Франк Тилье - Адский поезд для Красного Ангела
— Вы спасены. Сейчас я вами займусь. Вы можете говорить?
Ее шумное дыхание, как у распластанного на песке арены быка, участилось. Губы раздвинулись, сорванные голосовые связки исторгли какой-то монотонный нечленораздельный звук. Я испугался, что она сейчас умрет, что одно неверное движение, и она разобьется на куски. В голову мне не приходило ни одного способа вызволения ее тела из смертельных объятий строительных гвоздей. Сгустки засохшей крови и воспаление, распространившееся до самых сосков, не позволяли даже притронуться к ее коже без риска убить несчастную, причинив новую боль. Мне категорически требовалась помощь.
— Сейчас я уберу руку. Попытайтесь удержать голову прямо.
Я только убрал кончики пальцев, но голова сразу закачалась, едва прикрепленная к телу шатким остовом шеи. Предстоящее решение претило мне.
— Послушайте, я сейчас вернусь. Вам нужна медицинская помощь. Я закреплю вам голову аппаратом, но не буду слишком сдавливать.
Она подняла на меня гноящиеся глаза. Я прочел в них ненависть и желание умереть, превосходящее желание жить. Она молча умоляла меня остаться с ней, хоть как-нибудь поддержать ее. Душа моя рвалась на части, но я одной рукой зажал тиски, а другой попытался не дать упасть ее голове, почти оторванной от остова ее тела. К чему эта одинокая вылазка? Какие нелепые амбиции помешали мне заранее, сразу, как только подозрение закралось голову, вызвать подкрепление?
— Я вернусь, обещаю вам! Я только поднимусь позвонить. — Я показал ей сотовый. — Нам придут на помощь, вас освободят, вы меня слышите? Вас освободят! Держитесь. Умоляю вас, только держитесь!
Дрожащими пальцами я прикоснулся к ее спутанным грязным волосам, стараясь не встретиться с ней глазами, и бросился в коридор, прерывисто дыша, почти теряя сознание и прижимая к себе телефон и револьвер, как потерпевший кораблекрушение — свои последние пожитки. Мне необходимо было спасти ее, чтобы спастись самому. Теперь больше ничто не имело смысла: только спасти ее! Чтобы она осталась в живых!
Я с осторожностью проник в туннель. Моя припаркованная у входа машина, грохот выстрела в глотке бойни были ощутимыми доказательствами моего присутствия. В тот момент, когда я бросился на ведущую наверх, в помещения для забоя, лестницу, в мое плечо впился пучок света, и я ощутил резкий укол в левой дельтовидной мышце. Я отпрянул к стене, направил луч фонаря к своей шее и обнаружил маленький оловянный тубус, оканчивающийся букетом красных перьев… Анестезирующая стрела. Я выдернул ее из куртки, направил дуло своего «глока» вверх и стрелял до тех пор, пока в пальце оставались силы жать на курок. Внезапно что-то сдавило мне легкие, невидимая рука стиснула горло, стало трудно дышать. Казалось, левая рука и плечо отрываются от тела, какая-то холодная жидкость с поразительной быстротой растекалась по моим нижним конечностям. Нечеловеческим усилием я развернулся в коридоре, а ноги мои тем временем словно вросли в скалистое море. Ножные мышцы ослабли и предали меня. Присев, а затем и вовсе завалившись на пол, неспособный пошевелиться, я, стараясь превозмочь действие анестетика, скреб пальцами по осколкам неоновых ламп. Я почувствовал лишь незначительный укол боли — доказательство того, что мощный прилив препарата завершал молниеносное угасание моих ощущений. Моя окровавленная ладонь сама по себе разжалась, непослушные пальцы согнулись и выпрямились. Неподвижные веки. Открытый рот. Невозможность сглотнуть. Но в полном сознании. Как выдернутая из воды рыба. Мои члены вытянулись, а потом скрючились. Идущие на уровне пола трубы обмякли, преувеличенно медленно свились в пространстве. Поднятая моим падением пыль осела у меня на сетчатке, вызвав неуправляемую слезоточивость.
