Елена Логунова - Бонд, мисс Бонд!
Похороны меж тем приблизились к финалу: обтянутый кумачом и декорированный черным кружевом дешевый гроб опустили в могилу, и народ потянулся к ней с ритуальными комьями глинистой земли в руках.
Громов поглубже засунул руки в карманы пальто.
Ольга Павловна, наоборот, освободила кулачок от перчаток и встала в очередь к земляной куче.
Сырые комья стучали по дереву гулко и страшно. У гроба кто-то завыл – по-настоящему скорбно, и пухлощекая барышня рядом с Ольгой пристыженно замолчала.
Толпа придвигалась к могиле медленно, по кругу, как вода к сливному отверстию ванны. Простившиеся, замкнув кольцо, отступали в сторону.
Действо шло по заведенному порядку, и вдруг его плавное течение нарушилось.
Что именно случилось, Громов не увидел. Вероятно, кто-то поскользнулся на измазанной глиной траве и упал, толкнув идущих впереди. По плотной массе людей прошла короткая волна, энергично выплеснувшая к могиле знакомую Громову долговязую фигуру.
Ольга Павловна Романчикова закачалась, взмахнула руками, беспомощно вякнула:
– Ай! – и, скособочившись, рухнула в последний приют покойницы.
Толпа загомонила, пошла складками, отпрянула от могилы и вновь прихлынула к ней.
Румяная барышня с надрывом вскричала:
– Ольга! – и закусила кулачок.
Громов выпростал руки из карманов и, решительно работая локтями, полез в гущу событий.
На краю могилы уже лежали и вытянули к упавшей даме руки два мужика в грязнейших комбинезонах – штатные кладбищенские копатели. Отчетливо слышалась неформатная для столь богоугодного мероприятия, как погребение, нецензурная ругань.
Громов прислушался: матерные пассажи исполнялись исключительно мужскими голосами. Ольга Павловна Романчикова, досрочно канувшая в могилу, молчала, как убитая.
Подпихнув елозивший по грязи сапог копателя, Громов опустился на одно колено и заглянул в могилу. В глубине ее со всхлипами и хлюпами ворочалось что-то темное, не особенно-то напоминающее собою элегантную даму в песочного цвета пальто.
– Вы живы? – перекрывая встревоженным голосом чужой неинформативный мат, спросил Громов.
– Я – да, а Жанна Марковна – нет, – донесся до него снизу испуганный голос.
– Вы целы?
– Я – да, а Жанна Марковна – не знаю! Кажется, доски треснули!
– Черт, – Громов тоже выругался. – Вылезайте!
– Только не вместе, пожалуйста, – опасливо пробормотал один из копателей, явно встревоженный неоднократным упоминанием имени усопшей Жанны Марковны.
Громов критически осмотрел существо, извлеченное им из могилы:
– М-да… Придется менять гардероб.
– Там стоит вода, – огрызнулось существо. – Внизу глубокая грязная лужа, и Жанну Марковну опустили прямо в нее!
– Да будет вода ей пухом, – пробормотал копатель.
– Ольга!!!
Откуда-то принесло румяную барышню.
Она возбужденно подпрыгивала, желая, но не решаясь обнять спасенную.
– Я так и знала! Теперь ты видишь?! Она пытается забрать тебя на тот свет!
– Тише, Люся!
Кривясь и морщась, Ольга Павловна в погубленном пальто некогда песочного цвета засеменила прочь от могилы.
Люди перед Олей расступались – не то из уважения к пережитому ею потрясению, не то из опасения испачкаться.
Громов, не заботясь о чистоте своего собственного пальто, решительно взял ее под руку:
– Идемте.
Оля пискнула и скривила чумазое лицо в болезненной гримасе:
– Моя рука…
– Болит?
Громов остановился, посмотрел и присвистнул.
Упомянутая рука висела плетью.
– Должно быть, я ее сломала, – всхлипнула Оля.
– Я отвезу вас к травматологу.
Громов перестроился и подцепил ее под другую руку.
– Олька! Олька! – румяная барышня догнала их и колобком покатилась рядом. – Это он? Тот самый?!
Ее азартный шепот не услышала разве что Жанна Марковна.
Оля убыстрила шаг. Громов поволок ее прочь с заметным ускорением.
– Куда он тебя тащит?!
Коротконогая Люсинда от них явно отставала.
– Куда, куда! В больницу! – не останавливаясь, ответила Оля и невесело усмехнулась: – Традиция, однако!
– В каком смысле – традиция? – сухо поинтересовался Громов, которому не очень-то понравилось, что его непочтительно и с каким-то недобрым намеком назвали «Тот самый».
– Каждая наша с вами встреча заканчивается либо травмой, либо посещением больницы! – объяснила Оля.
– Либо два в одном, – кивнул Громов и тоже усмехнулся.
Жуткая вроде бы история, а ему почему-то стало весело.
