревший после пирогов и чая Ричард собрался на реку. Пришлось сделать крюк, чтобы заехать за инструментами, и еще один крюк, чтобы объехать застрявший в снегу
