Последнее отражение - Наталья Николаевна Тимошенко
Боже, боже, я ничего не понимаю! Был бы жив Этьен, я бы обсудил это с ним, но теперь кто мне поможет?
Гриммер! Да, он может пролить свет на то, что я увидел. Ведь это именно он рассказал мне о Марии. Пойду к нему немедленно, не откладывая!»
Следующая запись была сделана уже другими чернилами и, как вскоре понял Стефан, написана намного позже предыдущих.
«Больше года я не брал в руки эти записки и не совсем понимаю, зачем теперь продолжаю писать. Но чувствую, что должен рассказать обо всем.
После того, как я обнаружил скелеты Марии и остальных, я отправился домой и проспал двое суток. И лишь затем нашел в себе силы проведать Гриммера. Старый аптекарь выслушал меня молча, а затем велел забыть обо всем, что я видел. И я старался! Но ничего не вышло. Во снах мне являлся бедный покойный Этьен, смотрел укоризненно. Я совсем перестал спать и вскоре понял, что сойду с ума, если ничего не сделаю. Весной я набрался смелости и снова зашел в салон. Выглядел он теперь по-другому. Будто хозяева собрали вещи и переехали на лето за город. Никаких оплывших свечей, никакого забродившего вина в бокалах. И никаких скелетов за столом. Я думал, что и зеркала больше нет, но, отдернув тяжелые занавески, увидел его. Оно стояло на прежнем месте, и серые тени все еще клубились в нем.
От соседей я узнал, что в доме по ночам слышны крики и стуки, но полиция, которую вызывали, ничего не обнаружила. Хозяйка бесследно исчезла, дом по наследству перешел какой-то ее родственнице, но та ни разу не приезжала. И я был первым, кто заглянул в особняк за последние месяцы.
В ту же ночь мне снова приснился Этьен. Он сказал, что мы виноваты в том, что произошло. Мы могли все прекратить, но не решились. И теперь я должен все закончить.
Несколько месяцев я думал, что делать. Гриммер и Пауль свели меня с одним человеком, Шмидтом, который не раз имел дела с подобными проклятыми вещами. Шмидт велел увезти зеркало, а сам обещал очистить дом.
Зеркало теперь надежно спрятано, я остаюсь его хранителем. Дом очищен. Шмидт не подвел, он действительно все устроил лучшим образом. Больше не будет ни Марии, ни ее тайных встреч. Остается надеяться, что католический священник, приглашенный Шмидтом, действительно смог отмолить это место, и новым жильцам не будет являться то, что видел я».
На этом записи обрывались. Было вырвано несколько страниц, не меньше десятка. Стефан внимательно пересчитал оставшиеся корешки. Далее шли пустые листы, и Стефан уже успел испугаться, что никакой подсказки больше не будет, когда на последней странице дневника нашел еще одну запись. Она была сделана другими чернилами и явно слабеющей рукой, но почерк все еще выдавал Ордынского.
«Вот и все. Дни мои наверняка сочтены. Я думал, что, уехав от зеркала, смогу поправить здоровье, но проклятые вещи не отпускают тех, кто слишком долго находился в их власти. Да и лет мне уже немало, теперь можно и на покой. Пауль обещал обо всем позаботиться, и мне ничего не остается, кроме как довериться ему.
После всего, что я сделал, едва ли меня ждет покой, но теперь уже ничего не исправить. Зеркало надежно спрятано и, надеюсь, запечатано, и только я знаю, как добраться до хранилища. Ни Паулю, ни новым жильцам не найти его.
На сем заканчиваю эти записи.
Граф Всеволод Ордынский, потерянный мечтатель»
Стефан закрыл блокнот и уставился в стену. Просидел так не меньше пяти минут, затем быстро поднялся, отыскал на стеллаже собственные пометки, которые делал, собирая информацию об Ордынском. Тот умер в 1874 году в Зальцбурге, куда переехал в конце шестидесятых. И если он пишет, что уехал от зеркала, значит, оно с большой долей вероятности осталось в Вене.
