Франк Тилье - Адский поезд для Красного Ангела

— Да, и очень интересные.

Я кивнул в сторону Сиберски:

— У тебя тоже?

— Там расскажу…

Я налил всем крепкого и черного, как уголь, яванского кофе, и мы устроились вокруг металлического стола, предварительно смахнув с него затвердевший слой пыли. Пронизывающий холод проникал с улицы сквозь зарешеченные окна, в которых, впрочем, не было стекол, одни решетки. Торнтон сел на другом конце стола. Зачесанные назад темные волосы, свитер с крупным рисунком. Одним словом, гольфист.

Вильямс обеими ладонями взяла дымящуюся чашку и поднесла к самому носу:

— Прежде чем я сообщу вам о своих выводах, расскажите, что здесь произошло…

Я поведал им о своем расследовании исчезновения собак и уликах, которые в конечном счете привели меня на бойню.

— Расскажите мне об убийце, — произнесла она, не спуская с меня глаз.

— Я был в отключке. И даже краешком глаза не видел его. Он не издал ни звука. Можно подумать, дух бесплотный: он везде и нигде. Когда он волок меня, я даже не ощутил его рук на своем теле.

— Совершенно очевидно, действие анестетика. Казался ли он испуганным?

Я все еще слышал, как свистел в воздухе скальпель, когда он вершил свое черное дело.

— Все произошло очень быстро. Он притащил меня туда, убил ее… и больше я ничего не помню…

— А девушка? Как он ее убил? — вмешался Торнтон.

Мне стоило больших усилий ответить ему:

— Хирургическим ножом… Придя в себя, я бегло осмотрел ее, вышел и вызвал помощь… Почему он оставил меня в живых? Боже мой…

— Я думаю, он приволок вас туда, чтобы вы на слух присутствовали при экзекуции, — пояснила Вильямс. — Он пощадил вас, чтобы продемонстрировать, что все в его власти и под его контролем, даже в подобной ситуации, которая поначалу складывалась не в его пользу. Это также указывает на то, что он испытывает серьезную фрустрацию.

— То есть как?

— Я думаю, анонимность мешает ему. Он знает, что умен, и хочет, чтобы об этом знали другие. Ему хотелось бы обнаружить себя, но он не может. Поэтому он оставляет вас в живых. Бо́льшая часть серийных убийц жаждут известности, вплоть до того, что признаются в эпизодах, которых не совершали, лишь бы увеличить свой послужной список. Пощадив вас, он делает сильный ход: сеет беспокойство и непонимание, — ясно показывает, что он не безумец и действует в рамках очень точного сценария.

Я встал и с перекошенным от ярости лицом подошел к зарешеченному окну:

— Он снимал ее…

— Простите, что?

— Придя в то помещение в первый раз, я обнаружил портативный электрогенератор, от которого питались две лампы и установленная напротив девушки видеокамера. Эта тварь снимала ее!

Вильямс записала что-то и трижды подчеркнула красным. Торнтон сделал то же самое, бубня себе под нос:

— Воспоминания post mortem…[25] Пролонгация фантазма… Интересно… Очень интересно…

Сиберски торопливо налил себе еще кофе. Я попросил Элизабет:

— Расскажите мне, какие заключения вы сделали.

— Я позволила себе посидеть над письмом. Слова — зеркало души, и в чернильных отблесках я надеялась разглядеть лицо убийцы. — Она шумно отхлебнула кофе.

— И вам это удалось?

— Что-то сдвинулось. Послание очень четкое, точное, безукоризненное, оно указывает на хорошее образование, серьезную подготовку. Ни одной орфографической ошибки, ни малейшей погрешности грамматических конструкций. Однако я обнаружила два очень противоречивых размышления, которые, признаюсь, в настоящее время оставляют меня в недоумении. Primo: религиозный аспект. Отдельные слова или фразы наводят меня на мысль, что для оправдания некоторых своих действий он использует основные положения религии. Его жертва осознала, цитирую: «…что все трудности представляют собой незыблемый закон природы». Затем он перекидывается на Бога, отмечая, что поврежденные латы в очах Господа стоят гораздо дороже, нежели новая медь. Совершенно очевидно, что «поврежденные латы» сближаются с символом доблестного воина, для которого страдание есть каждодневная участь. Похоже, он рассматривает страдания своих жертв как последнее, решающее испытание перед их встречей с Богом, как «незыблемый закон». По его собственным словам, «счастье должно быть исключением, испытание — правилом». Эта сентенция как нельзя более подходит Мартине Приёр. Ведь после получения страховки за умершего мужа она жила в счастье и роскоши. А должна была бы после его кончины погрузиться в пучину страданий и раскаяния.

