Нина Васина - Приданое для Царевны-лягушки
- Змея?
- Нет, Квака. Она стала прекрасней всех на свете?
- Ох, Вениамин, перестань насмешничать, ладно?
- Я не насмешничаю. Я думаю - она сменила вывеску, стала колдуньей-целительницей. Может быть, она теперь кайф предлагает в виде змеиного яда.
- Нет, - заметил Платон, - она осталась по-прежнему в виде безобразной распухшей лилипутки.
- Зря ты так, Тони. Квака - это вещь!
Платон внимательно посмотрел на племянника, растянувшего рот в глупой улыбке, вздохнул и тихо спросил:
- Она что, действительно легла спать в ванне?
Вениамин только пожал плечами.
- Я хочу выпить, - объявил сам себе Платон и направился к потайному бару.
Проследив, как дядя наливает бокал красного вина, Вениамин хмыкнул.
- Это называется - выпить? Может быть, пойдем в кухню? - спросил он. - Там у Авроры есть заначка. Полбутылки водки. Я видел сам.
- А откуда Аврора знает Царицу? - встрепенулся Платон.
- Вот у нее и спросим.
С допросом Авроры ничего не получилось. С трудом растолкав ее на жестком диванчике, Платон даже попытался усадить женщину, но та прошипела ему в лицо: "Извращенец!" - и погрозила пальцем с мерзейшей ухмылкой соучастницы. Платон попытался ухватить этот палец, Аврора вдруг дернулась, надула щеки и выплеснула на него с полстакана рвоты.
Отправившись помыться в ванную, Платон с минуту совершенно тупо созерцал нечто странное, плавающее в его ванне в мутной темно-зеленой воде. Потом Илиса сняла с век кружки огурца, а со щек - лоскутки капустного листа, и Платон узнал ее, и ему стало совсем плохо, когда девочка вытащила из зеленой жижи, в которой лежала, указательный палец и укоризненно погрозила.
В спальне он снял с себя халат и испачканную пижаму, после чего голый свалился на кровать. Жизнь осознавалась им, как нечто совершенно невозможное и в данный момент абсолютно непереносимое. Нужно было срочно обнаружить себя прошлого в этом кошмаре и как-то определиться. И Платон Матвеевич сел, дотянулся до трубки и набрал по памяти номер телефона.
Ему ответили, Платон оделся и на цыпочках пробрался по коридору к входной двери. Нажал на пульте "выход". Оказавшись на улице, он долго бродил по двору, стараясь вспомнить, куда поставил машину. Потом вдруг все вспомнилось - и что джип разбит и находится неизвестно где, и что сам он в данный момент должен вообще передвигаться в инвалидной коляске, что его возили в каком-то фургоне, и вдруг - вспышкой - личико медсестры и ее коленка в его руке, и смутное желание попробовать эту коленку на вкус. Просто прижаться к ней губами и чуть-чуть лизнуть. Бес-ко-рыст-но. И Платон Матвеевич пошел пешком к Неве. Одет он был небрежно. Если принюхаться, от ладоней его слегка пахло рвотой и французским одеколоном - от манжет несвежей рубашки.
В половине пятого утра "лейтенантский" (как его называл Платон) мост опустили, к этому времени река утомила до состояния равнодушия и даже отвращения к тому, что беспрерывно течет и дышит холодом. Платон шагнул на мост и остановил первую же легковушку.
Он вышел на Майорова почти у канала Грибоедова, расплатился и вернулся назад на улицу Декабристов, внимательно отслеживая тени за собой, и ночное путешествие показалось вдруг почти забавным - эти улицы никогда не бывают пустыми, а тут - ни души! Ветер кружил мусор. Платону пришлось даже слегка пробежаться, чтобы удрать от настигающего его небольшого смерча из бумажек и рваного полиэтилена. И он вдруг понял, что физически прекрасно себя чувствует, хотя забыл, когда последний раз ел и спал. От его частичной неподвижности не осталось и следа. Это осознание навело Платона на мысли о непредсказуемости последствий самого тяжелого отчаяния.
В квартире на третьем этаже старого дома - массивная двустворчатая дверь в подъезд, торжественная лестница и огромная изразцовая печь для обогрева парадной - Платон провел полтора часа. Он сидел в кресле перед "окном" и смотрел на спящих детей. Мальчик и девочка шести лет. Близнецы.
Окно со стороны их спальни было зеркалом, а в каморке Платона - "в Зазеркалье" - полумрак и слабый запах лаванды и такая плотная, почти осязаемая тишина, что Платон почувствовал себя в ней, как в коконе. Медленно тяжелели его руки и ноги, расслаблялся скованный страхом живот, отпустила ноющая боль под ложечкой, словно злой спрут расслабил щупальца и задремал вместе с Платоном.
