Елена Михалкова - Пирог из горького миндаля
– Около пяти вечера. Нас нашли в пять двадцать.
– Что делала ваша мать в промежутке с пяти до пяти двадцати?
Она широко раскрыла глаза и стала похожа на изумленного галчонка.
– Моя мать не убивала Павла!
Илюшин удовлетворенно кивнул и откинулся в кресле.
– Это я и имел в виду. Нет, Яна, мы не возьмемся за ваше дело. Именно потому, что в нем замешаны близкие вам люди.
Некоторое время она смотрела на него, не меняясь в лице, и вдруг широко улыбнулась.
– Вы не поняли! Моя мать не убивала Пашку, потому что ее не было в доме. Она ушла на станцию покупать билеты и задержалась там, заболталась с соседкой. Вернулась, когда нас с Пашкой уже нашли.
– Есть показания соседки?
– Нет, но думаю, будут, если вы с ней поговорите. Не знаю, правда, вспомнит ли она тот день.
Илюшин хмыкнул.
– Ну допустим. А остальные? Они живы, кстати?
– Все, кроме бабушки с дедом. Хотя подождите-ка… Не уверена насчет родителей Павла. Но если бы с ними что-то случилось, мать рассказала бы мне.
– То есть мы можем найти всех людей, которые были тогда в доме. Кроме самых старших.
– Именно так.
– А дом теперь принадлежит вам.
Яна кивнула.
Бабкин никогда не умел читать мысли Илюшина. И это его совершенно не расстраивало. У Макара специфическое устройство мозгов, а специфическое устройство мозгов – оно как вирус. Пообщаешься с носителем, и, глядишь, уже сам несешь какую-нибудь пургу.
Однако не требовалось выдающихся способностей, чтобы понять, о чем думает Макар в настоящий момент.
«Занятно!»
Его любимое слово. Сейчас вцепится в бедную девчонку, словно это новогодний подарок ему под елочку, и распотрошит ее до косточек. «Ты посмотри на нее! – хотел сказать Бабкин. – Джинсы, свитер, стрижется сама перед зеркалом. Откуда у нее деньги на оплату твоих развлечений?»
– Кто вы по профессии? – спросил Илюшин. Бабкин иногда подозревал, что если мысли Макара от него скрыты, то его собственную голову напарник может просвечивать, как рентгеновскими лучами.
Яна снова улыбнулась, как будто вопрос был ей приятен. Сергею это понравилось. Ему были симпатичны люди, которые улыбаются, говоря о своей работе.
– Я ветеринар.
– Собаки?
– Собаки тоже, но в основном кошки.
Макар не любил ходить кругами.
– Расследование, которого вы ждете, может занять много времени. Это значит, что…
– …что стоимость ваших услуг будет высокой, – подхватила Яна. – Знаю. Если вас беспокоит моя платежеспособность, то я решу этот вопрос. Все-таки я без пяти минут владелица недвижимости.
– Не берись за это дело, – предупредил Бабкин, когда девушка ушла. – Увязнем! Как ты представляешь себе расследование убийства десятилетней давности?
– Пятнадцати.
– Тем более. Половина свидетелей разъехалась, половина в могиле. Никаких гарантий мы ей дать не можем. Да и по правде говоря, сомнительный рассказ: ударила вазой, но не каменной, а гипсовой… Слишком сложно, нет?
– Именно степень идиотизма и заставляет меня поверить в достоверность этой истории.
– Поясни!
Макар поднялся и потянулся до хруста в костях.
– Ты когда последний раз в тренажерке был? – заподозрил неладное Бабкин.
Илюшин вопрос проигнорировал.
– Рассказ этой Тишко выглядит нагромождением нелепых событий. Сначала кто-то делает копию вазы, потом девочка хватает ее вместо настоящей, бьет, и почти взрослый парень теряет сознание… Ну сколько он пролежал? Двадцать секунд? Тридцать? За это время в комнату вбегает кто-то третий, прикладывает его настоящей вазой, убегает…
– Громоздко и неубедительно.
– Громоздко и именно поэтому убедительно, – возразил Макар. – Возьми любое событие, в котором замешано больше трех человек. Увидишь натяжки, шероховатости, чрезмерные совпадения… Потому что это жизнь, мой недоверчивый друг. Она, при ближайшем рассмотрении, всегда выглядит если не абсурдно, то странно. А временами и вовсе начинает отдавать бульварной литературщиной.
– По-моему, девочка цепляется за иллюзию.
– Не такая уж и девочка. Ей двадцать семь.
Бабкин почесал в затылке. Яна Тишко показалась ему гораздо младше. Он даже удивился вопросу Макара о работе: ясно же, что нигде пока не работает, поскольку студентка. А тут вон оно как.
– Плохо считаешь, – упрекнул Илюшин. – Если было двенадцать на момент убийства, и прошло пятнадцать лет, то арифметика совсем простая. Даже ты бы справился.
Он протянул руку за кубиком Рубика, валявшимся на столе.
