Алексей Макеев - Та еще семейка
— Понравилась? — спросил Рытькова майор с улыбкой понимающего молодость мудрого долгожителя, хотя был ровесник Сидорина. — Должен тебя огорчить. Эта миловидная… как ее… Юлия Викторовна Сабло подозревается в убийстве. Скорее всего, она нашла способ умертвить ночью Слепакову. Такие дела-делишки. Поезжай по адресу: улица Михневская, дом 19, квартира 436, вход со двора. Найдешь подозреваемую на месте, задержи, привези сюда. Если ее нет, опроси соседей. Узнай, где она может быть. Возьмешь серые «жигулята», ключи у дежурного Блазнина. Действуй.
— Где это… Михневская?
— Старший лейтенант Блазнин тебе найдет по справочнику. Давай, одна нога здесь, другая…
— На Михневской, — пошутил Маслаченко и немного сконфузился; остроты были не ко времени даже для привыкших ко всему оперов.
Узнав район, куда следовало попасть, Рытьков получил ключи от «Жигулей» и направился к выходу.
— «Макарова» прихватил? — заботливо осведомился дежурный офицер.
— Обойдусь. Тут не серьезно в этом смысле.
— Смотри, Шура, как бы чего…
— Плечо у меня болит с тех пор, как Слепакова брали. От молотка. Да ладно. Может, никого еще и нету на Михневской-то. — Он звякнул наручниками. — Вот браслеты взял для порядка.
Рытьков сел в машину и помчался через Москву разыскивать нужную улицу, дом и квартиру. Начало темнеть. Он вспомнил медсестру в распахнутом халатике, вызывающе гарцевавшую высоко открытыми стройными ногами на стеблевидных цокающих каблучках. А теперь выясняется, что эта юная красотка вполне может быть преступницей. И напрасно, может быть, он не взял пистолет. «Эх, где наша не пропадала!» — мысленно воскликнул опер Рытьков, прибавляя скорость. Тут и появилась улица Михневская.
Ничего особенного. Типовые дома, магазины, слабоватые фонари, почти не освещенные дворы. Он поставил на свободном месте машину, вошел в подъезд и поднялся в лифте на нужный этаж. На цыпочках подкрался к квартире 436, прильнул ухом к замочной прорези, за дверью разговаривали. Выждав несколько минут, Рытьков осторожно позвонил.
— Кто? — Он сразу узнал голос медсестры.
— Я из полиции, откройте, пожалуйста.
После довольно длительной паузы она спросила:
— А что такое?
— Вы снимаете площадь, хочу уточнить, — схитрил Рытьков.
— Нельзя ли в другой раз?
— В другой раз нельзя. Открывайте.
— Нет.
— Ну что, машину из отделения вызывать?
Опять молчание, затем щелкнул замок. Дверь неохотно открыли. Рытьков вошел, в прихожей был полумрак.
— А документы у вас… — видя человека не в форме, а в зимней кожаной куртке, начала девушка и осеклась.
— Уголовный розыск, — сказал Рытьков, показывая удостоверение. — Старший лейтенант Рытьков.
Она попятилась в освещенную люстрой комнату. Юлия Сабло, в модной кофте синего цвета, в черных джинсах и высоких сапогах, предстала перед Рытьковым еще грациозней, прелестней, стройней, чем вчера — в распахнутом халатике, коротком платье и туфлях на каблуках. Что-то броское, обольстительно-дерзкое виделось во всем ее цветущем облике. Не исключено — и что-то опасное. Но молодой сыщик не придал этому мгновенному впечатлению должного значения.
— Вы одна? — Он поглядел в сторону коридора и кухни.
— Да. Хозяйка на работе.
— Сабло Юлия Викторовна?
— Я. А почему вы…
На продавленном потертом диване стояла большая сумка с раскрытой молнией. Вторая сумка, тоже очень вместительная, черная, наверно, была укомплектована и заперта на замок.
— Я слышал, здесь разговаривали, — остановил Рытьков понятный вопрос девушки, внезапно опять пожалев, что не взял оружие.
— Я говорила по телефону.
— Одевайтесь. Мне приказано доставить вас в управление.
— В чем меня обвиняют?
— Никто вас не обвиняет. С вами хотят поговорить, выяснить некоторые детали.
Сабло стояла напротив Рытькова, коренастого, плечистого парня с русым бобриком и приятным лицом, и смотрела на него в упор яркими карими глазами, испуганными и одновременно до отчаянности решительными, словно предполагавшими любые непредвиденные поступки.
— Слушай, — сказала девушка и отстегнула кнопку на кармане своей синей кофты, — я ваши ментовские порядки знаю. Давай договоримся. Ты возвращаешься к своим и сообщаешь, что меня не застал. Я тебе выкладываю пятьсот баксов. Идет?
— Ты, подруга, в своем уме? — решил больше не церемониться Александр. — Какие пятьсот баксов!
— Хорошо, «штука».
— Мне вообще-то деньги нужны, — небрежно проговорил Рытьков, делая вид, будто усиленно соображает.
