Елена Михалкова - Пирог из горького миндаля
Похоже, этот музей убийства создан в честь моего приезда.
Я отложила альбом.
Чья-то безжалостная издевка?
Напоминание о том, что и так оставалось неизгладимым из моей памяти?
Чем дольше я сидела в окружении вещей из прошлого, тем отчетливее понимала, что ошибаюсь. Кто-то позаботился не только о том, чтобы восстановить все в прежнем виде. Он – или она – положили здесь фотографии. Их приготовили для меня. Человек, подкрутивший стрелку времени, пытался мне что-то сказать.
Звуки, запахи того лета оживали в моей памяти. Я слышала гнусавый Пашкин голос, обещающий мне психушку. Видела его глумливую ухмылку. Та же обморочная слабость, что преследовала меня ту июньскую неделю, накатила волной и растворилась, оставив после себя слабое ощущение тошноты.
Не осознавая толком, что делаю, я поднялась и взяла малахитовую вазу. Орудие убийства, которое не могло, не должно было оказаться на прежнем месте.
Она была легкая. Не как пластиковая бутылка, конечно, но и не как камень.
Недоумевая, я покрутила ее в руках и вдруг поняла: это же гипс! Копия той старой вазы. Очень точная копия: я не отличила ее от настоящей, пока не почувствовала вес.
Вес!
Это ощущение – противоестественной легкости того, что должно было оказаться очень тяжелым – словно включило в моей памяти кнопку воспроизведения. Мне часто снилось, как я бью Пашку в висок. Но то, что я пережила в эту секунду, было в тысячу раз реалистичнее сна.
Время задвоилось, закружилось водоворотом, в котором расслоилось прошлое и настоящее, и я вновь подняла вазу над головой своего врага.
Девочка Тишка, нанеся смертельный удар, потеряла сознание.
Я-взрослая увидела, как рассыпается гипсовая ваза.
Озарение было таким ярким, что я непроизвольно зажмурилась. Меня пошатнуло, я села мимо кушетки, ударилась об пол и от боли немного пришла в себя.
Не может быть…
Я ударила Пашку не настоящей вазой.
Мне потребовалось не меньше пяти минут, чтобы эта мысль как следует укрепилась в сознании. Ваза была имитацией! Поделкой из гипса!
Вот почему я краешком ускользающего сознания видела блестящие осколки – она и в самом деле раскололась и внутри была не зеленой, а белой.
«Камин!»
Только камина мне не хватало, чтобы дорисовать невидимую часть моей картинки.
Пятнадцать лет назад мне почудилось в зеркале отражение малахитовых узоров. Сейчас я понимала, что ошиблась. Этого просто не могло быть. Маленькая Яна Тишко чувствовала себя плохо, в голове у нее мутилось. Иначе бы она сообразила, что камин в два раза выше стола. А значит, над ним стояла вторая ваза. Настоящая.
С которой бабушка Раиса и сделала копию.
Копчик ныл, и эта боль приземляла меня в моем времени, напоминая о реальности. Боль всегда реальнее всего.
Я выпрямилась, подошла к зеркалу, ковыляя как старуха. Отражение испугало меня: оно было не просто бледным, а мертвенным, синеватым.
Но сквозь бессилие, ошеломление и страх все ярче просвечивало понимание.
Если я ударила Пашку гипсовой вазой, я никак не могла его убить.
Если не я убила его, это сделал кто-то другой.
Часть 2
Глава 9
1
– Этой истории очень много лет, – сказала сидевшая в кресле миниатюрная черноглазая девушка, взъерошенная, как искупавшийся в пыли воробей. – Мне рассказывать по порядку?
– Если получится, – кивнул Макар Илюшин.
– Пятнадцать лет назад наша семья собралась в доме у моего деда. Нас было двенадцать человек: пятеро детей, семеро взрослых. Мы прожили вместе месяц, и в конце этого месяца я убила своего троюродного брата.
Она выглядела спокойной, эта крошка, похожая на птичку. На очень сосредоточенную птичку, подумал Бабкин. И слишком спокойной. Как молоко под крышкой кастрюли за секунду до того, как убежать. Маленькие пузырьки уже поднимаются со дна, но вы еще не придаете им значения. А зря.
– Три дня назад я вернулась в этот дом…
– Зачем? – перебил Макар. – Простите, это важно.
– Он достался мне в наследство. – Кажется, она немного смутилась. – От бабушки. Бабушки Раисы.
– А дед?
– Он два года как мертв.
– Хорошо. Вы вернулись в дом…
– …и поняла, что я не убивала брата. Это сделал кто-то другой.
Макар слегка подался вперед и щелкнул пальцами. «Высокая степень заинтересованности», – диагностировал Бабкин. Не высшая, но высокая. У птички-черноголовки все шансы, что он займется этим делом, если только она сейчас все не испортит.
