Что дальше, миссис Норидж? - Елена Ивановна Михалкова
Дворецкий помолчал.
– Отчего же вы не выдали меня сэру Кристоферу? – надтреснутым голосом спросил он.
Миссис Норидж задумчиво склонила голову набок.
– Видите ли, мистер Диксон, я не разделяю мнение, что наказание преступника непременно должно исходить от суда присяжных. Вы не хотели убивать мистера Питмана. Вами руководило исступление. В суде это являлось бы смягчающим обстоятельством. Но наказание вы все же понесете. Сэр Кристофер умрет раньше вас. Вы обречены доживать свою жизнь в бесконечной тоске, словно пес, покинутый любимым хозяином; никто не сможет заменить вам его; боль в душе никогда не ослабнет. Мне жаль вас, мистер Диксон. И вашего хозяина тоже. Было бы бесчеловечно на закате дней сэра Кристофера лишить его такого слуги, как вы. Он обошелся бы без майора Харрингтона, без Доротеи, даже без своего доброго друга Марвина Фицроя – но только не без вас. Вы нужны ему. И потому я солгала сэру Кристоферу. Надеюсь, Господь простит мне ложь – вторую за этот день.
Не дожидаясь ответа, гувернантка пошла к дверям. Но на половине пути обернулась и заметила:
– Однако, чего определенно не простит Господь, а за ним и я, – это еще одной порции холодной каши. Учтите это, мистер Диксон. Я готова покрывать убийцу лишь в том случае, если он подает вкусный завтрак.
13
Так закончилось пребывание миссис Норидж в Честервидж-холле. Несколько дней спустя Доротея Крауд покинула гостеприимный дом и увезла племянницу и ее гувернантку.
Эмма наставляла и обучала Альму в течение следующих восьми месяцев. По истечении этого срока сестра Доротеи, Маргарет, вернулась за дочерью, чтобы увезти ее к отцу в далекую Индию. Оттуда Альма продолжала регулярно писать миссис Норидж, и Эмма с удовлетворением отмечала, что письма ее дышат счастьем и беззаботностью.
Мисс Крауд после отъезда сестры и племянницы недолго оставалась одна. Вскоре она вышла замуж за художника с плохим характером – одного из тех, чьи творения слишком гениальны, чтобы их могла понять широкая публика. Художник на десять лет младше Доротеи. По слухам, он третирует и притесняет ее. «К большому удовольствию последней», – добавила про себя миссис Норидж, когда ей поведали эту новость.
Майор Харрингтон в жизни больше не прикоснулся к теннисной ракетке. Он убежден, что истинный спорт джентльменов – крокет.
Что касается сэра Кристофера, тот скончался год спустя после вышеописанных событий – тихо, во сне, без мучений.
Миссис Норидж редко оказывалась не права. Но так случилось, что в своем печальном пророчестве она ошиблась. После доктор Хэддок уверял гувернантку, что дворецкий Частервидж-холла был достаточно крепок, чтобы протянуть еще лет десять. И все же он умер на следующий день после того, как похоронили сэра Кристофера.
Диксон до последнего остался верен себе. Он разобрал одежду покойного, вычистил его курительную трубку, расставил вещи по местам – и только после этого позволил себе отойти в мир иной.
Спустя некоторое время миссис Норидж довелось вновь побывать в тех краях. Она навестила место захоронения Томаса Диксона, до последнего вздоха остававшегося лучшим слугой из всех, что существовали на свете. На его могиле выбита надпись: «Здесь лежит славный Томас Диксон. Господь милосердный, возьми его в рай, чтобы он и после смерти мог быть рядом со своим хозяином».
Историю о великой преданности естественно будет закончить словами о том, чья верность неоспорима.
Мне приятно сообщить читателю, что фокстерьер Гектор доживает свой век у Марвина Фицроя – в любви, заботе и неге. Старик совершенно разбаловал пса: тот не позволяет Марвину приступить к еде, пока ему не выдадут угощение с хозяйской тарелки.
По странной прихоти всем прочим лакомствам Гектор предпочитает землянику.
«Фезервик»
1
В один из тех дождливых июльских дней, когда животных охватывает дремота, а людей – уныние, перед закрытыми воротами пансиона «Фезервик» остановилась крытая двуколка. Из нее вышла немолодая сухопарая женщина в строгом черном платье с высоким воротом. Миссис Норидж – а это, разумеется, была именно она – опустила в ладонь извозчика монету, принятую с большой благодарностью, и взяла с сиденья ковровый саквояж.
Дождь ее не смущал. Она бесстрашно подставила лицо под холодные капли, рассматривая длинное старое здание из темно-красного кирпича.
Два его крыла венчали башенки в готическом стиле. Над арочной дверью по стене густо расползался плющ. Темно-зеленые побеги создавали иллюзию входа в пещеру. Вообразите низко нависшую тучу, шумящий лес, обступающий «Фезервик» с юга, и вы поймете, что пансион выглядел мрачно и сурово, как и подобает заведению для молодых девиц.
Однако в окнах комнат, которые не могли быть ничем иным как спальни воспитанниц, Эмма разглядела шторы. И окна не были забраны решетками. «Удивительно! – сказала она себе. – Ведь всем известно, что с невинными девочками следует обращаться как с преступницами. Лишь тогда из них вырастут настоящие леди».
Что же не так с этим пансионом?
– Миссис Норидж, простите!
Это восклицание издала молодая женщина, спешившая со связкой ключей к калитке. При каждом ее шаге связка издавала громкое бряцанье. Отперев калитку, женщина сердечно обняла гувернантку.
Звали ее Флора Стейси.
Десять лет назад Флора была воспитанницей миссис Норидж. Однако игра на бирже довела ее отца до разорения, а разорение – до смерти от сердечного приступа; Флора осталась одна. Дальние родственники милостиво предложили ей кров. В обмен за этот щедрый дар Флора должна была угождать паре вздорных стариков, в доме которых гостям традиционно подавали к ужину холодные вареные бобы, что считалось чрезвычайно щедрым, поскольку сами хозяева не ели и этого.
«Едва я вспомнила эти ужины, сразу поняла: ни за что не поеду к ним приживалкой!» – рассказывала Флора.
Знакомые подыскали для нее место гувернантки. Два года спустя Флору Стейси приняли учительницей в пансион для молодых девиц, где ей предстояло обучать девочек французскому и географии.
– Простите, – повторила Флора. – После того, что произошло, Донован маниакально запирает все замки. Но это ерунда, – перебила она себя. – Как вы добрались? Ах, я так рада вас видеть! Вы не вымокли по дороге? Дождь льет третий день, а ведь мы собирались зажечь в саду фонарики на праздник святой Клары! Что теперь делать – не пойму! Впрочем, об этом пусть голова болит у миссис Биллингтон, верно я говорю?
Не переставая болтать, молодая женщина повела миссис Норидж в