— Тысячи долларов тебе мало? Ну, ты хапуга…
— Я тебе честно скажу. Если б тут сыпалась какая-нибудь афера… Или сперли чего-то… Или даже при убойном деле ты плескалась сбоку, я бы взял. Но тут четко твой труп. Слепакову убила ты, установлено. Ты хочешь, когда тебя возьмут… а тебя обязательно возьмут… чтобы я мотал пять лет строгого режима? Давай одевайся.
Рытьков взял за ручки черную сумку, приподнял.
— Ого, солидно собралась.
— При чем тут мои вещи! Санкция прокурора есть? — закричала Сабло, пытаясь вырвать сумку из рук Рытькова.
— Какой тебе сейчас прокурор… Он тобой еще займется, успеешь, — грубо оборвал девушку опер. — Бери сумку и двигай вперед, пока я на тебя браслеты не оформил.
И тут Рытьков увидел мужчину, выскочившего, как беззвучное привидение, из ванной комнаты. Мужчина, словно хищник, так же молча прыгнул на него.
Скрипнув зубами, старший лейтенант отбросил медсестру, вцепившуюся ему в больное плечо, и резко ударил нежданного противника кулаком в подбородок. Тот шарахнулся к стене, выругался и сплюнул кровью. Рытьков вскинул кулак для повторного сокрушительного свинга, но тяжелый металлический предмет обрушился сзади на его голову. В глазах стало темно, он пошатнулся. От следующего удара колени Рытькова подогнулись. Он потерял сознание и повалился на пол лицом вниз.
Утирая ладонью окровавленный рот, мужчина, выскочивший из ванной комнаты, стал пинать полицейского:
— Кончать мента! Кончать гада!
— Ни к чему, — тяжело переводя дыхание, сказала Сабло. Она поставила бронзовую вазу на подсервантник. — Ищи веревку, нужно руки ему связать. Нет, стой-ка, у него наручники должны быть. Сумеешь надеть?
Они перевернули неподвижное тело. Повозившись, мужчина завел руки старшего лейтенанта за спину и звякнул наручниками.
— Все, бери сумки. Уходим. Из-за тебя, дурака, задержались, дождались опера. А если бы он был не один и со стволом? — Юлия Сабло торопливо застегнула короткую песцовую шубу. Мужчина напялил пальто, ушанку, взялся за ручки обеих сумок.
— Замочить бы подлюгу… Чуть челюсть не сломал, гад… У него ключи от машины, угоним?
— Машина наверняка служебная. Не будем вязаться, — остановила его злобные намерения девушка. — Лишние пять лет сидеть хочешь? А если что, они за своего на зоне удавят. Потом объявят родственникам, что повесился.
— Пускай сперва поймают!
Вышли. Оглядываясь, заперли дверь. Спустились по лестнице. Оказавшись во дворе, молниеносно растворились в ноябрьской промозглой тьме.
Гороховский и Минаков нашли и задержали бомжа Суханова по подозрению в убийстве своей сожительницы Гули Кармановой. Сержант Селимов очень удивлялся: «Что за имя такое? Гуля! Почему — Гуля? Вот у нас в школе полиции двое учились. У одного фамилия Мухин, а у другого Немухин. Еще учился Антадзе, грузин российский, так он даже в ярость приходил: «Что за люди! Один — Мухын, второй — Нэ Мухын… Зачем? Нарочно! Чтобы всех путать!» Опера смеялись, хотя смеяться было нечему. Погибла несчастная, опустившаяся, еще не старая женщина.
— Мотивы-то какие? — жуя хлеб с колбасой и запивая пивом прямо из горлышка, спросил сослуживцев Маслаченко. — Деньги не поделили? Выпивку?
— Скажешь… — ехидно фыркнул старлей Гороховский, тоже державший в жилистом кулаке бутылку пива. — Убийство совершено из-за ревности.
— Ну да! — не поверил капитан. — Она, говорят, на человека-то не похожа. Так… пресмыкающееся неизвестного вида по Брэму.
— А он-то лучше, что ли? Грязный, вонючий, заросший. Не то бармалей, не то леший… А вот… любовь… ревность…
— Люди есть люди, — задумчиво сказал старший сержант Минаков, скуластый, в форме с надраенными пуговицами. Он ел булку с изюмом и прихлебывал из пластмассового стаканчика кофе.
— Паша пивко-то не уважает. Образцово-показательный мент, — подшучивая, похвалил приятеля Гороховский.
— Не в том дело, — серьезно проговорил Минаков, с сожалением поглядывая на пенистый, всем любезный напиток. — Горло у меня дерет чего-то, надо пить теплое. Не затемпературить бы.
— И кто же соперник? — вернулся к «бомжовому» убийству Маслаченко.
— Один из той же компании, Григорий Гутержиков. Ну, этот ничего еще, поприличней. Интеллигента из себя строит, пряника ломает. Взяли его, говорю: «Давай колись». А он плечами жмет: «Я-то где виноват? Это Суханов, дурак, взбесился от белой горячки, будто Гулька в меня влюбилась…» Ей-богу, цирк на Цветном бульваре… Да, кстати, Андрей, тебя по телефону дама разыскивала. Говорит, по поводу Слепакова и какого-то клуба… Еще будет звонить.