– Хм, – сказал Илюшин. – Любопытно.
Она заволновалась.
– Экспертиза показала, что мой брат был убит ударом малахитовой вазы. Она размозжила ему висок. Я помню, как схватила вазу, помню сам удар, но кроме этого больше ничего. Я почти сразу потеряла сознание. Завели уголовное дело, но на момент преступления мне было всего двенадцать лет, так что сами понимаете, – она выразительно развела руками.
– Вы сказали, что убийца – не вы. Вам что-нибудь рассказали? То, что скрывали от вас?
– Нет. Все было не так. После этого… несчастья дед поменял всю обстановку в гостиной. Но незадолго до смерти бабушки все вернули как было. Я думаю, это сделала Раиса.
Яна вкратце пересказала, что произошло, когда она схватила вазу.
– Моя бабушка лепила из гипса. Мне кажется, я правильно восстановила ход событий. Я ударила брата не настоящей малахитовой вазой, а бабушкиной копией. Долгие годы я думала, что находилась в состоянии аффекта, когда схватила ее. Но только вчера поняла, что мои ощущения меня не подводили. Просто это был не камень. Это был муляж. Он раскололся от удара. Я это даже видела, но не осознала.
Яна Тишко перевела дыхание. Бабкин подвинул к ней стакан воды, и девушка благодарно улыбнулась. Все-таки она очень нервничала, теперь это бросалось в глаза.
– Допустим, вы ударили его муляжом, – нахмурился Илюшин. – От этого не умирают.
– Не умирают, – кивнула девушка. – Но от удара гипсовой вазой тоже можно потерять сознание.
Некоторое время Макар молча смотрел на нее.
– Я вижу, вы провели хорошее расследование, – наконец сказал он.
– Гонорара не обещали, но у меня была большая личная заинтересованность.
Илюшин рассмеялся. Яна Тишко улыбнулась в ответ – впервые с того момента, как вошла в квартиру Макара, и лицо у нее стало совсем детским и очень славным.
– Хорошо, – согласился Илюшин. – Допустим, ваш брат упал в обморок.
– Я тоже потеряла сознание. Нашли нас лежащими рядом. У Паши была разбита голова, возле него валялась малахитовая ваза с моими отпечатками.
– Ага, – кивнул Макар. – Я понял. Поправьте меня, если я ошибаюсь. Вы ударили его муляжом, но парню этого хватило, чтобы вырубиться. Пока вы лежали без сознания, в комнату вошел кто-то третий. Оценил обстановку, взял настоящую вазу и добил парня. Потом прижал ваши пальцы к орудию убийства и ушел. Предварительно собрав обломки гипса, конечно же.
Яна кивнула.
– Красивое решение, – одобрил Макар. – Требует ума, большой решительности и готовности рисковать. И жестокости. Сколько лет было пацану?
– Пятнадцать.
– Расшибить голову подростку, который и так валяется в обмороке? Мощно!
Бабкин промолчал. У него дома собственный подросток время от времени выступал с сольными номерами, и он отлично представлял, как можно расшибить ему голову.
– И вы хотите от нас, чтобы мы нашли убийцу.
– Сама я не справлюсь.
– Не совсем наш профиль… – Илюшин задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику.
– Я знаю. Вы занимаетесь пропавшими людьми. Но мне говорили, что иногда вы расследуете и убийства. Вот я и подумала: прошло так много лет, что никто не возьмется, а я… мне…
Она замолчала.
«Мне пришлось пятнадцать лет жить с мыслью, что убийца – я», – перевел Бабкин.
– Вы близки с вашей семьей? – спросил Макар.
– Нет. Я не виделась с ними все это время.
– Ни с бабушкой, ни с дедом?
– Они мне не родные, вернее, не прямая линия. Моя родная бабушка – сестра деда Прохора.
– Она жива?
– Она умерла совсем молодой, когда моя мать была подростком.
– А ваши двоюродные сестры?
– Впервые за все эти годы я поговорила с Женей, когда она позвонила мне и сообщила о смерти бабушки и о завещании. Раиса оставила письменные указания.
– Любопытно.
– В наследство я вступлю только через полгода после ее смерти. Завещание есть у нотариуса, а копия лежала на столике возле ее кровати.
– Вы точно не общались с бабушкой после убийства?
– Ни разу. Я думаю, в доме Прохора запрещалось даже упоминать мое имя. Хотя не знаю, может, я и ошибаюсь. У меня не было времени выяснить это.
Макар подался вперед.
– Вы осознаете, что если мы возьмемся за расследование, то могут всплыть любые факты?
Девушка кивнула.
– Нет, не осознаете, – сказал Илюшин. – В какое время был убит ваш брат?
– Около пяти вечера. Нас нашли в пять двадцать.
– Что делала ваша мать в промежутке с пяти до пяти двадцати?