В полседьмого в комнату к детям пришла заспанная хрупкая женщина. Она что-то лопотала, ощупывая детей поверх одеял, и глаза ее занимали почти все лицо - огромные, страдальческие - над болезненно искривленным ртом. Платон вытер слезы с лица и позволил себе задержаться всего на пару минут шумного пробуждения. Дети проснулись сразу, уже - веселыми, и у Платона от такой всепоглощающей жажды жизни тут же опять выступили слезы. Эти последние минуты наблюдения были обычно самыми напряженными: после полного расслабления он старался запомнить детали, цвета и жесты. Покрасневшая щека мальчика - отлежал. Слабый белесый след в уголке рта девочки - слюна вытекла во сне. Длинные узкие ступни, пятки, колени... На улице шел дождь. Отец детей ждал Платона во дворе в своей машине.
- Понимаешь, Платоша, как получается, - задумчиво заметил этот стареющий трансвестит в фиолетовом парике, - жизнь така-а-ая живучая штука!
- Я ничего не хочу понимать, - Платон протянул деньги за просмотр.
- Но она живуча до неприличия!
Платон представил, как спускается с неба на землю, прицепленный к чужому парашюту и "в полной отключке", как выразились его племянники. И согласился:
- До неприличия...
- Мать этих ангелочков померла два года назад. Мое внезапное превращение из научного сотрудника и добродетельного мужа в раскрашенную диву ночного клуба она переносила мучительно! Все было - вены, веревка, таблетки. Очень живучая женщина оказалась, очень... Она меня совершенно сломила, я уже согласен был сам утопиться или сгореть заживо, лишь бы не видеть ее регулярных неудачных потуг уйти из жизни. Ее сбила машина, когда она перебегала дорогу в неположенном месте - очень спешила отнести заявление на развод. Ты знаешь, как я теперь отношусь к женщинам, но пришлось взять гувернантку. Она англичанка, представь, ни бельмеса не понимает по-русски!
- Зачем же ты нанял ее?
- Она смертельно больна, - ответил трансвестит Кока с неподдельным удивлением в голосе. - Рак. Как я мог не взять такое несчастное существо? Нет, я мог, конечно, притащить детям бродячую дворняжку с лишайными струпьями, но потом собака отъелась бы, выздоровела, и гулять с нею пришлось бы мне. А дети очень привязались к этой несчастной. Гуляют ее по очереди, помогают готовить еду, учат русскому и даже стирают ее белье. Смертельно больная англичанка двадцати лет от роду и весом в сорок пять килограммов. Это идеальный вариант гувернантки для детей. Наследники уже научились сносно готовить обеды и убирать за собой, за нею и даже за мной - по инерции. Эта страдалица должна была умереть месяца два назад, но я тут заметил, что она больше не колется. Представь, она уверена, что я в нее влюблен и что работаю в цирке - клоуном.
- Ты думаешь - я педофил? - вдруг спросил Платон, плохо соображая, зачем это говорит.
- Вряд ли, - не задумываясь, ответил Кока, достал сигареты и потом долго еще крошил одну в длинных породистых пальцах с лиловыми ногтями. - Опять же проблема с определениями. Я чувствую чужую боль. Я знаю, что ты приходишь в мою потайную комнату смотреть на детей, когда тебе нужно подлечиться. В сущности, что такое порок? Это поиск, поиск и опять поиск неожиданного выхода из недержания плоти или отчаяния души. Неожиданного для всех, понимаешь? Любые же стандартные варианты выхода воспринимаются обществом со снисхождением, как пагубные привычки. Извини, Платоша, но что такое педофил? Нет, не кривись, давай дебильно - по Уголовному кодексу. Это человек, склоняющий несовершеннолетних к развратным действиям. А ты?
- Хватит! - потребовал Платон.
- А ты приходишь смотреть на моих детей, когда жизнь - живучая зараза побеждает твои способности существовать в ней. Ты приходишь, чтобы не пальнуть себе в рот или не повеситься. Так ведь?
- Хватит рассуждений. Ты бы оставил детей на мое попечение?
- Запросто, - опять без раздумий ответил Кока. - Потому что ты плачешь, когда смотришь на них. Кстати, почему ты плачешь?
- Не знаю. Когда я смотрю на детей, то понимаю , как жизнь...
Он замолчал, Кока с готовностью подсказал:
- Живуча, да?
- Нет, как она прекрасна и быстротечна. Я думаю, что бог - ребенок. Ты бы заплакал от отчаяния, если бы вдруг увидел играющего в песочнице маленького, невозможно прекрасного ребенка, зная, что он и есть бог?
- Платоша, ты - философ, - ответил на это Кока.
- Богуслав умер, - бесстрастно, как о чужом, сказал Платон.
- Я знаю, - спокойно заметил Кока. - Мне твой брат никогда не нравился, но царства небесного ему желаю от всей души. С этим царством, понимаешь, тоже есть некоторые проблемы. Я бы хотел после смерти жить у озера Киву в Африке. Просто сидеть привидением на берегу под баобабом и не пропустить ни одного африканского заката. А то царство небесное, которое всем навязывают... Я бы не хотел туда попасть.