Витя, увидев Громова в роли сопровождающего лица какого-то «смоляного чучелка», выронил из округлившегося рта сигарету.
Угадав намерения шефа по его целеустремленному движению к машине, вышколенный водитель мигом растерял свою кротость, растопырил руки и заметался вдоль корпуса авто, как футбольный голкипер в воротах:
– Куда?! Андрей Палыч, нет! Оно же грязное!
– Оно разденется, – не сбавляя хода, пообещал Громов.
– Не будет оно раздеваться! – возмутилось Смоляное Чучелко.
– Еще как будет, – сказал Громов и остановился в метре от Вити, который растопырился морской звездой, прикрывая своим телом обе дверцы разом. – Витя, дай какую-нибудь картонку, клеенку – что-нибудь, что можно под ноги постелить.
– Извиняйте, красной ковровой дорожки не имеем, – пробурчал водитель, неохотно перемещаясь к багажнику.
Открывая его, он с подозрением поглядывал на Громова, видимо, опасаясь, что тот коварно внедрит Чучелко в незащищенную дверь без предварительной санобработки.
Очень удачно в багажнике нашелся картонный пакет с логотипом дорогого магазина.
– Разувайтесь и становитесь на картонку, – велел Оле Громов.
– У меня рука, – напомнила она.
Громов молча опустился на корточки, с треском расстегнул на ее сапогах застежки-молнии и нетерпеливо повторил:
– На картонку!
Испохабленная обувка кувырком полетела в ближайший куст.
– Что вы делаете?! – всполошилась Оля. – Это же мои единственные зимние сапоги!
– Стойте смирно!
Брезгливо морщась, Громов вытолкал скользкие от грязи пуговки из петель и стащил с нее пальто, умудрившись сделать это энергично, но аккуратно, не причинив боли поврежденной руке.
Зашвырнув некогда песочное пальто туда же, куда он бросил сапоги, он потребовал у Вити влажных салфеток, получил их и, старательно вытирая руки, критически оглядел Олю снизу доверху.
Она поежилась.
– Юбку тоже с нее снимите! – потребовал Витя.
– А полный стриптиз не желаете?! – возмутилась Ольга Павловна.
– Юбка у нее снизу вся грязная! Не поедет она в юбке! – заупрямился Витя.
– Без юбки я тем более не поеду! – уперлась и Оля.
Громов молча рванул на себя дверцу машины, покопался в бардачке и вытащил ножницы.
– Это вам зачем? – с подозрением спросила Оля.
Она бы попятилась, если бы не стояла босыми ногами на узкой картонке.
– Легким движением руки… – интригующе молвил Громов и энергично защелкал ножницами. – Юбка превращается… Превращается юбка… Юбка превращается в элегантное мини!
Оля опешила.
– Пусть еще чулки снимет, они тоже грязные и мокрые, тогда пущу в машину, – сказал неумолимый Витя.
Громов, склонив голову к плечу, с интересом созерцал не то свое рукоделие, не то открывшиеся его взгляду ободранные коленки учительницы.
– Отвернитесь! – свирепо прошипела Оля.
Мужчины поспешно совершили полуоборот вокруг своей оси.
Оля стянула колготки, скомкала их и метким броском отправила в компанию к пальто и сапогам.
– Все.
Громов обернулся, посмотрел на босоногую деву и перевел вопросительный взгляд на своего водителя:
– Так нормально?
– Так очень хорошо! – подтвердил Витя и любезно открыл для них заднюю дверцу.
– Он прав, так хорошо, – сказал Громов Оле и снова засмотрелся на ее коленки.
– Отлично, так и буду ходить, пока не накоплю на новую одежду, – фыркнула Оля.
Она ужасно злилась, правда, больше на себя, чем на олигарха с его чистюлей-шофером.
Это какой же надо быть идиоткой, чтобы так осрамиться на похоронах! Грохнулась в чужую могилу в присутствии коллег, трех поколений учеников и их родителей!
Кстати, это было не только стыдно, но и страшно. И больно! Рука ныла, коленки саднило, к тому же она сломала два ногтя.
Если бы не Громов с его назойливой помощью, Оля сидела бы сейчас в укромном уголке старого кладбища, оплакивая свою – в буквальном смысле слова – подмоченную и запятнанную репутацию и обдумывая – это уже потом, когда слезы закончатся, – недавнее заявление Люсинды.
«Покойница зовет тебя с собой!» – так или почти так сказала она.
Боже, неужели ужасная «красная метка» – не выдумка?!
Отстав от Ольги, Люсинда обернулась и просканировала взглядом окружающую действительность на предмет обнаружения в ней признаков присутствия потусторонних сил.
Богатое воображение нарисовало на краю могилы костлявую, в старческих пигментных пятнах, руку, пальцы которой сжимались и разжимались в попытке ухватить чью-нибудь тонкую щиколотку.
