Ровно в шесть двадцать - Дэвид Балдаччи
– С какой стати вы прицепились именно ко мне? В компании работает уйма народу. Многие знали Сару лучше меня.
– У нас другая информация.
– Значит, вам соврали. Кто именно говорил про меня?
– Простите, это конфиденциально.
– Остановите машину! – велел Дивайн.
– Успокойтесь…
Дивайн схватился за рычаг переключения передач и рывком переставил его в режим парковки. Фургон резко затормозил, а Поттер, не пристегнутая ремнем безопасности, упала на колени Дивайну, уткнувшись ему в промежность лицом. Он посмотрел на нее сверху вниз и хмыкнул:
– Может, хоть выпьем сперва?
Водитель хохотнул. Поттер, в отличие от него, было не до смеха.
Она поднялась, яростно сверкая глазами.
– Вам лучше со мной не ссориться!
– Вы правы. Именно поэтому я сейчас выйду и не стану выдвигать против вас обвинение в насильственном удержании.
– Законов начитались, да?
– Я не юрист, но один мой приятель хорошо разбирается в праве. Не хотите с ним познакомиться?
– Первая поправка разрешает нам собирать информацию!
– Про другие не забывайте.
Дивайн вышел из машины и зашагал в сторону вокзала.
Фургон пронесся мимо, громко сигналя. Это Поттер давила на клаксон: она слишком злилась, чтобы не выплеснуть эмоции.
Дивайн добрался до вокзала вовремя, в тот самый момент, когда подошел состав.
Он сел у окна, открыл новостную ленту и увидел, что СМИ действительно сообщили об убийстве Сары Юс.
Пока поезд набирал ход, Дивайн оценивал расклад сил. С одной стороны – полиция, с другой – пресса. Ведется расследование. На полицию, несомненно, давят, требуя раскрыть гибель молодой женщины, работавшей в крупной инвестиционной компании с прекрасной репутацией.
Бывший солдат Трэвис Дивайн может стать отличным подозреваемым.
Соседи не сумеют обеспечить ему алиби. Валентайн спал, Спирс не способна сказать ничего конкретного, а Тэпшоу, как вспомнилось, в ту ночь вообще не было дома. Таким образом, он остается в списке подозреваемых и будет отличной приманкой для Хэнкока и прочих стервятников.
Впрочем, у него тоже найдется пара козырей.
Охрана в «Коул и Панч» вполне надежная. В нерабочие часы в здание можно пройти только по пропуску. Он нужен и днем: без него не попасть в лифт. Посетители должны предъявить удостоверение личности, сфотографироваться и расписаться в журнале. Затем их сопровождают к лифту, двери которого откроются на том этаже, где их ждут. После этого без пропуска можно попасть только обратно в вестибюль. Вся информация о приходе и уходе гостей или сотрудников хранится в электронном виде.
Дивайн знал, что не был в здании в тот момент, когда убивали Сару Юс. С таким доказательством не поспоришь.
Однако по дороге в театр он гадал, нельзя ли его подставить.
Скорее всего, сегодня, после случившегося, он увидит пьесу в новом свете.
Из огня – да в полымя.
Глава 22
Было не шесть двадцать утра, но поезд все равно ехал мимо скромной берлоги Брэда Коула.
Прежде чем снять себе комнату, Дивайн заранее выяснил, где живет Коул и какой поезд проходит мимо его дома. Именно поэтому он выбрал Маунт-Киско; интриги Кэмпбелла оказались ни при чем.
Дивайн думал (хоть и весьма наивно), что, узнав Коула поближе, он сумеет продвинуться по службе. Можно наблюдать за боссом из поезда и потом, при случае, если доведется поговорить с ним лично, упомянуть какую-нибудь деталь, произвести впечатление и тем самым подняться в его глазах. В реальности оказалось, это не более чем глупые мечты. Дивайн видел босса вживую один-единственный раз: в том конференц-зале, где собрали стажеров. После этого он каждый день лицезрел, в какой роскоши купается владелец фирмы, но не приблизился к нему ни на шаг.
Вот и весь грандиозный план…
Дивайну невольно вспомнились последние месяцы армейской службы.
Рой Бланкеншип рассказал Дивайну про измену жены. Бланкеншип знал, что трахает ее Хокинс. После его смерти Дивайн благодаря приятелю из уголовного розыска получил доступ к материалам судебно-медицинской экспертизы. Именно тогда он многое узнал о странгуляционной борозде. Даже ему, ничего не смыслящему в уголовных делах, было ясно, что это не самоубийство. Он спросил у знакомого, почему Бланкеншипа объявили суицидником.
Тот сказал:
– Трэвис, начальство не любит раскачивать лодку. Армия сейчас и так в невыгодном свете, не хватает только громкого расследования и обвинений в убийстве.
Дивайн возмутился: мол, что за бред, и приятель добавил: «Добро пожаловать в армейскую политику Соединенных Штатов».
После того как Хокинса нашли мертвым – на его теле обнаружили следы нападения животных, – Дивайн впал в глубокую депрессию. Он ненавидел Хокинса, поэтому нарочно заманил его в горы и высказал все, что было на душе: в первую очередь, обвинил в убийстве.
Поначалу тот отрицал свою вину, но когда Дивайн выложил все карты, признал вину, после чего бросился на него с ножом. Они сцепились. Дивайн был моложе, сильнее и не мог уступить такому мерзавцу, как Хокинс. Он бросил его без сознания, но не думал, что тот умрет.
Причиной смерти назвали внутреннее кровотечение, вызванное многократными ударами по голове и туловищу. В официальном заключении говорилось, что Хокинс погиб от рук талибов. Дивайн не стал исправлять ошибку. Однако и оставаться в армии с чувством вины за содеянное он тоже не мог.
Ему пришлось покинуть единственную организацию, где он чувствовал себя как дома. Войти в финансовый мир Нью-Йорка, чтобы отец наконец мог им гордиться. Запереться в личной тюрьме, из которой нет выхода.
Хотя, возможно, Кэмпбелл приоткроет перед ним дверь. Надо лишь себя показать.
Возле бассейна в доме Коула никого не было. Садовник подстригал кусты. На зонтике у стола сидел красный кардинал и резко, как все птицы, вертел головой. Вода выглядела прохладной и манящей, но почему-то вызывала у Дивайна тошноту. Он отвернулся; поезд, покачиваясь, набрал скорость, и дворец исчез из виду.
Дивайн закрыл глаза и откинулся на спинку, мечтая поскорее доехать до Нью-Йорка. Летом местным жителям приходилось несладко. Набегали толпы туристов, которые зачастую не имели ни малейшего представления о том, куда едут. Впрочем, услужливые обитатели города, гордившиеся своим домом, обычно приходили на помощь и сглаживали любые недоразумения.
Тротуары и здания жадно впитывали тепло и обжигали пешеходов, велосипедистов и водителей. Душный воздух, гонимый вихрастым ветром, грозил выжечь ноздри и опрокинуть на землю. Под ногами гремело метро, внезапно выдувая мощные горячие потоки сквозь решетки.
И все же летом город нравился Дивайну больше, чем зимой. Можно было сесть на бордюр в Центральном парке или устроиться на скамейке и сделать вид, будто вокруг никого нет. Каким-то чудом мегаполис с его восемью миллионами жителей исчезал. По крайней мере, такое было впечатление.
От центрального вокзала Дивайн пошел пешком. Когда он подходил
