Опасная профессия - Кирилл Николаевич Берендеев
Я стараюсь распланировать свободное время и пытаюсь заниматься осуществлением своих планов на те дни, что мне даны шефом в качестве свободного времяпрепровождения. Но чем больше занимаюсь этим, тем более беспокойно на душе. Ибо странная мысль, раз пришедшая, верно, побочное действие наркотика, никак не может отвязаться. Странная мысль. Ее можно выразить разве что одной английской поговоркой.
Как мне не хочется вспоминать ее сейчас.
Она подошла к телефону, сняла трубку. Частые прерывистые гудки свидетельствовали о том, что на том конце ее успели положить. Женщина нахмурилась и вернула трубку на базу.
В комнату вошла дочь.
– Кто звонил? – поинтересовалась она, глядя с надеждой на аппарат.
– Не знаю. Повесили трубку. Думаю, ошиблись номером. А ты куда-то собралась?
– Мне Антон должен звонить, мы с ним договаривались, – она посмотрела на мать. – А что?
Та только пожала плечами.
– Да нет, ничего. Я не возражаю.
Но неприятной холодок, затаившийся под сердцем после звонка без адреса, не оставлял ее в покое. Дочь ушла к себе, у нее имелся собственный аппарат, перед которым Наташа могла оказаться первой, когда позвонит ее приятель с предложением «куда-нибудь прошвырнуться», как говорит сам Антон, Наташин одноклассник, симпатичный молодой человек, против которого она ничего не имела и не возражала бы, если он и дальше…
Телефон зазвонил снова. Первой трубку сняла дочь, торопливо схватила, прокричала: «Але!» и еще раз: «Але!».
После чего телефон в гостиной тренькнул, трубка легла на рычаги. Дочь что-то недовольно буркнула про себя – женщина не разобрала слов – и решила позвонить Антону сама.
А мать села в кресло и включила телевизор. Шла программа новостей, диктор тусклым бесцветным голосом зачитывал выдержки из сообщения, сделанного сегодня главой правительства; речь шла о повышении акцизов и таможенных сборов с некоторых видов продукции. Ничего интересного, она переключила телевизор на другую программу.
Вот только мысли переключить с той же легкостью, как болтавший без умолку с утра до вечера телевизор, никак не могла. И сидела, вглядываясь в очередного ведущего популярного ток-шоу, беседовавшего ни о чем в богато обставленных интерьерах, за которыми такая же пустота… такая же бессмысленная пустота.
У англичан есть омерзительная пословица: «the dog return to his vomit», омерзительная еще и тем, что я нахожусь, как бы помягче выразится, под властью именно этого странного собачьего инстинкта. Видимо, он развит исключительно на территории Соединенного Королевства, раз уж стал там притчей во языцех.
Мне никогда не давался этот язык. Семь лет в школе, два года в институте, плюс курсы по окончании, а мой словарный запас оставался на низшем уровне. Но даже при таком раскладе я пытался попасть в престижное совместное предприятие, требующее многого и многое же сулящее. Я был молод и полон неосуществленных идей. Половина из них так и осталась лежать в багажнике. Как это обычно и случается. Хотя до тридцати мало кто плывет по течению, всяк рассчитывает на собственные неодолимые силы, гонор и темперамент. Иногда это выплескивается наподобие бури в стакане воды на стол в конторе, которому будет отдана большая, лучшая часть жизни. И только изредка эта буря выливается во что-то действительно важное, приводит почти к моментальному результату, неожиданному изменению, в лучшую, худшую ли сторону, неважно, лишь бы он был, этот скачок. Еще лучше дискретный – из грязи да в князи или наоборот, но только бы не постепенный, не гомановский эллипс – медленный, плавный, неторопливый переход с одной житейской орбиты на другую. Именно то, что в итоге получил я сам. Нет, я не жалею, просто еще вполне доволен своим местом в жизни, ролью в обществе. Моя буря устаканилась очень давно, сразу же по достижении двадцатипятиления. Когда питающий жизненные соки бури кран был перекрыт наглухо.