В Вене Ордынский жил по двум адресам: сначала снимал комнату у вдовы фрау Миллер и прожил там около года. Едва ли в доме нашлось бы такое место, которое можно переоборудовать в тайное хранилище незаметно от хозяйки. Да и переехал он оттуда вскоре после того, как обнаружил Марию в виде скелета. Если верить дневнику, Ордынский еще много лет оставался хранителем зеркала. Значит, наиболее вероятным вариантом выглядел второй дом: небольшой, но Ордынский жил в нем один, а значит, имел доступ и к подвалу со множеством укромных мест.
Стефан взглянул на адрес: недалеко от центра Вены, в старом квартале. Сам Господь наверняка не знает, что хранится в подвалах и на чердаках таких домов. Вполне возможно, где-то там до сих пор лежит зеркало, предсказывающее смерть.
Стефан вдруг услышал, как щелкнул замок входной двери. Ключи были только у Лины и Крис, но последняя никогда не приходила без звонка. Значит, Лина. И судя по тому, что Стефан не услышал ее шагов, она старалась вести себя как можно тише.
– Я не сплю, – громко отозвался Стефан, и спустя несколько секунд подруга заглянула в кабинет.
– В этом я не сомневалась, – хмыкнула она. – Но не хотела мешать тебе работать. Принесла немного еды, ты ведь наверняка не думал о таких мелочах.
Стефан, естественно, не думал. Судя по темноте за окном, он снова просидел за бумагами целый день, и чашка кофе с бутербродами попали в его желудок непростительно давно. Только сейчас он почувствовал резь в глазах. Наверняка они выглядят воспаленными и покрасневшими, а под ними залегли глубокие тени, и обмануть Лину не удастся. Впрочем, она слишком хорошо его знала, чтобы поверить в то, что он отдыхал.
– Иди в душ, – велела она. – На тебе все та же рубашка, в которой ты был на приеме у Кузнецова. А я пока все разогрею и порежу.
Стефан не стал спорить. И душ надо сделать похолоднее, иначе он уснет прямо за столом. Теперь, когда дневник был дочитан и намечен план дальнейших действий, организм в полной мере почувствовал усталость.
Уже стягивая с себя рубашку, Стефан почему-то подумал о Лу. Вот она удивилась бы, если бы узнала, что он – чистоплюй, как она его назвала – способен ходить в одной одежде двое суток. Впрочем, Лу определенно не принадлежала к категории людей, мнение которых для Стефана имело значение. Просто он хорошо запомнил выражение ее лица, когда она обозвала его этим словом.
Из кухни доносились упоительные ароматы чего-то мясного, и Стефан понял, что голоден как волк. Необычное чувство, он крайне редко его испытывал.
– Кстати, ты не хочешь съездить в Вену? – поинтересовался он, входя на кухню.
Лина замерла с ножом в руке, бросила на него подозрительный взгляд и затем усмехнулась:
– Почему мне кажется, что ты меня не по Ратушной площади приглашаешь погулять?
– Мы обязательно погуляем, – заверил Стефан. – Но после того, как найдем зеркало.
– Значит, оно в Вене?
– По крайней мере, следы ведут туда.
Лина аккуратно положила нож на стол, вытерла руки и подошла к Стефану. Они были почти одного роста, поэтому ей даже на носочки вставать не пришлось, чтобы легко коснуться его губ.
– Мне не нравится то, что ты делаешь, Стеф, – заметила она, глядя ему в глаза. – Но я надеюсь, что ты все мне расскажешь.
– Обязательно, – заверил он, падая за стол. – По дороге в Вену. Сейчас у меня просто нет сил, извини. Лучше расскажи, как у тебя прошел день.
Лина сдержанно улыбнулась.
– Три плановых кесарева, одно экстренное. Все малыши здоровы, родители счастливы. Ешь. А я пока возьму нам билеты.
Стефан кивнул, приступая к еде. Он был благодарен Лине и за еду, и за заботы о билетах, и за то, что не стала грузить его своей работой. Мыслями он все еще был там, в Вене девятнадцатого века, рядом с Ордынским и проклятым зеркалом.
