Явка с повинной - Виктор Алексеевич Пронин
Лугинин... Вряд ли в его преступлении нужно винить только водку — она тоже следствие. А началось все с того, что ему было неинтересно среди людей. Неинтересны были дела, которыми приходилось заниматься, работа, которую он иногда выполнял. Духовная пустота привела к тому, что обычные человеческие качества, человеческие достоинства потеряли для него всякую ценность. Вот фраза, которую как-то обронила Анна Ивановна, рассказывая следователю о Лугинине: «Никуда не ходил, никого не любил. Только Тасю ревновал».
Именно так: он не любил ее, только ревновал. На любовь у него не хватало душевных сил.
Есть такое выражение — «заразительный смех». Между прочим, заразительным может быть не только смех, но и подозрительность, зависть, злоба. Так ли уж редки случаи, когда сильный человек, уверенный в своей правоте, в самом себе, заражает окружающих своей уверенностью, оптимизмом? Вот в семье появляется молодая невестка — неунывающая хохотушка, отчаянная выдумщица и озорница. И происходит вроде бы странная вещь — меняется внутренний психологический климат семьи, люди чаще смеются, шутят, разыгрывают друг друга. Вот старая, прожившая большую и трудную жизнь женщина приезжает в семью сына и своей добротой, верой в добро прекращает ссоры, недоразумения между супругами. Она заражает их своим достоинством, мужеством.
А здесь в семье появился Лугинин. Он был сильнее характером, чем другие. Прошло совсем немного времени — и люди, живущие с ним под одной крышей, оказались зараженными его недоброжелательностью, равнодушием. А пьянство без повода, от скуки завершило дело. Всего этого могло не быть, если бы Лугинин получил хоть какой-нибудь отпор. Пусть слабый, соизмеримый с духовными силами хозяев, пусть бы это было обыкновенное неприятие! Но между Лугининым и Анной Ивановной, между Лугининым и Грошовым не возникло даже отчуждения.
Борис оставался трезвым, когда все пили, — и на душу Лугинина ложился мутный осадок ущемленности. Борис шел с Наташей в кино, когда Лугинин колотил пьяную Тасю, — и еще один слой. Из-за стены, где жил Борис, слышался детский смех, в то время как Лугинин, белый от бешенства, метался по дому и окрестностям, разыскивая подружку. Борис приходил с работы усталый, но радостный — его ждали, к нему бросались навстречу. Лугинин приходил неизвестно откуда, злой и настороженный. Борису объявляли благодарности на работе, и он радовался как ребенок, потому что видел: он нужен людям, его работа нравится. А Лугинин в очередной раз возвращался домой с зажатыми в кулаке немногими рублями, полученными при расчете. И новые, новые слои злобной мути оседали в его душе.
Рано или поздно его ненависть все равно выплеснулась бы. Не сегодня, так завтра, послезавтра... На случайного прохожего, знакомого, на человека, с которым он жил под одной крышей, как она выплеснулась на Бориса — первого, кто посмел дать ему отпор. Конечно, худшего могло и не быть, все могло кончиться бранью, угрозами, дракой в конце концов... Но на этот раз случилось худшее — погиб хороший человек.
ПУТЬ К СЕБЕ
Окончить девятый класс Иван не успел. Помешали события, круто изменившие его жизнь. Когда однажды весенним утром он пришел в школу (как раз предстояла контрольная по английскому языку), его встретили два милиционера. Ему предъявили обвинение в ограблении магазина. Ограбление было крупное, поэтому судьбу нескольких подростков решал не районный народный суд, а областной.
Так в толстой папке, в которой были собраны свидетельства о предыдущих «подвигах» Ивана, прибавился еще один листок, оказавшийся последним. Последняя капля. Все бумажки, собранные до этого, не выглядели столь серьезно. Бывало, пожурят в милиции, или вызовут к директору школы, или отец снимет ремень со стены... Все это считалось в порядке вещей. Больше того, вызывало даже какое-то чувство гордости. Вот, мол, какой я! Остаюсь самим собой, несмотря ни на что. Подумаешь, ремень, директор, милиция...
Но последний листок перевесил все остальные. Запись в нем заканчивалась словами: «...передать дело в суд». Бесстрастными словами, в которых ощущалась холодная необратимость. И началось... Следствие, суд, приговор... Думал ли он хоть раз, что все это может случиться именно с ним? Вряд ли. Ему всегда казалось, что он удачливее других, что уж его-то беда минует.
Видно, у каждого человека есть в жизни несколько дней, на которые падают заметные повороты в судьбе. Такие дни не забываются, наоборот, — с каждым годом припоминается все больше деталей.
День, когда его прямо из школы увели в милицию, запомнился Ивану на всю жизнь. Запомнился горький взгляд учительницы, лица товарищей, сразу отодвинувшиеся куда-то очень далеко. Запомнился себе сам, за минуту ставший одиноким в толпе ребят. И два милиционера...
Нет, он уже не чувствовал себя героем, как несколько дней назад, когда грабили магазин. Что он чувствовал? Вряд ли его состояние можно было определить одним словом. Были и страх, и стыд. И раскаяние тоже было. И еще он помнит такое ощущение, словно оборвалось что-то, словно рядом, совсем рядом вдруг образовалась пропасть и он скользит к ее краю...
Во время суда Иван познакомился с такими понятиями, как «смягчающие ответственность обстоятельства» и «обстоятельства, отягчающие ответственность», предусмотренные статьями 38 и 39 Уголовного кодекса РСФСР. Дело в том, что к нему были применены оба этих понятия. В какой-то степени смягчали его ответственность возраст, чистосердечное признание, раскаяние. Но толстая папка в отделении милиции... Она лежала на другой чаше весов.
И вот уже позади следствие, суд. Приговор зачитан. Каждый из участников ограбления получил, как говорится, по заслугам. Ивану дали семь лет. Дальше — колония, иной образ жизни, другое окружение. Каким станет его будущее — этого еще никто не мог сказать, в том числе и сам Иван. Но что оно будет не тем, к которому он пробивал дорогу своими «подвигами», в этом он уже не сомневался. Оставалось доказать это другим.
В колонии была школа. Это удивило Ивана и обрадовало. И он начал с того, что сдал задолженность за девятый класс. А через год с отличием закончил десятый.
Из колонии Иван вышел досрочно. Получив в канцелярии билет, он тут же отправился на вокзал и первым поездом уехал в Днепропетровск.
Поезд шел всю ночь. По вагону летали прохладные ветры, настоянные на степных украинских травах. Они будоражили воображение. Обретенная свобода казалась высшим счастьем, какое только доступно человеку.
Сна не было. Несколько раз Иван вставал с полки, шел в тускло освещенный тамбур и там, прижавшись лбом к стеклу, смотрел на поблескивающие под луной небольшие речки, над