Я снова сел, сложив руки на коленях. Сиберски скрестил руки на груди, поставив чашку на стол.

Не переставая записывать, Торнтон предположил:

— Вы хотите сказать, что он действует как чистильщик, что таким образом он искалечил двух женщин во имя Господа?

— Нет, этого я никогда не говорила, — сухо ответила Вильямс. — Во всяком случае, пока. Просто нам следует осознавать, что его действия могут быть обусловлены религиозной составляющей. Вспомните монетку во рту. Чисто религиозный поступок, традиция, идущая от греческого мифа и до наших дней соблюдаемая в наиболее католических странах… Кстати, во рту второй жертвы ее тоже обнаружили?

— Очень скоро мы об этом узнаем…

— Что касается всего остального, мне надо порыться в религиозных сборниках, Библии или старинных книгах… Я передала письмо и фотографию того фермера одному теологу, Полю Фурнье… Он настоящий гигант культурологии… Можете плеснуть мне еще кофе?

Сиберски поднялся и откопал в полотняной сумке с длинным ремнем второй термос.

— Вы сказали о двух аспектах в письме, — с интересом напомнил я.

— Верно. Вторая ведущая линия, главная, — это подчеркнутый садизм. Большинство серийных убийц находят удовольствие в своих зверских актах, не испытывают никаких угрызений совести по отношению к своим жертвам и доходят даже до того, что насмехаются над полицией и родственниками, как в данном случае. Однако, судя по фотографиям и тому, что рискнул предположить наш судмедэксперт, редкие убийцы поддерживают… простите, но это единственное слово, которое пришло мне на ум… поддерживают своих жертв столь долгое время. Вы отдаете себе отчет, каких усилий ему стоило сохранять ей жизнь? Чтобы каждую ночь, рискуя быть схваченным, приходить сюда, мыть ее, минимально кормить и даже… снимать? А что сказать о сложной инсталляции у Приёр?.. Он старателен и терпелив, очень терпелив… Никакой преобладающий импульс не может заставить его ускорить процесс…

В комнату вошел офицер научно-технического подразделения полиции Жорж Лимон.

— Мы закончили, — сообщил он, беря пластмассовый стаканчик. — Судмедэксперт приступил к осмотру. Можете присоединиться к нему.

— Ну и?..

— У нас есть отличные отпечатки обуви. Сорок второй размер. Теперь мы можем утверждать, что это мужчина. Мы взяли для анализа в лаборатории пыль из подземного коридора и соседнего помещения. Мы собрали волосы, кусочки ногтей и синтетические волокна, а также несколько цифровых снимков. Добавьте к этому анестезирующую стрелу, которую он не удосужился подобрать. По всей видимости, выпущена из ветеринарного пистолета, компактного и мощного… Будем держать вас в курсе.

— А изувеченные собаки?

Он скривился от отвращения:

— Что за чертову неблагодарную работу вы от нас требуете! Заняли этим аж троих специалистов! Сколько можно ворочать дерьмо в навозной яме!..

— Больше никаких следов видеосистемы?

Бросив стаканчик на пол, он раздавил его каблуком:

— Никаких.

— Это все?

— Конечно все! Чего вы еще ждете? Что он оставит нам фото в рамке с приветственной надписью? Мы осматриваем остальные помещения бойни и двор. Ну и мерзкое местечко! Так и смердит падалью.

С быстротой молнии Лимон исчез в тумане.

— Эти парни из научки не больно-то в форме, — без тени улыбки заметил Сиберски.

Я двинулся к двери:

— Пошли к судмедэксперту…

Прежде чем в конце туннеля присоединиться к Ван де Вельду, мы в гробовом молчании проследовали через помещение для забоя и с предосторожностями спустились по лестнице, по которой я прошел накануне.

— Я не доложил вам о том, что мне удалось обнаружить, — начал Сиберски, прежде чем войти в комнату. — Но это может подождать… В любом случае ничего значительного…

Я кивнул, не в силах отвести взгляда от трупа женщины. Вчера, придя в себя, я едва взглянул на нее. Теперь я рассматривал ее, распластанную под безжалостным белым светом галогенов с аккумулятором.

Вильямс вошла в помещение, точно в храм. Я заметил в ее глазах танцующее пламя свечей, разноцветные отблески готических витражей, слезы Девы Марии. Происходило какое-то волшебство, призрачное слияние, и на какой-то миг мне показалось, будто я увидел, как слегка всколыхнулись ее волосы, точно ее погладил Господь.