Мне казалось, что я ничего не слышу. Ни звука его шагов, ни его дыхания, однако я знал, что он приближается, я чувствовал его, как, не видя пламени, угадывают дыхание огня. Он шел прикончить меня, подобно мессии зла, посланнику потустороннего мира, которому поручена миссия разрушения. Я не готов умереть, я хочу жить! Но отныне выбор был не за мной. Мои глаза оставались неподвижны. Я хотел заговорить, закричать, но слова застряли на границе моего сознания или повисли на голосовых связках. Где он? Я слышал, как с гулом разливается, вскипает моя кровь, переполняя артерии. Внутренние звуки моего организма усилились, внешние ослабели. Кто-то надел мне на глаза повязку, но я не увидел его рук. Полная темнота. Я почувствовал, как какая-то сила протащила меня на много метров, сила какого-то невидимого, но необыкновенного магнита. Кто-то или что-то, возможно, возвращало меня в то место, откуда я вышел. Долгий, бесконечный стон отчаяния. Душераздирающе закричала девушка. Я угадывал содрогания надежды, замирающей в ней, подобно последним волнам скованного льдом моря. И больше никакого движения. Меня оставили на полу. Крики перешли в клохтанье, клохтанье — в предсмертные хрипы, а потом — потом ничего… Я тонул, тонул, тонул…
* * *Я медленно приходил в себя. Ощущение было такое, будто я наглотался наждачной бумаги. Окоченевшими пальцами я снял повязку с глаз. Поднялся, ощущая тяжесть во всех членах, скованных остаточным действием анестетика, огляделся по сторонам и тут обнаружил, что для девушки уже ничего нельзя сделать…
Глава пятая
В хранящей могильное безмолвие комнате специалисты научно-технического подразделения полиции устанавливали мощные галогенные светильники, а срочно вызванный на место медбрат брал у меня кровь для токсикологического анализа.
В туннеле снабжения судмедэксперт Живой Труп ожидал от офицера научного департамента Судебной полиции разрешения на осмотр тела. Я же вырвал себя из преисподней и подставил лицо лучам восходящего солнца, а потом уселся на заднее сиденье машины «скорой помощи» во дворе бойни. Запутавшиеся в паутине насекомые свисали вдоль водостоков, в солнечном сиянии напоминая шелковые сережки. Ползучий туман превращал в сплошной серый поток все вокруг, начиная с асфальта, и, насколько хватало глаз, далеко в полях, намертво зажимая пейзаж в тисках печали и отчаяния. Позади, в туманном воздухе, на автотрассе А13, вторя сердечному ритму, коротко всхрапывали автомобильные двигатели.
Прорезав фарами густой туман, прибыла служебная машина и припарковалась рядом со «скорой помощью». Из нее с осунувшимися от беспокойства лицами вышли Сиберски и Элизабет Вильямс. Их взгляды могли бы истолочь стекло в порошок. К ним присоединился третий силуэт, карикатура на психолога, Торнтон.
— Черт бы вас побрал, комиссар! — проворчал лейтенант. — Вы должны были вызвать подкрепление! Леклерк в ярости! — Он взглянул на меня более мирно. — Рад видеть вас живым…
— Я не предполагал, что собачий след так далеко меня заведет… Все так стремительно связалось… — От неотступно преследующего меня воспоминания об отчаянных содроганиях девушки мои зрачки расширились. Я покачал головой и, указывая на подошедшего к офицеру Судебной полиции Торнтона, бросил Сиберски: — А этот кретин что здесь делает?
— Папенькин сынок настойчиво просился. А разве можно отказать папенькиному сынку…
Я пожал плечами и обратился к Элизабет Вильямс:
— А я думал, вы никогда не выезжаете. Ведь говорят, будто настоящие психологи целый день сидят в своих бетонных норах, под землей, отрезанные от всего, что их окружает?
Она передернула плечами. Вместо костюма она надела свитер с V-образным вырезом и черные брюки в рубчик. Она скрестила на груди руки, будто так можно было защититься от холода. Солнце больше не проглядывало сквозь туман, и мне показалось, что снова наступает ночь.
— Верно. Однако нет ничего дурного в том, чтобы изменить американской методике. И потом, ведь не думаете же вы, что произведение Пикассо на фотографии смотрится так же, как в галерее? Вы застигли убийцу прямо в хорошо смазанном и отлаженном механизме его постановки, очевидно продолжительной и гнусной. Вы сыграли роль песчинки, от которой заело испытанную машину. Я хочу собственными глазами увидеть, каким образом все это отразилось на месте преступления… А вам бы следовало поспать и переодеться. Вы бы и призрака напугали.
— Я останусь. Я почувствовал горячее дыхание этой твари на своем затылке, я еще слышу беззвучные крики бедной девушки, которую не сумел спасти. А вы думаете, что мне хочется спать? Может, как раз сейчас он выбирает, кто станет его следующей жертвой. Пойдемте. Там, внутри, есть бывший зал для отдыха персонала. Это единственное помещение, куда попадает дневной свет. Парни привезли термос с кофе, так что можно поднять целое кладбище! Надеюсь, у вас есть для меня новости, мадемуазель Вильямс?
Мадемуазель Вильямс… Уместно ли подобное обращение к даме под пятьдесят?
— Да, и очень интересные.
