Нина Васина - Приданое для Царевны-лягушки

Васина Нина

Приданое для Царевны-лягушки

Нина Васина

Приданое для Царевны-лягушки

Анонс

В жизни Платона Омолова, богача, сибарита, холостяка, наступил черный период. При неясных обстоятельствах умер его родной брат, держатель общака по кличке Богомол. У него остались наследники - сыновья Веня и Федор. И вот эти два племянничка поселяются в квартире Платона. К старшему, Федору, должно перейти "дело" папаши после того, как ему исполнится двадцать один год. Но до дня рождения еще надо дожить. Платон неожиданно привязался к шебут-ным братьям, невзирая на то, что они втянули его в криминальные разборки. Но тут начинаются чудеса! В его жизни появляется девочка-колдунья, этакая Царевна-лягушка. Она поселяется в доме Платона в качестве жены Федора. Но даже эта прорицательница не спасает Федю. Он погибает. Теперь унаследовать миллионы Богомола должен его младший сын - Веня. Доживет ли он до этой поры? Платон не уверен...

Платон Матвеевич Омолов, добрейший до наивности человек, интеллигент, умница и большой любитель женщин с подростковой хрупкостью тела, накануне всех этих ужасных роковых событий провел приятный вечер в клубе Трубочников.

Уединившись своей компанией, шестеро мужчин обсуждали результаты последнего лондонского аукциона, лениво поигрывали в покер, пили хорошее вино и, естественно, курили трубки. Платон Матвеевич один не курил. Многие замечали и обыгрывали иногда в каламбурах эту странность - лучший трубочник не курит. То есть вообще. В тот вечер он, как всегда, не без удовольствия вдыхал дым от табака, доставленного на днях контрабандой в питерский порт, удачно шутил и выиграл некоторую сумму - не столь большую, чтобы испортить настроение остальным трем игрокам. Самые молодые из шестерых - Юго-Запад и Северо-Восток не играли, спорили у камина об определении по одному только запаху марок завезенных в клуб испанских вин.

- Вы сегодня совершенно в теме, Платон Матвеевич, - отложил карты превосходящий Платона и по весу и по росту огромный и абсолютно лысый Юг Иванович. Для него в клубе было заготовлено специальное кресло, на которое никто другой, даже в отсутствие Юга Ивановича, садиться не смел.

Стоит заметить, что Платон Матвеевич единственный из шестерки пользовался своим настоящим именем. Поскольку, как считали некоторые злопыхатели, Платон Матвеевич попал в это место для избранных исключительно на правах лучшего резчика по дереву - не более, так что же ему за надобность тогда придумывать себе Ивановича. Хороший мастеровой должен озвучивать собственное имя.

- Чушь! - хмыкнул на это желчный Запад Иванович. - Ты резчик так себе, мне в Амстердаме подарили непревзойденную по исполнению трубку. Вот от нее глаз не отвести!

- Так что ж ты тогда не куришь ее? - поддел его Восток Иванович.

- Да неудобная она во рту, - купился Запад Иванович и сам первый засмеялся, поняв, что проговорился.

И тут же все, мимоходом награждая мастера хвалебными эпитетами, в который раз дружно согласились, что Платон Матвеевич Омолов создает не просто трубки, а дополнение к удовольствию - этакую почти живую форму, каким-то чудом невероятно приспосабливающуюся к конкретному лицу и подсказывающую самое естественное положение ладони.

Платон Матвеевич, уже привыкший и почти не замечающий подобных хвалебных речей, отстранился было взглядом на восхищенное разглядывание пляски огня в камине, но был насильно возвращен в беседу. Север Иванович рассказал поучительную историю о трубке, которую для него сработал Платон Матвеевич. Так получилось, что дорогую вещицу Северу Ивановичу пришлось подарить близкому другу, разбившему свою. Так тот через некоторое время вернул ему дар, уверяя, что трубка в него не ложится, как ни захвати - неудобно, и в лицо не вписывается. Короче, совсем чужая оказалась. Подошедший к столу молодой - не больше сорока - Юго-Запад подтвердил: хороший мастер делает трубку, как хороший дантист вставную челюсть - персонально.

Только у дантиста это получается из-за слепка, а у трубочника - от души и интуиции.

- Иди отсюда, - отмахнулся от него Юг Иванович. - Всю беседу испортил своим дантистом, - поморщился он.

Но Платон Матвеевич подумал, что он действительно соглашается вырезать трубку по заказу, только когда точно знает, кому она предназначается. И даже думает иногда об этом человеке, но только на стадии первой обработки заготовки.