Что еще можно сказать? Юноша бледный со взором горящим смирил гордыню и спрятал крылья в самый дальний угол шкафа. Тем более, что для полетов особых талантов и не имелось. Хотя тогда, конечно, все казалось иначе. Даже, несмотря на поражение, на работу кладбищенским сторожем, все равно тлела, не потухая, надежда на что-то эфемерно лучшее, что-то обольстительно прекрасное, ждущее там, впереди, за поворотом. Кажется, она погасла лишь тогда, когда я устроился работать по приобретенной в институте специальности. Системы спутниковой связи, смешно, но оказалось – именно они в нашей стране никому не нужны, кроме разработчиков да нескольких предприятий ВПК, у которых, к общему сожалению, не хватало денег на заказы. Надо признать, что технологии наши, коими так гордился институт, находились на значительном удалении от зарубежных аналогов. Даже в оборонке не скрывали, что, выделяемые на нужды института средства из бюджета, смешны, а работа на голом энтузиазме, приводит лишь к нашему все большему отставанию. Когда я уходил, спустя почти семь лет после зачисления, положение изменилось в худшую сторону, на предприятии оставались самые преданные делу люди. Я не был энтузиастом, и очередной скачок цен попросту выбил меня с насиженного места. Я ухолил из «ящика», совершенно не уверенный в завтрашнем дне, не представляющий, куда приложить свои способности, не знающий, повезет или не повезет в ближайшем будущем. В одном, зато, был убежден – никаких квантовых скачков в моей жизни уже не предвидится.
Где-то с год проработал секретарем в меховой компании, после ее банкротства, пришлось переквалифицироваться в подсобные рабочие – тогда было особенно тяжело с поисками работы, – а по истечении еще полутора лет пришлось покинуть родной городок. Найти что-нибудь путное в нем не удавалось, на работу записывались вперед на несколько месяцев и терпеливо ожидали, точно получения квартиры в старые добрые времена. Блата у меня не имелось, денег, чтобы ожидать – тем более, а на предприятии, где я работал, наступил коммунизм: поскольку наличных денег не имелось, как и у их семей, соседний магазинчик согласился отоваривать их продукцией первой необходимости в счет грядущего получения средств из бюджета, когда они, конечно, появятся.
Я выехал в Обнинск, туда, где когда-то провел пять лет в студентах физико-энергетического. Можно сказать повезло – сразу подвернулась временная работа. Я стал водителем катка в бригаде дорожных рабочих, страхом поджидающим заморозков – времени, когда работы по укладке асфальта свертываются до следующей хорошей погоды, до весны, то бишь.
Именно в это время и нашел меня шеф….
Я совсем забыл о еще одном важном обстоятельстве. Поглощенный рассказом о поисках работы, я не вспомнил отчего-то одну важную деталь. Полтора года из тех, что я провел в «ящике» работая на ВПК, я пробыл любящим мужем и заботливым супругом.
Сейчас с трудом вспоминаю это время, оно для меня – словно серая пелена, четко делящаяся на две половинки: работа и дом. А еще домашние ссоры и радости. Первого имелось в переизбытке, я сам понять не могу, как же мы не разошлись в тот же день, как дожили до регистрации, как вообще договорились до такого.
По натуре я – убежденный холостяк, по крайней мере, пытаюсь всех в этом убедить. Не могу сказать, что страдаю комплексом Кавендиша, боязнью общения с женщинами, напротив, по самой моей должности чаще всего приходится общаться именно с представительницами прекрасной половины. Для этого нужен определенный навык, вырабатываемый годами тренировок. Но он нужен и в другом, в умении увидеть в женщине, несколько более того, что мне обычно удается усмотреть. И банальные фразы и ласковые взгляды и дорогие подарки и свидания при луне и на фоне заката едва ли помогут. Дело в другом: в моих застарелых привычках, в моем образе жизни, не желающем подаваться изменению, в чем-то еще, на что я пока не могу найти ответ.
И все же возвращаясь к своему браку…. Я и тогда меньше всего ожидал, особенно в первые дни, что мне предстоит связать с Алиной полтора десятка месяцев жизни, кажется, не подозревала об этом и она. Все произошло столь внезапно и настолько не по нашей вине и воле, что я никоим образом не в силах открыть завесу над тайной нашего скоропалительного брака. Какая-то странная необходимость заставила нас
