Женщина в библиотеке - Сулари Джентилл

Звоню Мэриголд в надежде, что наш разговор перезагрузит мне голову, и чтобы поблагодарить за дорогие продукты.

— Какие продукты?

— И ты тоже их не присылала.

— Тоже?

— Я думала, это снова Каин, но нет. — Я не отрываю взгляда от корзины.

— Что именно там было?

— Конфеты, вино, сыр…

— Ого! Я скоро буду!..

— Не будешь, я ухожу.

— О. Куда?

— Тебе не кажется это странным? Даже открытки не было.

— Нет, это не странно… люди постоянно про них забывают.

— Наверное.

— Думаю, через пару дней ты поймешь, кто ее отправил.

Мысленно я встряхиваю себя.

— Ты права. Просто чувствую себя неловко за то, что не могу поблагодарить отправителя… Что делаешь?

— Покупаю пончики. — Пауза. Затем Мэриголд поспешно продолжает: — Я подсела на те, что с кофе и заварным кремом.

Я смеюсь:

— Что же, сохраню твой секрет. Только не начинай грабить людей ради денег на свою зависимость.

— Я могу остановиться в любое время… только не сегодня. — Еще одна пауза. — Ты ничего от отца Уита не слышала, как он там?

— Нет… Он дал свою визитку Каину. Может…

— А, да… Думаешь?..

— Я разговаривала с Каином несколько минут назад. Он ничего такого не упоминал, а скрывать не стал бы.

— Наверное, позвоню в больницу.

Каин приезжает без десяти шесть. На нем рубашка с воротником и спортивная куртка, так что я рада, что решила надеть юбку, а не джинсы. Возможно, дело в том, что мы едем на винтажный фильм, но казалось подходящим одеться чуть более официально, чем на просмотр новенького кино от «Марвел».

Каин ждет, пока я забираю перчатки и пальто. Когда я выхожу из спальни, его взгляд направлен на старенькую фотографию в серебряной рамке на каминной полке.

— Кто из них ты? — спрашивает Каин. На фотографии две девочки, едва достигнувшие подросткового возраста.

— Я та, что повыше, справа.

— А это твоя младшая сестра?

— Была. Джерри погибла через месяц после того, как сделали это фото. — Я рассказываю ему о несчастном случае.

— Господи, как ужасно. Мне очень жаль, Фредди.

Я смотрю на фотографию, размышляя, что бы Джеральдина подумала о Каине. Она критиковала всех парней, которые мне нравились… но я представить не могу, что негативного она могла бы сказать о Каине.

— А у тебя есть братья или сестры?

— Нет. — Он качает головой. — Я единственный.

— Одиноко не было?

— Возможно. Я не задумывался.

По пути к машине я рассказываю ему о Джерри, моей нахальной сестренке-сорванце.

— Конечно, многие из нас сильно изменились с тех пор, как нам было одиннадцать, так что сейчас она, наверное, была бы совершенно другой.

— А ты изменилась?

Я задумываюсь на некоторое время.

— Я начала писать после смерти Джерри. Сначала письма ей — наверное, какой-то психолог посоветовал. Затем поэмы и рассказы в этих письмах. Даже сейчас, мне кажется, я пишу для Джерри.

Кинотеатр «Брэттл» располагается недалеко от Гарвардской площади и специализируется на классических и международных картинах. В кинотеатре лишь один зал, и репертуар меняется быстро. Каин рассказывает, что «На север через северо-запад» показывают только сегодня.

— Ты уже бывал здесь?

У «Брэттл» интересная репутация, как у спикизи[4], о котором знают лишь избранные. На входе нас приветствует большой постер с Альфредом Хичкоком, прижимающим палец к губам. Стены украшают фрески из «Касабланки».

Каин кивает:

— С тех пор как вернулся в Бостон, пару раз. Пару недель назад здесь проходил марафон фильмов Богарта.

Мы выбираем места. Кроме нас здесь еще несколько человек, в основном парочки, но зал совсем не полный. Каин наклоняется ближе, чтобы показать старые вывески и другую киношную атрибутику, расположенную в зале, и я чувствую, как внутри все трепещет. Едва не смеюсь — как избито я себя веду!

Каин замечает.

— Прости… не хотел показаться экскурсоводом. Просто люблю это старое местечко.

Я толкаю его локтем.

— Мне нравится твоя экскурсия. Спасибо, что позвал сюда.

Он берет меня за руку. В этот же момент гаснет свет, чему я рада, потому что не уверена, не покраснело ли мое лицо. Сердце бьется как у школьницы, и я боюсь лишний раз шевельнуться, чтобы момент между нами не прекратился преждевременно. Руки у Каина большие и сильные, держат нежно, крепко. Начинаются титры, и мы смотрим фильм. Иногда Каин наклоняется, чтобы прошептать что-то о том или ином кадре. Когда Кэри Грант залезает на гору Рашмор, наши пальцы уже переплетены.

Вновь загорается свет, и я не знаю, что делать. Мне отпустить первой? Или он отпустит?

Каин смотрит на меня:

— Ты голодна?

Я киваю.

Он сжимает мою руку, а потом выпускает, чтобы забрать куртку, которую оставил на соседнем сиденье. Я пытаюсь успокоиться. Это глупо. Мне двадцать семь, а не четырнадцать.

От «Брэттл» мы идем в итальянский ресторанчик на Гарвардской площади. Называется он «Джейкс», что совершенно не напоминает о средиземноморской кухне, но запах внутри насыщенный и аппетитный. Украшено местечко просто и традиционно: маленькие столики, накрытые клетчатыми скатертями, венские стулья, свечи в бутылках. На стол, за который мы садимся, ставят корзинку с горячим хлебом и масло. Я осознаю, что умираю с голоду.

— В конце вечера, — тихо говорит Каин, — в «Джейкс» складывают оставшуюся еду в коробки для доставки и выносят на задний двор, чтобы не приходилось копаться в мусорке. Веришь или нет, холодной еда почти такая же вкусная.

— В Бостоне много людей, которые живут на улицах?

Каин кивает:

— Больше, чем ты думаешь. Спят на улицах не все — многие живут в своих автомобилях или ходят от ночлежки к ночлежке. Гораздо больше людей, чем может накормить один «Джейкс».

— Тогда как это работает? — спрашиваю я.

— Не уверен насчет сейчас, но раньше процесс был не всегда приятный — люди толкались, угрожали друг другу, хотя все оставалось в рамках приличий. Мы все понимали, что «Джейкс» не обязан нас кормить… и нам не хотелось, чтобы они прекратили из-за драки на заднем дворе.

В качестве основного блюда я выбираю вегетарианские каннеллони, а Каин — entrée[5]. Сразу решив задержаться подольше, мы оба заказываем панна-котту на десерт и, когда официант удаляется, разговариваем о фильме, Кэри Гранте, Эве Мари Сейнт, Джеймсе Мэйсоне и Хичкоке, затем о Вайнштейне, и революции, и о том, что изменилось. Обсуждаем Типпи Хедрен и то, как сложно любить произведения Хичкока.

— Были бы моя книга, мои слова