Это было новое увлечение Илюшина, и оно несказанно выводило Бабкина из себя. Сам он кубик Рубика мог собрать только по схеме, пыхтя и чертыхаясь. А Илюшин купил головоломку пару недель назад и уже тренировался собирать ее на скорость. Три минуты, видите ли, его не устраивают! Глядя, как он небрежно передвигает разноцветные квадраты, Бабкин всякий раз испытывал острое желание разогнуть подкову, перекреститься трехпудовой гирей либо, на худой конец, выжать лежа килограмм сто шестьдесят – то есть каким-либо нехитрым образом доказать свое превосходство в той единственной сфере, где он действительно обставлял Макара по всем пунктам.
– Если это сделала не Тишко, то пацана убил кто-то из своих. – Илюшин быстро крутил кубик. – Скорее всего, бабка.
– Почему бабка?
– А зачем ей оставлять наследство убийце?
– Думаешь, пыталась искупить вину?
– Ага. Еще и подсказку подбросила в виде преображенной комнаты.
– Странная подсказка! Догадайся, мол, сама.
– Ну уж какая есть.
– А почему прямо не написала? – усомнился Бабкин. – Очистила бы душу покаянием перед смертью. Зачем эти игры с комнатами и вазами? Это ж надо было заново слепить орудие убийства! Прикинь, сидит старушонка и раскрашивает гипс под изумруд.
– Малахит.
– Один черт!
– Два разных. Но в одном ты прав: все это действительно выглядит странновато. Почему бабушка не сказала прямо… Очень хороший вопрос. – Илюшин отложил кубик. – Допустим, раскаялась. Пусть даже свихнулась на почве потревоженной совести и проводила остаток дней среди интерьера, напоминавшего о ее злодеянии. Допустим! Но отчего не призналась?
«Увлекся, – обреченно понял Бабкин. – Сидеть мне в богом забытом поселке ближайший месяц». А ведь хотел в отпуск! Как раз сейчас, пока нет работы, подумывал вывезти Машку на отдых. Присматривался к подмосковным пансионатам, но, узнав стоимость, решил, что лучше съездить куда-нибудь в Индонезию. Море, солнце. Густой том ям опять же…
– О чем бы ты ни размышлял, все сводится к жратве, – печально сказал Илюшин.
Сергей остолбенел. Будь он инквизитором, Макар в эту минуту был бы как никогда близок к сожжению на костре.
– Судя по твоей отвисшей челюсти, я угадал, – вздохнул Илюшин. – Не смотри на меня как на бога. Хотя нет, смотри. Пожарь мне бифштекс и отвари к нему риса, жалкая бессмысленная тля!
На бессмысленной тле Бабкин пришел в себя.
– Я что, губы облизываю?
– И еще мерзко причмокиваешь при этом, – кивнул Макар.
– Врешь!
– Преувеличиваю.
– Ты не бог, – Бабкин поднялся. – Ты сатир. Я про них недавно читал. Жизнерадостны и наглы. Славились пристрастием к алкоголю и избыточной сексуальной активностью.
– Поклеп! Кстати, ты куда?
– Мясо из морозилки выну, – мрачно сказал Сергей.
2
Янина Тишко
Как сильно, оказывается, мы вцепляемся в самих себя: в свои страхи, в свои кошмары, в свою боль. Сперва просим кого-то всемогущего: помоги! облегчи мне ношу! Но едва доходит до дела, становимся самыми жадными людьми во вселенной. Мое! Не отдам!
Не могу выразить, что я ощутила, когда поняла, что я не убийца.
Представьте, что вы с самого детства живете с горбом. Вы привыкаете таскать на спине тяжесть. Умеете держать голову, изгибая шею под неестественным углом. Да, горб угнетает вас, да, он уродлив, и вы не ощущаете себя нормальным человеком.
Но, черт возьми! вы притерлись к нему, как любой калека притирается к своему уродству. Вы с ним сроднились и научились извлекать из него выгоду. Чего вам не хватает? Смирения? Напора? Если у вас достаточно ума, вы извлечете из своего горба и то, и другое, как из сундука с драгоценностями.
И вдруг выясняется, что ваш горб – мыльный пузырь!
Я жила с осознанием, что я убийца. И в некоторые мгновения моей жизни черпала из этого факта мрачную радость. Когда в подъезде тот тип с выцветшими глазами и голосом, источающим сизую вонь, притиснул меня к батарее и забормотал, шаря по моему телу, что-то мерзкое, я испугалась его только в первую секунду.
А потом вспомнила, что я могу убить человека.
Удивительно, как много сил придает эта мысль. Гнус с вонючим голосом слетел по лестнице, кувыркаясь и визжа. Я даже испугалась, что сейчас он сломает себе шею и тогда на моем счету будет уже два трупа.
Верите или нет, эта мысль заставила меня рассмеяться.
Как советует моя старенькая соседка, из смеха и рыданий всегда выбирай первое.