- Не слушай никого, - успокаивая, заметил Запад Иванович. Он принял задумчивость Платона за нервическую грусть мастерового, попавшего в чуждую ему компанию. - Ты знаешь, и я знаю, что ты, кроме всего прочего, хороший бухгалтер.

- И я знаю, - поддержал его Юг Иванович.

- Ой, не напоминайте! - поник головой Восток Иванович, и вся компания заговорщически засмеялась.

- Дружок! - Север Иванович позвал от камина своего помощника. - Погадай нашему умнице бухгалтеру. А то все - "мастер, трубочник!.." Он великий человек.

Северо-восток, высокий плечистый мужчина лет тридцати, с длинными вьющимися волосами вокруг нежного лица, смотрел застенчиво, двигался плавно, и ладони у него были горячие.

- Платон Матвеевич, - доверительно прошептал он, рассматривая минуты три правую ладонь трубочника и бухгалтера, - у вас будут неприятности...

- У кого их нет? - по-хозяйски перебил его Север Иванович. - Скажи что-нибудь важное для жизни!

- Если для жизни, так я вижу, что вы много страдали. Сердце у вас неприкаянное, но будущее счастливое - шестеро детей, много внуков и богатый дом.

- Спасибо большое, - Платон отнял у прорицателя руку.

Все Ивановичи тактично промолчали. Они знали, что Омолов не женат, детей не имеет.

А сам Платон подумал, что вряд ли уже бог все это ему даст - возраст. Еще он подумал, как некстати получилось с этим гаданием. Только бы вся компания теперь из сочувствия, прорвавшегося на самом, деле из подсознания неуправляемой вредностью, не стала говорить о детях. Он не доверял никому, особенно этим людям, присвоившим себе с властью и деньгами право на бестактность, как на неконтролируемый стариковский пук.

Платон Матвеевич уехал домой с обрубком можжевелового дерева для новой трубки и с ощущением муторности на душе. Он не считал минуты, не цедил по капле тихую мокрую ночь, не следил с настороженностью охотника за Невой, облизывающей гранитные камни искусственного русла. Он вообще не знал, что этот мирный вечер был так важен его затаившейся после странного гадания душе. Он не запомнил себя в нем и очнулся на следующий день в ужасе под мяукающие, орущие, чавкающие звуки тропического леса.

...Вкрадчивый монотонный голос сообщил с оттенком уважения, что "...жажда убийства у самки объясняется большой потребностью в белке...". Дернувшись от такого сообщения, а еще больше от звука зловещего вкрадчивого голоса, Платон Матвеевич открыл глаза и с шумом втянул в себя стекшую из угла рта слюну. Он огляделся с животной настороженностью человека, проснувшегося в непривычном месте - вращая глазами и не двигаясь, - потом ощупал карманы и уставился тяжелым взглядом на покачивающееся со слоновьей медлительностью старинное пресс-папье на столе. Пошевелившись, Платон обнаружил, что и кресло под ним покачивается и даже слегка вращается от малейшего его движения, шея затекла, а вкрадчивый голос в правом ухе просил обратить внимание на то, как умело и невозмутимо хиеродуля (1) пожирает древесную лягушку. Голос сменился шумом тропического леса, на фоне которого предсмертные крики лягушки звучали резко, но не жалобно, скорее с упорством злобного отчаяния. Платон с трудом заставил себя поднять голову и выпрямиться, после чего покорно уставился в экран монитора.

1 Китайский богомол.

Растопыренная подрагивающая лапка лягушки с круглыми впадинками присосок. Крупным планом.

Платон потянулся к мыши, запутался в каком-то проводке и вдруг ощутил себя в тишине: от его неосторожного движения из уха вывалилась черная пуговка наушника, и теперь яркая лягушка разевала перламутровую полость рта совершенно беззвучно. Платон остановил кадр, увеличил насекомое, поедавшее квакушку, и настороженно осмотрел его на экране монитора. Насекомое раскраской больше напоминало яркий цветок, странная его голова - приплюснутая и с глазами инопланетянина - блестела от лягушачьей слизи, а передние ноги застыли полураскрытыми складными ножичками с зазубренными лезвиями.

Откинувшись на спинку кресла и слегка покачавшись туда-сюда, Платон тяжело вздохнул и огляделся. В ту же минуту, словно подстерегая его желание, в комнату вошел невысокий старичок в белом халате и с гладким розовым лицом ценителя правильного образа жизни. Он церемонно представился.

- Коля Птах к вашим услугам!

- Простите?..

- За что? - тут же отреагировал старичок, взял наушник, валяющийся на столе, и укоризненно потыкал им у лица Платона. Тот откатился на кресле подальше и осторожно произнес: